Потом она подрулила к закусочной на площади, заняла столик у окна и сидела там, похлебывая что-то похожее на йогурт. Рассеянным взглядом смотрела на дождь за окном, глаза ее разок скользнули по серому «форду», заставив Уоррена подумать, не пора ли ему завершать первый день работы.

Было уже половина второго. Несколько мужчин, сидевших в закусочной, проводили ее взглядом, когда она выходила на улицу. Да это и не удивительно, она была красива, к тому же костюм для аэробики эффектно демонстрировал ее зад. Уоррену показалось, что она улыбается. Многие замужние женщины, если у них заводится любовник, полагают, что и для всех они теперь желанны, и начинают вовсю щеголять своими ножками и ходить подпрыгивающей, вихляющей походкой, и сразу видно, что она считает себя сексуальной и соблазнительной, ей кажется, если уж один посторонний мужчина захотел ее трахать, то и всем остальным хочется того же. И это тоже аксиома.

А сейчас было уже три часа дня, и Уоррен сидел за зеркальным стеклом бывшего магазинчика пляжных принадлежностей, а теперь студии для занятия аэробикой. Зеркальное окно было выкрашено в розовый цвет, а слова «Работа над телом» написаны красным. Леона Саммервилл, с черным зонтом и в желтых колготках, в черном трико и туфлях для аэробики, зашла в студию в тринадцать сорок пять, и он не знал, сколько она там намерена скакать. А до этого он внимательно смотрел, как она перебегала площадку перед домом, у которой припарковала зеленый «ягуар», как перепрыгивала через лужи, а черное трико и желтые колготки неплохо демонстрировали ее задницу. Она вошла в студию в тринадцать сорок пять. Уоррен думал о том, что она совсем не та женщина, которой нужна работа над телом, но, может быть, до того, как она стала ходить сюда, она весила сто тридцать килограммов и была лилипуткой? Если толстая же замужняя женщина вдруг начинает худеть, значит, она завела интрижку на стороне. Еще одна аксиома.

Уоррен в этот день был просто набит аксиомами. Их рождала его наблюдательность и прирожденное чувство юмора.

Выйдя из закусочной, Леона бросилась бегом к телефонной будке, даже не открыв зонтик, так и понеслась сквозь дождь, словно думала об этом все время, пока пила йогурт и смотрела в окно.

Когда замужняя женщина начинает звонить из телефонов-автоматов на улице, муженек, — смотри в оба! Аксиома номер…

Уоррен пристально следил за Леоной. Вот она повернулась спиной к потоку машин, опустила монетку в щель автомата, на память набрала номер. Наклонилась к микрофону. Улыбнулась. Что-то быстро говорит. Кивает. Вешает трубку. Выходит под дождь, но уже не улыбается, открывает зонтик и бежит к припаркованному «ягуару». Сложила зонтик, забралась в машину. Завела двигатель. Посмотрела на часы. Снова кивнула и поехала в студию «Работа над телом».

Было уже четверть четвертого, а она все еще торчала там. Сколько же, черт подери, длятся эти сеансы? Наконец дверь открывается. Суматошная стайка женщин в трико, колготках, теплых гетрах. Ух ты, еще идет дождь… Увидимся завтра, Бэтти… Позвони мне, Фрэн…

Леона Саммервилл появилась в дверях в своем черно-желтом одеянии и скорчила гримасу, глядя на дождь. Ее зонтик с щелчком раскрылся, точно парус над яхтой. Она помчалась к своей машине легкими прыжками антилопы, ее желтые ноги мелькали и казались полосками солнечного света. «Интересно бы знать, кому она звонила», — подумал Уоррен, трогая машину с места.

— Она поехала прямо домой, — сообщил он Мэтью по телефону. — Я следил до половины шестого, тогда уже и Фрэнк приехал домой. А она больше из дому не выходила.

— Хорошо, — сказал Мэтью.

— Ты хочешь, чтобы я следил за ней и позже, вечером? Я сейчас еду к Чарли Хэндерсону, по делу убийства Пэрриша. Но если ты узнаешь, что она собирается вечером выходить, я мог бы потом последить за ней.

— Я уточню это у Фрэнка.

— Он хочет, чтобы я ее застукал?

— Он хочет знать все.

— Если парень подсылает к своей жене детектива, он уже знает, что она трахается на стороне. Такова аксиома этого дела.

