— Надо на своих кораблях пушки поставить и топить разбойников. Другой управы на них не знаю, — твердо сказал датчанин. — Скажу вам правду, господин Строганов, я сам был корсаром на службе датского короля против шведов…

— Вот ты какой… Что ж, для дела неплохо. А если я тебе дам корабли, поставлю на них пушки, сможешь тогда оберегать людей, от меня посланных в разные страны с товарами?..

— Смогу, господин Строганов. Морскому военному делу я обучен. Но есть одна зацепка. Тут ваше золото не поможет. Для корсарства на Восточном море надо патент самого московского царя. Без такой бумаги меня, как разбойника, повесят в любой гавани.

— Так… Ну хорошо. Твоими помощниками будут двое моих людей; корабельный мастер Иван Баженов и кормщик, а ныне монах Феодор. А потом и других тебе пошлю.

— Господин Строганов, я поражен… Откуда ваше богатство? Наверно, огромные доходы с земель и с торговли?

— Доходы! Да, я не скрываю. Не прячу данные мне господом богатства, как другие. Я молю бога, чтобы вместе со мной богатела вся Русская земля. Я хочу, чтобы государство Русское было крепким и сильным, иначе мои богатства пойдут в карман крымскому хану, либо полякам и литовцам. Мне без крепкого государства худо, и государству с пустой казной тяжко. Выходит, мы друг другу нужны. Великий государь, дай бог ему здоровья и многие лета, заметил наше усердие и меня, мужика худородного, в свою опричнину взял. И сыновья мои, Яков, Григорий и Семен, вместе со мной в опричнине…

Аника Строганов вдруг побледнел и схватился рукой за грудь. Открыв рот, он хрипло дышал, жилы на тощей шее вздулись.

— Господи, спаси, господи, помилуй, — шептал он чуть слышно.

Дрожавшей рукой Аника Федорович взял серебряную чашу, стоявшую перед ним, поднес к губам и сделал несколько больших глотков.

Дыхание старика стало ровнее. На лице появились живые краски. Не обращая никакого внимания на иноземца, он вышел из-за стола, опустился на колени перед иконой пресвятые богородицы и долго клал поклоны, бормоча молитву.

— Наказал меня господь за многие грехи, — произнес Аника Федорович, снова усевшись на свое место. — Сердечной хворью… Говори, — кивнул он Карстену Роде.

— А если вам, господин Строганов, свои корабли в дальние моря отправить… как Христофор Колумб? Большие богатства за теми морями лежат…

— Слышал я про великие богатства, что испанские мореходы и португалы за дальними морями нашли, — сказал Строганов. — Нам в те края не с руки плавать, у нас свои богатства у порога, не на одну сотню лет хватит… Нам бы людей ученых побольше, от них земля богатеет. Князьям да дворянам недосуг мастерством заниматься. Они, почитай, никогда из доспехов не вылезают, всё в походах, всё на конях… И детей своих военному делу обучают. А нашему брату без грамотеев, без мастеров всякого дела, без разыскателей в черепе земном делать нечего.

Аникей Федорович оживился, его бледное морщинистое лицо сделалось вдохновенным и даже красивым.

— Вижу я, — громко сказал он, — судьбу и силу русского народа там, на востоке. На реку Обь наш путь и другие сибирские реки, до самого моря-океана.

Силы снова оставили старика, и он как-то сразу сник.

Внутри больших золоченых часов, стоявших на столе, что-то ожило, зашевелилось. Открылась дверца маленького домика, из него высунулась птица.

Дождавшись, когда кукушка откуковала двенадцать раз, Аника Строганов произнес:

— Прошу к столу, дорогой гость, — пообедаем чем бог послал.

Медленно, чуть подволакивая ногу, он пошел впереди датчанина.

Три человека дожидались Аникея Строганова в столовой: корабельный мастер, монах и хантыйский князек, приехавший жаловаться на притеснения хана Кучума и просить у всесильного купца помощи.

— Корабельный мастер Иван Баженов, подойди сюда, — позвал Аникей Строганов. — Вот твой хозяин — датский мореход господин капитан Карстен Роде. И ты, отец Феодор, — посмотрел он на седобородого монаха, — помогай советом, как им новые корабли строить для походов по Варяжскому морю. А я без милости твой монастырь не оставлю.

