— Ладно, рассказывай, — разрешил Банимбас.

То, что рассказал Оклот, Лисий Хвост, сильно заинтересовало Банимбаса и его парней.

Феофил был единственным, кто высказал сомнение:

— Я не понимаю, как такие состоятельные люди путешествуют без охраны, да еще у нас в горах, где, как известно, опасности подстерегают путника на каждом шагу. Ты уверен, что у старика действительно полно золота?

Оклот возмутился.

— Да если бы я не был уверен, да если бы я вот этими самыми глазами не видел, как старикан вынимает из тугого кошеля золотую монету, да разве я сказал бы об этом своему лучшему другу? Да разве повернулся бы у меня язык соврать Банимбасу?

Слова Оклота были убедительными. Какой человек в здравом уме стал бы лгать в подобной обстановке?

— Да, — сказал Банимбас. — Сомнительно, чтобы ты врал. Но если ты все-таки врешь… Ты знаешь, что тебя ждет.

Оклот усмехнулся. Когда они с Банимбасом трудились у реки Красной, он имел возможность понять, что такое человеческая боль и каких неистовых глубин она может достигнуть, и знал, сколь искусен в этом деле его бывший соратник.

9

Город, о котором Серзаку было известно только то, что он есть, представлял собой невысокий каменный вал, поросший травой и уродливо изогнутыми деревьями, который окружал десяток приземистых домов. Проход сквозь него был открыт и, похоже, никогда не закрывался — ворота, когда-то крепившиеся к своркам, валялись на земле сразу за валом. Оковка была с них снята, виднелись только следы. Стражи заметно не было.

За оградой бродили козы и свиньи. Из невысоких труб поднимался ленивый дым. Только одна труба дымила много и густо. Она была выше остальных и шире. Здание, над которым она торчала, тоже было выше и шире других. Кроме того, у входа имелась длинная привязь.

Серзак показал на трубу пальцем.

— Если я не ошибаюсь, а я ошибаюсь редко и вряд ли по такому поводу, это труба большой кухонной печи.

— Ты хочешь сказать, что здесь находится кабак? — спросил Конан, спешиваясь.

Серзак не ответил, но состроил такое лицо, что переспрашивать его не хотелось.

Коней оставили на привязи.

Конан открыл тяжелую деревянную дверь и первым вошел в невысокий проем. Ему так и пришлось идти дальше, согнувшись — свод был низким, словно в могиле. Свет исходил от чадящих масляных ламп, подвешенных к потолку. Коридор был пуст, если не считать то ли мертвого, то ли пьяного мужчины, который сидел у стены в темной луже, склонив косматую грязную голову на обнаженную грудь. Конан переступил через его вытянутые в проход ноги.

Серзак споткнулся и помянул какого-то неизвестного бога.

— Это определенно кабак, — сообщил он. — Я чувствую характерный запах. Мой нос еще никогда не ошибался.

В подтверждение правоты носа Серзака одна из дверей в коридор распахнулась, и оттуда вылетели веселые крики, визгливая музыка и низкорослый рыжеволосый бородатый варвар, совершенно голый. Вылетев, он приготовился справить малую нужду, но заметил посетителей.

Увидев Конана, он сразу принялся хохотать, показывая на него пальцем. Следом за ним в коридор выскочили еще несколько бородатых рыжеволосых варваров жуткого вида. Некоторые тоже были голыми, некоторые одеты в кожаное рванье, сплошь иссеченное, в дырах и подпалинах. Все они безоговорочно поддержали сородича. Киммериец, по какой-то причине, показался им невероятно смешным.

Из другой двери вышел человек в красных шелковых шароварах и засаленной рубахе неопределенного цвета. Варвары переключились на него. В руках у нескольких из них имелись большие деревянные плошки, которые с силой полетели в голову человека. Он мгновенно упал. Бородачи вполне удовлетворились этим и скрылись за дверью. Человек, постанывая, принялся подниматься.

— Как тебя звать, бедолага? — спросил Серзак, пожалев поднимающегося мужчину, протягивая ему руку.