— Посмотрим.

— Я перезвоню тебе, когда закончу с Хэндерсоном.

— Я буду дома.

— Еще поговорим, — сказал Уоррен и повесил трубку.

Чарльз Хэндерсон, биржевой маклер деловой фирмы «Ллойд, Мэллори, Форбс», расположенной на главной улице Калузы, был один в конторе, когда без десяти минут шесть приехал Уоррен. Хэндерсон сказал, что он обычно уезжает домой в половине шестого, потому что нью-йоркская биржа закрывается в четыре, а коммутатор фирмы отключается в пять, так что нет смысла оставаться здесь дольше.

— Если только, конечно, тебя не выдвигают для получения пожертвования по страховому полису, — сказал он с ухмылкой.

Это был высокий, худощавый мужчина лет сорока с небольшим, как решил Уоррен, ранняя седина, голубые глаза, загорелое лицо. На письменном столе в рамке фотография женщины с двумя девочками, вероятно, его жена и дочки. Одет он был консервативно, словно член британского парламента, ничто в его разговоре и манерах не выдавало в нем гомосексуалиста.

— Так кто же умер? — спросил Хэндерсон.

— Джонатан Пэрриш, — ответил Уоррен и пристально посмотрел ему в глаза.

Но в них ничего не отразилось. Ни интереса, ни волнения.

— Мне незнакомо это имя, — сказал Хэндерсон. — Вы уверены, что нашли верную кандидатуру для пожертвования?

— А имя Иштар Кабул вам знакомо? — спросил Уоррен.

В глазах промелькнула мгновенная вспышка. И тут же исчезла.

— Как вы сказали?

— Иштар Кабул.

— Этого имени я тоже не знаю, — сказал Хэндерсон. — А в чем дело?

— Не в страховке. Но и не в шантаже, если вы об этом подумали.

— Нет, я просто подумал, не позвонить ли мне в полицию.

— Я бы не стал этого делать.

— Кто вы такой?

— Уоррен Чамберс.

— Вы говорили…

— Потому что только так я смог бы побеседовать с вами.

— О чем?

— Я хотел выяснить, где вы находились утром тридцатого января.

— А зачем вам это нужно?

— Значит, нужно.

— Я задал вам вопрос.

— Так и я вам задал.

— Это напоминает Пинтера.[10]

— Что еще за Пинтер? — спросил Уоррен.

Хэндерсон внимательно посмотрел на него.

— Вы полицейский? И что же вы расследуете?

— Я — частный детектив и работаю на одну юридическую фирму.

— Это не ответ.

— Мой дедушка говорил мне, что если тебе не нравится конкретный вопрос, то надо просто что-нибудь ответить.

— Я был в Саване, в штате Джорджия, — сказал Хэндерсон.

— Тридцатого числа?

— Нет, седьмого. Я следую совету вашего дедушки.

— Вот так? Вам не понравился мой вопрос, мистер Хэндерсон?

— А о чем вы спрашивали?

— Где вы были тридцатого января в субботу в семь часов утра?

— Вы правы: вопрос мне не нравится. И мне не нравится все. Вы приходите сюда под ложным предлогом. Называете имена людей, которых я не знаю…

— Вы не знаете Иштара Кабула?

— Я никогда о нем не слышал.

— Тогда почему вы сразу решили, что это он, а не она? Иштар ведь может быть и женским именем.

— Женщина ли это, мужчина или свинья с тремя глазами — я ничего не знаю о человеке по имени Иштар Кабул.

— И даже никакого плотского знания, а?

Следи, следи за его глазами. Ага, теперь в них настороженность.

— Я женатый мужчина, — сказал Хэндерсон. — Если вы предполагаете, что…

— Я знаю, что вы женаты.

— А откуда вы… Ах да, эта фотография.

— Нет, мне Иштар сказал.

— У меня двое детей…

— Я знаю.

— Тоже Иштар сказал?

— Да нет, вот эта фотография.

— Что разыскивает юридическая фирма, которую вы представляете?

— Убийцу, — ответил Уоррен.

— А что, этот Кабул кого-нибудь убил?

— Наш клиент видел, как человек, одетый в черное, убегал с места преступления.

— Это был Кабул?

— Иштар был одет в черное на той вечеринке, ночью накануне убийства.