На месте Виктора Александровича любой другой затрепетал бы, поскольку это было неприкрытое обвинение в нерадении. В уголках губ Дональда играла едва заметная усмешка. Но Магистр Московского Магистрата оставался невозмутимым, почтительно слушая главу Ордена. А тот говорил все тем же тихим скрипучим голосом.

– Сообщили мне, что были допущены ошибки, которые привели к тому, что детали наших стараний стали известны не кому бы то ни было, а специальным службам Московии. И это не один проект, не два, а, по крайней мере, десяток!

Вот Дональд, мерзавец, все-таки донес. А ведь времени не хватило совсем немного, Приорат Спокойствия идет по следам, вот-вот выйдет на источник утечки, но Дональд успел нанести удар. Обвинять его сейчас – поистине самоубийственно, значит, надо попытаться потянуть время, дать возможность оперативникам завершить работу.

– И, насколько я знаю, до сих пор Магистрат не разобрался с причинами такого провала? – обратился Великий Магистр к Виктору Александровичу.

Вопрос был опасен. Но в нем содержался ключ к спасению, который надлежало вычленить. Надо только показать, что ничего существенного не произошло и требуется совсем немного времени, чтобы все исправить.

Но Великий Магистр не дал ему договорить.

– Не следует, сын мой, тратить ненужные слова. Мне ведомо многое, а слова – это только слова.

Великий Магистр высоко поднял голову и каркающим голосом произнес:

– Я объявляю измену Ордену!

Виктор Александрович, вместо того, чтобы испугаться, изумился для глубины души. Нерадение, конечно, тяжелое преступление, но измена! Это все равно, что за неправильный переход улицы приговорить к смертной казни… "Бедная Ия", – успел подумать Магистр, заметив торжествующий блеск в глазах Дональда.

Виктор Александрович увидел Рыцаря-Экзекутора в последний момент. А Дональд почувствовал его появление по движению воздуха за спиной. Но было уже поздно. Свистящий змеиный звук – и голова Дональда скатилась на полированную поверхность стола.

XIII

Обливаясь потом, Сабир сел на кровати. Все начиналось сначала. Чуда не произошло.

Сабир – воин. У него нет сомнений, нет раздумий. Он беспощаден. Он опасен и смертоносен, как укус кобры.

Сабир – друг и собеседник. Он мягок, улыбчив, прекрасный рассказчик.

Но никто из врагов и друзей не знает, что персональный ад начинается, когда он возвращается домой, скидывает одежду и ложится в кровать. Тогда приходит боль. Стягивает колючим обручем голову, входит в позвоночник и сводит судорогой спину.

Сабир сворачивается калачиком и тихо поет колыбельную, ту самую, которую пела мама. Боль не уходит, она прячется в голове, где-то за глазными яблоками. Удается заснуть, но ненадолго, и все начинается сначала…

Сабир оделся и выглянул на балкон. Холод сжал виски, и стало немного легче. Он вышел из квартиры, оставив дверь незапертой. Полная луна освещала спящий голод, ветер гнал снежную поземку по пустым дорогам, и Сабир жадно вдыхал морозный свежий воздух.

На самом деле, боль была спасением, если она отпускала, то перед глазами возникал маленький мальчик в полосатом халатике, и Сабир с трудом мог удержаться от крика.

Он шел по тропинке Битцевского парка, было спокойно и свежо.

– Воин!

Тихий, вкрадчивый голос. Сабир остановился и резко обернулся. Чувство опасности мгновенно очистило сознание, боль растворилась, видения исчезли, он оглянулся по сторонам. Никого.

– Воин!

Сабир закрыл глаза. Барсу в горах не нужно зрение, чтобы почуять врага. Он просто знает, где враг. По звуку плавно оседающего на землю листа, по тонкому движению воздуха, по учащенному биению сердца. Сабир резко повернулся и протянул руку в сторону тополя, стоящего в нескольких шагах от тропы.

От дерева отделилась высокая фигура.

– Воин, выслушай меня…

– Ну, здравствуй, враг мой, – хищно усмехнулся Сабир и прыгнул.

Удар ушел в пустоту. Противник как тень скользнул в сторону, уходя от атаки. Сабир еще не закончил движения, когда свет желтых фонарей вдруг и все окружающее потеряли потускнели и выцвели, словно кто-то переключил телевизор в режим черно-белого изображения, редкие снежинки замерли в воздухе, а сам воздух стал густым и тягучим. Сабир провалился в боевой транс. Пространство свернулось в узкий коридор, в конце которого стоял противник. Обострившимися чувствами Сабир физически ощущал опасность. Он несколько раз глубоко вдохнул, насыщая кислородом кипящую от адреналина кровь, и рванулся вперед.