Он рукой не воспользовался, предпочитая подниматься сам — это было привычнее и безопаснее, к тому же больше подобало мужчине. Свет ламп упал на его лицо. Печать пережитых бурь ясно читалась на нем. И главным символом в этой печати был шрам, пересекающий лоб и кончающийся на левой брови.

— Мител. Я — хозяин здешнего заведения, — ответил человек, встав. — Я готов предоставить вам кров и еду, если у вас действительно есть деньги и вы хотите их с толком потратить, а не отдать разбойникам за просто так.

— Ну разумеется, мы хотим их с толком потратить! — сказал Серзак. — Только не в компании с этими обнаженными господами, получившими дурное воспитание. — Сказитель показал на дверь, за который скрылись рыжебородые варвары.

Мител кивнул и отвел посетителей в отдельную комнату, где было тихо и относительно чисто. Кругом лежали ковры. Серзак уселся на один из них и жестом предложил сделать то же самое Конану, который все еще продолжал осматривать помещение в поисках какой-либо мебели. Поиски его не увенчались успехом.

Мител собирался наполнить кожаные кружки из бурдюка, но Конан властным жестом отобрал у него бурдюк и наполнил кружки сам. Хозяин раскланялся и удалился.

— Здесь тебе не Шангара, — сказал Серзак, поднимая кружку.

— Это я уже заметил, — ответил Конан и, опрокинув в себя первую кружку, сразу же наполнил вторую.

— Тут бережно хранят древние обычаи и не признают всех этих новшеств, вроде сомнительно удобных столов, — объяснил Серзак. — Человеческий организм вообще плохо приспособлен к прямохождению, так зачем над ним еще издеваться, заставляя сидеть на какой-нибудь скамье или табуретке?

— Но, надеюсь, хотя бы, что посуду здесь моют не языками? — спросил Конан, с сильными сомнениями оглядывая огромное деревянное блюдо с чем-то жирным и пережаренным.

Серзак отвечать не стал, предпочтя занять рот не словами, а вином.

На другом блюде вперемешку лежали разные фрукты и орехи. Это выглядело намного съедобнее и не вызывало никаких нехороших подозрений, разве что совсем чуть-чуть. Конан взял большую грушу, принюхался к ней и, удовлетворившись ароматом, вонзил в нее зубы, откусив сразу половину.

Червей внутри не оказалось. И это было приятно. Конан наполнил себе третью кружку, с разочарованием отметив, что бурдюк почти совсем опустел.

— Хозяин! Мител! — заорал Конан. — Вина и женщин!

Наивный северянин даже не подумал, что здесь, в горах, могут быть другие представления о приличиях, и хозяин мог обидеться, что его богоугодное заведение приняли за бордель.

Но ни вина, ни женщин Конан не дождался. Он собирался снова провопить свой клич, когда дверь распахнулась от мощного удара, едва не слетев с петель, и на пороге возникло существо, отдаленно похожее на человека. Три отличия имелись у него — лицо, сплошь покрытое волосами, руки до колен и горб за спиной, живо напомнивший Конану холку лося.

За ним были и другие люди, но в его громаде они терялись и заметны были смутно.

— Хозяин нам должен, — сказало существо, и Конан удивился, что оно, оказывается, может говорить. — Он много должен. А у вас денег много, вы поделитесь.

— С чего бы это? — возмущенно спросил Серзак, приподнимаясь.

Предводитель не обратил на старика никакого внимания, продолжая буравить взглядом киммерийца.

— Поделитесь, — веско повторил он.

— Есть у них деньги, есть! — послышался знакомый голос.

Человек без правой мочки уха с немногочисленными желтыми зубами, одна рука которого была крепко привязана к груди грязными тряпками, выглянул из-за спины предводителя.

— А вот и четвертый! — сразу признал его Серзак.

— Убей его, Банимбас! — воскликнул человек. — Убей скорее!

— Не смей мне указывать, что делать, — сказал предводитель, неспешно оборачиваясь. — Здесь я хозяин, тебе понятно?

— Понятно, понятно, Банимбас, — скороговоркой проговорил шангарец. — Я же просто высказал свое пожелание, хозяин.

Банимбас не скрыл своего довольства оттого, что его назвали хозяином. Он снова обратил взгляд на Конана и на лице его блуждала улыбка.