На праздник в Космозеро съехались толпы местных жителей. Из столицы Карелии прибыл поэт Иван Костин[82], родом из Хашезера, шеф земляческой организации «Земля Заонежья». Из Марциальных Вод явился поэт, художник и ономаст Слава Агапитов, родом из Ламбасручья, с женой. Археолог Ольга Сазонова (родом из Космозера) и Валентина Кузнецова[83], этнограф, автор известной книги о свадебных обрядах Заонежья. А также пресса, радио и телевидение. Мэр Великой Губы и представитель мэра Медгоры. Делегация петрозаводского ремесленного цеха и представитель министра культуры. Всех не упомнишь. Я-то больше всего обрадовался Саше Лив-Семплеру из «Ва-Та-Ги». И его жене — Оле.
— Ну, за эпос! — Саша подал мне бутылку украинской горилки. — Выпьем за эпос!
Мы уселись под березой, прямо на мох, на пригорке — на лугу как раз выступал Иван Костин. Сперва долго плакался насчет Земли Заонежья (в духе здорового регионального шовизинма), потом еще дольше бубнил свои стихи. После Костина на луг вышел хор из Медвежьегорска, затем — капелла баянистов из Фоймагубы и сводный хор Толвуи и Шуньги, наконец подошла очередь наших бабушек из Великой Губы. Их лихие куплеты заставили нас бежать за пивом в магазин близ церкви Святого Александра Свирского.
— Пир во время чумы, — с горькой улыбкой заметила Сазонова, которую мы встретили у магазина, — вчера тут ребенка мотоциклом сбили. Насмерть. Пьяный. А сегодня — праздник…
Профессорша уже не могла остановиться, заговорила про три бича Заонежья — вырубку леса, добычу шунгита и уран.
— Лес, — рассказывала она, — сами видите, гуцулы у нас рубят. Сползли со своих Карпат, на наш лес им начхать, это ведь не их. Пройдут по мандере, точно древолом, половину оставят гнить… и повсюду их следы видны — лужи бензина от КамАЗов.
— А шунгит? — спросил я.
— Шунгит… а что шунгит? Пока его не трогали, он изолировал уран. Защищал от радиации. А теперь — что? Снимут слой шунгита и начнут добывать уран, верно? И губернатор, дорогие мои, конечно, тоже в доле.
Мы вернулись под нашу березку. На лугу танцевали девки из Кузоранды, хоровод водили. С краю — ярмарка: домотканое полотно, изделия из лыка, деревянная и костяная бижутерия, а также водка, пиво, чай из самовара, пирожки с рыбой, пирожки с картошкой, пирожки с морошкой. И шашлыки.
Местные расселись на лугу группами. Вскоре послышалось пение. Каждая компания пела свое. Несколько энтузиастов пытались взлететь на дельтаплане. Для начала едва не запутались в проводах. Потом упали на кого-то из присутствующих. Матерились на чем свет стоит. Больше летать не стали.
Наконец мы вынули наши волынки. Оля запела. Тут же подсели двое лесорубов из Закарпатья (гуцулов, работающих в Заонежье по-черному) с большой бутылкой горилки и две очаровательные местные девушки. Одна из них, пятнадцатилетняя Аня Подшибякина, подарила мне свои стихи — сборник под названием «Искры». Вот фрагмент одной из ее песенок:
Завершился праздник у нас в Конде.
Ну а теперь о причине поездки — Александр Свирский. Встреча с ним — одно из моих главных духовных приключений в России. К мощам святого я «приложился», ткнувшись в них носом, в 1999 году, когда мы с Васей прокладывали на яхте нашу карельскую тропу. По сей день помню аромат миро, сочившегося из его руки. Ладонь святого была раскрыта. Я приложился к ней, чтобы вдохнуть запах и разглядеть поближе. Я ведь близорук.
Она казалась деревянной. Папиллярные линии — точно слои древесины, миро между пальцами напоминало капли смолы, ладонь темная, почти коричневая (позже я узнал, что святой Александр был вепсом, а не русским), пальцы чуть согнуты. Свирский умер во сне, а спал он на животе, и монахи нашли его уже после того, как тело остыло. Пальцы разогнуть так и не сумели. Рука блестела. Как на иконе.