Большой дубовый стол был накрыт белой холщовой скатертью. На одном конце стола виднелась одинокая деревянная ложка. На противоположном стояли серебряные кувшины с вином, кубок, чаши, лежали серебряные ложки.

За стол расселись так. Аникей Строганов подошел к своему хозяйскому месту, в торце стола возле икон, и, приглашая гостей, радушным жестом показал на серебряные чаши и кувшины.

— Тебя, господин Карстен Роде, я прошу сесть напротив — это самое почетное место после хозяйского… И вы, мореходы, садитесь возле него, поближе. И тебя, князь, прошу садиться, — ласково сказал он хантыйскому гостю.

Тихо отворилась дверь. Вошел священник в богатой шелковой рясе и, став лицом к иконам, прочитал молитву. Закончив, он удалился.

Появились слуги с подносами.

— Прошу вас, дорогие гости, угощайтесь. Ешьте хлебец божий со утешением.

Аника Строганов сидел один на своем конце не потому, что место напротив он считал самым почетным для гостя. Совсем нет, была другая причина. День был скоромный, и гостей нельзя было угощать постным обедом. Но хозяин давно перешел на одну постную пищу и даже смотреть не хотел на скоромное.

От конца стола, где сидел Аника Строганов, до другого конца было не меньше двадцати пяти локтей. Разговаривать во время обеда не полагалось.

После копченой осетрины, черной паюсной икры и многих других закусок слуги поставили перед Карстеном Роде и его соседями большие миски наваристых щей, а после щей был жареный бараний бок и еще гусь с кашей.

Карстен Роде, подобрав кружевные манжеты, ел баранину прямо с рук. Но в этом ничего удивительного не было: время вилок еще не пришло. Даже английская королева Елизавета, славившаяся на всю Европу изысканностью своих манер, за обеденным столом ловко управлялась одними пальцами, если в этом была необходимость.

Слуги, стоявшие за спиной у гостей, подливали в кубки красное испанское вино, мускатель и аликант.

В конце обеда подали желтые ломти ароматной дыни. Подобного лакомства Карстену Роде не приходилось пробовать.

Перед Аникой Строгановым стояла серебряная чаша с куском отварной рыбы и репой, приправленной постным маслом.

Глава четырнадцатая. МЕХОВЩИКИ АНИКЕЯ СТРОГАНОВА

Двадцать дней ватажники тянули бечевой груженые кочи по мелкой реке Мутной. Шли правым берегом, по следам многих и многих русских людей, приминая сапогами аршинный лесок — ёрник и густую сочную траву. Над ватажниками тучей вились комары. От комариных укусов мало помогали сетки, которыми люди обматывали себе лица.

Река Мутная не широка, через нее и ребенок перебросит камень. Вода в ней — что молоко с грязью, прозрачности нет нисколько. В реке и озерах плескалась всякая рыба, много жирного омуля и крупных налимов. На первом Мутном озере запасы с кочей разгрузили в карбасы, укладывая в каждый по сорок пудов. Между озерами карбасы волокли по протокам два человека. А пустые кочи тянули на канатах всеми людьми, да еще пристраивали вороты — не хватало силы.

Когда последний карбас вытащили на сухой волок, ватажники валились с ног от усталости, и холмогорец Молчан Прозвиков, кормщик передового коча, доверенный человек купцов Строгановых, приказал разводить костры и готовить ужин.

Сухой волок через полуостров Ямал тянулся всего на пятьсот шагов, от третьего Мутного озера до Большого, из которого брала свое начало река Зеленая. Пятьсот шагов, но как тяжело давались эти шаги! Предстояла переноска запасов на плечах и перетяжка по песку кочей и карбасов.

Нахлебавшись горячей болтушки из овсяной муки, наевшись до отвала вареной оленины с сухарями, ватажники, позевывая и крестясь, разбрелись по своим кочам.

Озябнув у потухшего костра, дозорный Федор Шубин решил поискать поблизости сухих прутьев либо деревянных обломков. Он был круглолиц и широкоскул. Из-под ржавых бровей глядели приветливые голубые глаза.