— Шарлен, — быстро проговорил я, — все в порядке, я просто хочу задать тебе несколько вопросов.

— Я им ничего не сказала, — начала оправдываться Шарлен, одновременно медленно пятясь от меня.

— Я уже разговаривал с полицией…

— Я только имя ваше…

— Да, все в порядке, я сам юрист, — сказал ей я, — все ведь нормально.

Когда говоришь людям, что ты юрист, то это, кажется, их несколько успокаивает, хотя, если посмотреть правде в глаза, то следует все же признаться, что в тюрьмах по всей Америке содержатся сотни юристов, совершивших просто непередаваемые словами самые гнусные преступления. Мои слова, кажется, возымели какое-то действие на Шарлен. Она сделала осторожный шаг в мою сторону.

— Я не думала на вас, — прошептала она.

— Ты права. Я этого не делал.

— Вы говорили с мистером Блумом?

— Да.

— Я испугалась его, — призналась мне Шарлен.

— Напрасно. Он замечательный человек.

— Ужасно, что все так получилось, правда?

— Жутко.

— А как вы думаете, кто это сделал?

— Понятия не имею.

— Тот человек, что звонил?

— Кто-кто? — тут же переспросил я.

— Тот, который позвонил вчера вечером.

— Шарлен, а он не назвался?

— Нет. Он просто сказал мне передать Викки, что он заскочит к ней, чтобы забрать.

— Забрать что?

— Он не сказал.

— А он не упоминал о деньгах, или…

— Нет.

— Или… ну, вообще о чем-нибудь? За чем таким он собирался зайти к ней?

— Нет, он просто сказал: «Я заскочу, чтобы забрать», это все.

— А в котором часу это было?

— Он звонил трижды.

— И все это прошлым вечером?

— Да. Первый раз он позвонил сразу же после того, как Викки села в такси и поехала в «Зимний сад». Это было примерно…

— Да, когда?..

— Примерно без десяти восемь, я тогда только-только пришла к ним.

— И ее тогда уже не было дома, да?

— Конечно, ведь у нее же в девять часов должно было начаться выступление.

— Да, я об этом знаю. А что он сказал, когда позвонил в первый раз?

— Он просто спросил, не может ли он поговорить с Викки, а я ему сказала, что ее нет дома. Я никогда не говорю никому по телефону, кто куда ушел и когда собирается вернуться. Это, конечно, дурная привычка. Но одни раз я видела в кино, как один мужик, собиравшийся совершить ограбление, сначала звонил по телефону, и няня отвечала ему, кто где, и когда вернется, и так он узнавал, что в доме кроме няни никого нет, и он может спокойно приходить и грабить.

— Мм-м. А потом, когда он позвонил?

— Около половины одиннадцатого.

— И что ты ему ответила?

— Я сказала, что Викки пошла выгуливать собаку, а потому никак не может подойти к телефону. У Викки не было собаки, но мне не хотелось, чтобы он понял, что она вернется поздно, потому что тогда бы он понял, что я была там одна. Понимаете? Только я и Элисон. А ей всего-то шесть лет.

— А в последний раз?

— Вы имеете в виду, когда он позвонил?

— Именно.

— Примерно около четверти двенадцатого, как раз незадолго до того, как вы вернулись вдвоем. Вот тогда он и сказал, что заскочит, чтобы забрать.

— А он совсем ничего не сказал о том, что это могло быть? Ну, там, деньги, или безделушка какая-нибудь, или что еще из одежды, или…

— Нет.

— И он не оставил ни своего имени, ни номера телефона, по которому с ним можно было бы связаться?

— Нет. Я его попросила назвать имя, чтобы я могла передать ей то сообщение.

— Шарлен, а какой у него был голос?

— Ну-у… я не знаю…

— Ладно, тогда скажи, как звучал его голос. Какой это тип голоса? Старый или молодой, или…

— Ну-у… я правда не смогу этого сказать. Я имею ввиду, что на слух он мне не показался по-настоящему взрослым. Вот. Я хочу сказать, не таким взрослым, как вы или мой отец.

— Вот оно что…

— Но на мальчика он тоже был не похож. Если это именно то, о чем вы меня спрашиваете.

