Боже, а как же Эвери, подумала она, он и так едва помещается в багажнике, а теперь они окажутся втиснутыми туда вдвоем.

— Обещания такой мрази, как ты, не стоят ни гроша. Пошли.

Он вышел из машины, обошел ее кругом, чтобы открыть дверцу с ее стороны. Неуверенно ступая, Мирэнда последовала за ним.

— Поторопись, — взвизгнул он. — В любой момент кто-то может пройти мимо.

Он вытащил револьвер и держал его в правой руке, переложив в левую ключи.

Мирэнда молила Бога, чтобы действительно кто-нибудь прошел мимо.

Дуайт открыл замок на крышке, и она отскочила. Ткнув револьвером в лицо Эвери, который в ужасе смотрел на него, Дуайт прошептал:

— Не пытайся что-то предпринять.

Он повел дулом, указывая Мирэнде, куда она должна лезть.

— Ну-ка, втискивайся. Мне наплевать, как ты это сделаешь. Только быстро!

Эвери подвинулся, чтобы освободить для нее какое-то пространство. Она забралась в багажник, думая, что, по крайней мере, обнимет Эвери, если не сможет сделать для него ничего другого. Мирэнда покорно протянула Дуайту свои запястья, и тот, не церемонясь, туго связал их. Потом привязал щиколотки ее ног к щиколоткам Эвери, так что они образовали некое подобие сиамских близнецов. И, наконец, он залепил ей рот клейкой лентой.

Мирэнда удивлялась, почему нет прохожих. Куда в этом миллионном городе исчезают все, когда ты нуждаешься в помощи?

«Ты идиот, я всегда знала, что ты ничего не можешь сделать по-человечески. Ты опять чуть не упустил ее. Неужели не можешь справиться даже с парой ребятишек?» — Скрипучий голос наполнял машину.

Дуайт делал все, чтобы заглушить его: сначала он что-то мычал, потом перешел на пение. Наконец он включил радио, увеличив громкость до звона в ушах.

Но ее голос все равно был слышен — четко и внятно, до малейшей интонации.

— Пожалуйста, тетя Адель, — заскулил Дуайт, руки его подрагивали на руле, он вел машину на предельной скорости. —Успокойся, дай же мне добраться до дома.

«Тебе следовало сообразить, что ты не можешь одновременно вести машину и слушать меня...»

Наконец Дуайт загнал машину в гараж. Голос умолк, и Дуайт выключил радио. Минутка, чтобы расслабиться. Жаль, что он потерял столько драгоценного времени.

Но время, думал Дуайт, выходя из машины, можно наверстать. И те, кто заставил его потерять столько часов, поплатятся за это. Он захлопнул дверцу и направился к задней части пикапа. Подходя к цели, Дуайт поднял усталые глаза на линию окон гаража и замер на месте.

Машина полицейской службы Чикаго заблокировала выезд с его подъездной дорожки — оттуда шли два офицера.

Глава 23

Волны разбивались о камни. Ричард смотрел на серую воду, вздымавшуюся где-то далеко, готовую обрушиться на берег в бессильной ярости.

Он стоял на берегу, к югу от Ардмор-стрит-бич, ярко-синяя куртка плотно облегала его тело. Скалы здесь располагались террасами и поднимались на три уровня до небольшого парка — редкие деревья и скамьи. Валуны, образовавшие террасы, были окрашены в разные цвета жидкой краской, разбрызганной из пульверизаторов, украшены многоцветными граффити, надписями, сделанными светящимися красками. Должно быть, сюда приходили дети, чтоб увековечить всякие девизы и лозунги от имени своих групп: какие-то сентенции, шутки, объяснения в любви.

Ричард представил себе Джимми в летний вечер, разбрызгивающим на камни краску из банки.

Прошло всего несколько минут с тех пор, как он ушел из «Чикен Армз», и вот он уже здесь, в этом по виду заброшенном и безлюдном месте. Этим зимним воскресным утром ему было необходимо именно одиночество.

