Викки жила в небольшом доме на улице, носящей название Цитрус-Лейн на восточной границе округа. Если проехать дальше еще миль шесть по этой же дороге, то можно оказаться среди пастбищ. Это была одна из тех подробностей о Флориде, что первое время поражали меня. Если уже человек родился и вырос в Иллинойсе, то само собой разумеется, что он будет думать, что вся Флорида состоит исключительно из пальм и пляжей. Но в этом штате имеется к тому же и целых два миллиона голов скота, и вы еще не успеете отъехать достаточно далеко от Калусы, как по обе стороны от вас протянутся мили и мили огороженных пастбищ, и будет казаться, что все коровы глядят куда-то в одну и ту же сторону. Я подъехал к дому Викки, и заметил, что свет в ее доме горел только в одном единственном окне.

— Ты не хочешь зайти? — спросила у меня Викки.

— Но ведь ты же ненадолго, правда?

— Я только возьму травку, — ответила она, — и взгляну на Элли.

— Тогда я тебя здесь подожду.

— Я быстро, — сказала она, и нагнувшись ко мне, положила свою руку мне на бедро и глубоко меня поцеловала. Затем она быстро вышла из машины. Я видел, как Викки подошла к своей двери. Мне казалось, что ростом она была где-то около пяти футов и восьми дюймов, а ее длинные черные волосы доходили ей почти до лопаток, и еще они очень плавно покачивались при каждом шаге ее длинных стройных ног. Я уже в сотый раз отметил про себя, что у нее была поистине замечательная попка и превосходные ноги; и я снова представил, как я буду раздевать ее. Сидя в темноте за рулем своей машины, я услышал, как, по-видимому, до этого тихо копавшийся в оставленном кем-то мусоре енот наконец обрушил все с диким грохотом. Я надеялся, что он не разбудил этим Вредину-Элисон.

Как и было обещано, Викки вернулась очень быстро. Но она подошла к машине не с той стороны, где сидела до этого, а с моей. Она взялась за край опущенного стекла в дверце и сказала мне через окно:

— Мне очень жаль, Мэттью.

— В чем дело?

— Я не могу поехать с тобой.

— Почему же?

— Элли заболела.

Не знаю отчего, но мне сразу же показалось, что Викки говорит мне неправду. Возможно, поводом для этого послужило мое собственное разочарование. Все волнующие кровь мужские мечты о завоевании были разбиты вдребезги, и это сокрушительное низвержение произошло в полночной тишине Цитрус-Лейн.

— Она кашляла весь вечер. Няня говорит, что у нее может подняться температура.

— Да, я… это очень плохо, — выдавил из себя я.

— А почему бы тебе не зайти?

— Но ведь если твоя дочь заболела…

— Няня дала ей никвил. Она уже заснула.

Я заколебался. Уже имевшийся у меня горький опыт подсказывал мне, что Элисон ничего не стоит опять проснуться. А с другой стороны, если ей на самом деле дали что-нибудь, что смогло бы угомонить ее…

— Вот как…

Но все же я не мог отделаться от ощущения, что Викки обманывала меня.

— Пожалуйста, зайди. Я так хочу, чтобы ты остался.

Я кивнул.

— Остаешься?

— Хорошо, думаю, что да.

— Спасибо, — сказала она.

Няня Элисон дожидалась нас в гостиной. Это была круглолицая девочка-подросток. На ней были голубые джинсы и рубашка навыпуск.

— Это мистер Хоуп, — представила ей меня Викки. — Так сколько там у нас выходит часов, Шарлен?

— Четыре, — ответила Шарлен. — Привет.

— Привет, — ответил я.

Викки отсчитывала деньги. Она протянула Шарлен стопку банкнот. Шарлен пересчитала их дважды, а затем сунула деньги в правый карман джинсов.

— Все в порядке, спокойной ночи, — сказала она.

— Мне тебя проводить до дома? — спросила у нее Викки.

— Зачем? Это же здесь недалеко, лишь улицу перейти.