Где-то в глубине студенческого городка зазвенел громкий звонок. Ученики вбегали в учебный корпус через бордовую дверь. Двери на разных корпусах, на что я сразу же обратил внимание, были выкрашены в разные цвета. Школа эта была для одаренных, но по-видимому, было все-таки немаловажно использовать этот цветовой дверной код, чтобы ученики могли бы с легкостью находить свои аудитории. Мой компаньон Фрэнк по своему неподражаемому обыкновению как-то раз заявил, что здесь, в штате Флорида, школа для одаренных сравнима если только со школой номер 600 в Нью-Йорк Сити. Я не знаю, что это за школа, но подозреваю, что школа 600 предназначена для умственно отсталых детей.

— Мне пора на урок, — сказала Шарлен.

— Постой, еще всего несколько вопросов, — удержал ее я.

— Ну ладно, но только мне правда надо…

— Элисон сильно кашляла вчера вечером?

— Элисон? Нет. И кто только вам сказал такое?

— Ты давала ей никвил, чтобы она уснула?

— Нет. В десять часов я налила ей молока и дала к нему несколько крейкеров. Викки сказала, что Элисон может зажержаться подольше у телевизора и посмотреть ее любимое шоу, но она попросила меня уложить Элли спать, как только программа закончится. Вот я ей и дала сначала молока с крейкерами, а потом уложила в постель.

— Но без никвила?

— Без.

— И кашля никакого тоже не было.

— Совсем никакого.

— А ты не говорила Викки ничего о том, что у Элисон может подняться температура?

— Нет, а почему я должна была ей об этом говорить?

— А ты рассказала ей о всех тех звонках?

— Ну разумеется, конечно.

— Шарлен, — сказал я, — большое тебе спасибо. Тебе лучше поспешить теперь, ведь ты не хочешь, чтобы тебе записали опоздание?

— А что, когда вы учились в школе, вам тоже записывали опоздания? — спросила она, будучи пораженной до такой степени, как будто только что ей довелось узнать, что эта система применялась когда-нибудь во времена Священной Римской Империи.

— Да, — ответил я. — Большое тебе спасибо, Шарлен.

Мне показалось, что она еще не знает о том, что маленькую Элисон похитили. Я посмотрел ей вслед, когда она открыла выкрашенную бордовой краской дверь и вошла в корпус, внутри которого работали кондиционеры. После этого я направился к своей машине, припаркованной неподалеку, размышляя над тем, нужно ли рассказать Моррису Блуму о том, что мне только что удалось узнать об этих загадочных телефонных звонках. Хотя, Блум уже объяснил мне, что это не кино. Поэтому я решил рассказать ему все, что теперь мне было известно.

Он же оказался не слишком-то благодарным.

Прежде всего Блум объяснил мне, что это его задачей является расследование совершенного убийства, не говоря уже о похищении ребенка. И хотя ему, конечно, вполне понятно мое желание выискать что-нибудь такое, что как мне кажется может иметь хоть какое-то отношение к данному расследованию, но тем не менее ему бы крайне не хотелось, чтобы некий любитель (до чего же все это унизительно!) своими самодеятельными поисками ненароком вспугнул бы убийцу, чеего ни в коем случае нельзя было допустить. Он также напомнил мне, что в соответствием с Разделом 1201, подразделом (б) Федерального Законодательного Акта о киднэппинге, при невозможности освобождения жертвы в течение двадцати четырех часов с момента захвата силой или обманом, удержания под охраной, равно как и в случае похищения с целью получения выкупа, имеются все основания к тому, чтобы дальнейшее расследование по делу данного лица перешло в ведение общенационального и международного законодательства, а это означает, что завтра в девять часов утра к расследованию подключится ФБР, потому что тогда уже пройдет ровно двадцать четыре часа, как домработница обнаружила Викторию Миллер мертвой, и она же заявила о пропаже девочки. А до того времени дело это остается в исключительном ведении Депертамента Полиции Калусы, на которое и падет вся тяжесть ответственности, если вдруг, не дай бог, что-нибудь случится с малышкой, а случиться может все, что угодно, не исключая участи, постигшей ее мать.