Бледный диск солнца просвечивал сквозь облака. То, что произошло в «Чикен Армз», подняло в нем бурю противоречивых чувств, самым сильным из всех было чувство вины и... желание. Он сел на холодную скалу, засунув руки глубоко в карманы. Он был искренен с собой, и мучительная потребность, которая росла в нем, вызывала дрожь и недоумение: почему Господь, которому он служил так преданно, обрекал его бесконечно нести этот крест. «Он не дает нам более того, что мы можем вынести», — вспоминал Ричард свои собственные слова, обращенные к прихожанам, которые шли к нему за советом, когда бремя жизни становилось для них непосильным.

А к кому должен обращаться он, когда его жизнь стала невыносимо тягостной? Он думал о людях, которых видел во время встреч группы сексуально одержимых. Он мог позвонить кому-то из них, поговорить об искушении, которое испытал. Они попытаются его утешить, убедить, что он должен гордиться, потому что сумел противостоять искушению.

Но он знал, что в самой глубине его существа жило единственное стремление — поступать в соответствии со своим желанием, последовать ему и принять от судьбы все, что положено. Единственное, чем он мог противостоять искушению, — это удрать из комнаты, чтобы избежать того, что могло случиться, бежать так быстро, как только он мог. Ему стало холодно — водяная пыль окутывала его с головы до ног. И такой же холод бил его изнутри.

В чем же заключается для меня свобода выбора? Я хотел помочь мальчику, стать его утешителем и показать ему, что жизнь может быть лучше. Что значит лучше — с верой и доверием. Но мог ли мальчик научиться доверять, если так называемый представитель Святого Отца вожделел к нему? Ричард понял, что он лишь подтвердил справедливость уроков, которые Джимми получал на улице: ничего не жди хорошего — и никогда не испытаешь разочарования.

Безумная мысль броситься в воду и позволить холодным пальцам волн утащить себя в глубину, опуститься в ледяную дремоту, от которой не пробуждаются, мгновенно пронзила его. Может быть, в этом его единственная надежда на избавление.

Но он не был одинок на берегу: мужчина с сыном прогуливался по пляжу. Мальчику, похоже, было года три. Он ковылял, едва поспевая за своим отцом и смешно переваливаясь на нетвердых ножках. Отец — чернокожий мужчина в очках с черепаховой оправой, в лыжной парке. Мальчик то и дело останавливался и рассматривал, что там вода вынесла на берег. Его занимало все — от банок из-под газированных напитков до кусочков дерева. И отец тоже останавливался, наблюдая за сыном. Он стоял, уперев руки в бедра и дожидаясь, пока малыш его догонит. Ветер заглушал голос мужчины, и Ричард слышал лишь неясный намек на звук, различимый как речь только по тону и тембру.

Вот мальчик снова догнал отца, и они продолжали идти навстречу Ричарду. Эта сцена повторялась снова и снова: мальчик отставал и сразу оказывался далеко позади, отец упрекал его и дожидался, пока мальчик с ним поравняется.

— Доброе утро, — сказал мужчина, когда они поравнялись, добравшись наконец до камней.

— Хэлло, — ответил Ричард, — сообразительный малыш.

— Спасибо, — ответил мужчина, садясь на скамейку выше Ричарда. — Он доставляет много хлопот: его мать в церкви, понимаете?..

Молодой отец поглядел на него с видом заговорщика, мол, что для нас поход в церковь и вся эта организованная религия?

Ричард иронически улыбнулся.

Его взгляд снова обратился к горизонту, а человек в это время призывал мальчика быть осторожным на скалах.

Это произошло очень быстро.

Малыш проворно взбирался и так же ловко спускался с одной покрытой надписями террасы на другую, и вдруг тихое утро огласилось его испуганным криком — он соскользнул с камней. Следом за криком последовали чавканье воды и фонтан брызг.

Прежде чем Ричард успел что-то сообразить, отец мальчика вскочил со скамьи, перелетел через три террасы и оказался в воде. Он поднял малыша на руки, мокрого и озябшего, и ласково успокаивал ребенка, уверяя его, что все будет хорошо.

Потом он прижал ребенка к себе, расстегнул молнию лыжной куртки и протолкнул его поглубже, ближе к своему телу.

Ричард уже стоял над ними и протягивал руку, чтобы помочь мужчине подняться.

— Спасибо, — сказал мужчина, голос его дрожал от волнения, а лицо выражало отчаяние, казалось, он готов был заплакать.