Александр Свирский — один из величайших святых Севера. А может, и самый великий. В России он единственный, чьи останки сохранились в идеальном состоянии. Август Вагнер, командир отряда латышских стрелков, который в 1918 году «вскрывал мощи» святого, был настолько потрясен увиденным, что в секретном донесении писал об обнаруженной ими «восковой кукле». Останки вывезли в закрытый музей Военно-медицинской академии, где и спрятали, обозначив как «неидентифицированный экспонат». Когда Ленин умер и потребовалось забальзамировать тело вождя, советские ученые пытались разгадать тайну останков Александра Свирского. Однако тщетно — анализ ничего не дал. В очередном секретном донесении указали: «Естественная мумификация столь высокой степени современной науке неизвестна».
Во время этих «исследований» случилось загадочное происшествие. По ночам в лаборатории академии при останках Свирского дежурила молодая чекистка. Однажды женщина заметила устремленный на нее взгляд святого Александра. Подошла ближе… Да, святой смотрел на нее… Дежурная с силой закрыла ему глаза. Отвела руки… Глаза открылись…
— Ах ты, гад! — воскликнула она и залила глаза гипсом. — Не будешь теперь глазеть! — кричала женщина, когда утром ее обнаружили за шкафом, белую от ужаса.
О Свирском следует сказать еще несколько слов. Он начинал свое подвижничество на святом острове Валаам, где выдолбил себе в гранитной скале пещеру. Это второй человек — после библейского Авраама, — видевший на земле Святую Троицу. Ему было указано место (очень красивое, на берегу Рощихинского озера), где следует построить Троицкий монастырь.
«Позже, — читаем мы в житии Свирского, — он часто также видел Господа Бога, который касался распростертыми крыльями земли, точно ногами, потом исчез… и Матерь Божью, и Апостолов, и Антихриста». В монастыре больше всего любил заниматься рубкой дров. Когда однажды в кухне закончились дрова и эконом попросил игумена послать кого-нибудь из иноков — чтоб не предавались безделью, — Александр Свирский ответил: «Я и сам предаюсь безделью» — и пошел рубить дрова.
Его мощи исцеляли всякого рода безумцев и бесноватых, которые стекались в Александро-Свирский монастырь с разных концов России. После большевистской революции монастырь превратили в психиатрическую больницу с отделением для тяжелых алкоголиков. В 1999 году оно еще существовало. Полуобнаженная девушка выглянула из-за деревянного забора и стала что-то кричать мне, воздевая руки к небу и указывая куда-то. При нас один несчастный бежал. В ближайший магазин, пять верст. В магазине его и взяли. Мертвецки пьяным.
Александр Свирский умер 30 августа 1533 года. Его мощи вернулись в монастырь на берегу Рощихинского озера 28 июня 1998 года.
2 сентября
Бабье лето на Севере короткое — три-четыре дня. Мужики говорят — в самый раз, чтобы бабы вволю отдохнули.
Мое любимое время. Нет уже ни комаров, ни оводов, свет падает косо, не режет глаза, а играет — скорее подсвечивая мир за окном, чем освещая. В воздухе витают печаль и нити паутинки. Звенят мухи, воздух дрожит и замирает. В доме пахнет сушеными травами — аконитом, чертополохом, волчьим лыком, — а еще зрелой брагой. Осенние цветы — цинии, настурции, астры и георгины — угасают в саду. Желтая трава, красный щавель у забора (эх, пора копать картошку!). Опадает рябина. Время от времени с неба доносится журавлиный крик, невольно задираешь голову. Глядя на журавлиный клин, я порой завидую птицам. В лесу россыпи волнушек и груздей.
3 сентября
Захожу в библиотеку в Великой Губе, а там Ольга Егоровна слезами каталог поливает. На вопрос, что случилось, всхлипывает и толкует про какую-то школу в Беслане, про голых детей, про начало штурма. Егоровне невдомек, что я никак не пойму, о чем речь.