На тихой тропинке Битцевского парка, освещенной редкими фонарями, две беззвучные тени метнулись друг к другу, на секунду сплелись в яростной схватке и отскочили в стороны, застыв в боевых стойках.

Сабир, поджарый и хищный, с раскосыми глазами степняка, получив удар в подколенную чашечку, подволакивал правую ногу, а его противник, очень высокий, жилистый, с абсолютно лысой головой и оттопыренными ушами, отвел за спину правую руку, оберегая поврежденную кисть.

– Ты доволен, воин? – спросил он.

– Да, – просто сказал Сабир и с уважением кивнул головой.

– Почему ты меня назвал врагом?

– Потому, что ты как друг вошел в дом моих врагов.

Высокий усмехнулся:

– Тогда я твоя цель, а не твой враг.

– Может и так, – согласился Сабир.

– Или, – продолжал высокий, – не то и не другое. Ты же знаешь.

Сабир внимательно посмотрел на собеседника.

– Ты меня видел?

– Да.

Вчера, наблюдая за объектом Ордена, он заметил этого человека, подъехавшего к особняку на автомобиле. Тот вышел из машины и сразу посмотрел в сторону соседнего дома, как раз туда, где была установлена камера наблюдения. Внимательно так посмотрел. У Сабира, сидевшего за монитором, появилось полное ощущение того, что ему заглянули прямо в глаза.

Сабир сунул руки в карманы спортивной куртки и, не спеша пошел по тропинке. Высокий двинулся рядом.

– Меня зовут Игнат, – он на ходу протянул руку Сабиру, – для друзей – Ганя.

Сабир внимательно оглядел Ганю. Высокий. Сильный. И с добродушной, до ушей, улыбкой. Ганя и есть Ганя. Никто не мог противостоять находящемуся в боевом трансе Сабиру. А этот смог, и приложил так, что пару дней придется похромать. Правда, и сам получил. Сабир больше не чувствовал опасности, не было и не раз спасавшего жизнь ощущения близости врага.

– Сабир, – он пожал протянутую руку, отметив быструю гримасу боли, проскочившую на лице Гани. А что же ты хотел, дорогой, схватиться с Сабиром и уйти с целыми костями? Хотя кости, пожалуй, целы, а вот растяжение гарантировано.

– Ты – великий воин, – безо всяких предисловий, спокойно и буднично заявил Ганя.

– Да что ты, – ехидно ответил Сабир, – какой воин?! Мне бы в тепле посидеть, да вот видишь, на свежем воздухе прогуляться. Да и тут хулиганы прохода не дают, пристают к прохожим, житья нет.

Ганя рассмеялся.

– Уж извини меня за небольшое хулиганство. Я должен был проверить…

– Ну, и проверил?

– Да, – серьезно сказал Ганя, – ты – великий воин. Я никогда не встречал равного тебе.

Сабир недоверчиво покачал головой.

– Красиво говоришь, приятно слышать. Да только ты сам не слабак, – он с усмешкой ткнул пальцем в бицепс Гани, – вон ручищи-то какие.

– Я – другое дело, – возразил Ганя, – у меня было немного больше времени на обучение.

Они вышли к границе парка. Узкая тропинка выходила на освещенную аллею, Ганя остановился, повернулся к Сабиру и, уже без улыбки, сказал:

– Тебе плохо, воин.

От его тона Сабир вздрогнул, но мягко отшутился:

– А кому сейчас хорошо?

Ганя вздохнул.

– Тебе плохо, воин, – снова повторил он.

Вот так. Так сразу и поставил диагноз. Но даже если плохо, то никому до этого нет дела. Никому. Это моя боль.

– Спасибо, друг, у меня все хорошо, – ласково улыбаясь, произнес Сабир.

– Нет, – покачал головой Ганя, – тебе очень плохо. Я вижу. Ты уже один раз умер. Умерла твоя душа, чтобы последовать за близкими. Тебя убило твое горе. Но ты воскрес, воскрес только для того, чтобы отомстить. Ты отомстил, и пришла пустота. И теперь смерть не отпускает тебя. Ты сжигаешь себя. Как думаешь, сколько ты протянешь?