— Я все-таки дождусь, пока ты войдешь в дом, — настояла на своем Викки.

— Конечно, — ответила ей Шарлен. Казалось, она была чем-то озадачена. — Ну, спокойной ночи, — снова повторила она и вышла на улицу. Викки стояла у порога и смотрела, как девушка перешла через улицу и подошла к дому по ту сторону дороги. В окнах там горел свет, и я подумал, что это, должно быть, была гостиная. Шарлен открыла дверь и помахала Викки рукой, давая таким образом ей знать, что она уже благополучно добралась до дома, затем она вошла внутрь, и дверь их дома захлопнулась. Свет над входом в доме через улицу погас, а окна гостиной были все еще освещены. Викки закрыла и заперла дверь своего собственного дома.

— Итак, — сказала она.

— Итак, — отозвался я. Я думал о шестилетней Элисон в маленькой спальне по ту сторону коридора. Я думал о ее рисунках и еще одном ночном вернисаже. Викки словно читала мои мысли.

— Не беспокойся, — проговорила она, — Эли спит.

Потом она на мгновение задержала дыхание, точно так же как перед своим выступлением сегодня вечером и подошла ко мне. Она прижалась ко мне всем телом, нашла своими губами мои, и мы поцеловались.

Травка была хорошим средством. Доставлялась она сюда на какой-нибудь рыбацкой лодке, одной из тех, что без устали бороздят воды Мексиканского залива, и выгружался этот товар на каком-нибудь из Богом забытых пустынных пляжей Флориды; по своему размаху наркобизнес является воистину второй по величине, если можно так сказать, отраслью промышленности штата Флорида. По идее, несколько затяжек должны были бы помочь Викки успокоиться, но, казалось, они не произвели на нее совсем никакого впечатления. Не помог ей также и коньяк, который Викки разлила в огромные сужающиеся кверху бокалы. Ее напряжение было почти осязаемым. Она вздрагивала от каждого звука, доносившегося сюда с улицы — то какой-нибудь котяра принимался скрипуче выводить любовную серенаду своей кошечке, то вдруг полночную тишину улицы нарушал звук проезжавшего мимо автомобиля или же поезд проносился где-то вдалеке. Мы включили телевизор и уселись на диване как раз напротив него, и черно-белые кадры какого-то старого фильма, мелькавшие на экране, были единственным источником света в комнате, и темнота объединяла нас еще больше. Мы сидели и потягивали коньяк из бокалов. Я не ощущал никакой опасности, которая могла бы угрожать этой идиллии. И я уже действительно поверил в то, что Элисон на самом деле будет всю ночь спать в своей кроватке, и мне не ненужно будет словно в юношеском порыве спеша нащупывать пуговицы, и нет абсолютно никакого повода для отчаянных и торопливых поцелуев, призванных соблазнить и завлечь до наступления неизбежного признания. Но Викки все еще дрожала в моих руках.

— Ну давай, — прошептал я ей, — расслабься. Все уже позади.

Я имел в виду ее сегодняшее выступление в «Зимнем саду».

Викки вздохнула и очень тихо проговорила:

— Как бы мне хотелось, чтобы это было именно так.

Я не знал, что она имела в виду.

Она снова вздохнула; я вдруг понял, что вся эта ее манерность была вызвана нервными переживаниями. А потом вдруг ни с того ни с сего, может быть от волнений перед вечерним выступлением, а может быть от смешения одновременно марихуаны и коньяка, она вдруг начала рассказывать мне о своем сказочном пути к успеху, о том как она была рок-звездой шестидесятых, и слушая ее, я чувствовал, что в тот момент мы были с ней близки, близки как никогда со времени нашей первой встречи. Есть такие мужчины — и я вынужден стыдливо признать, что я тоже вхожу в их число — которые хотят оказаться с женщиной в одной постели только потому, что она, как им кажется, «сексуальна», вне зависимости от того, что вообще это понятие может включать в себя, не обращая внимание на то, что некое сочетание бедер и губ, и волос, и груди может все-таки создать образ того, кто впоследствии становится наиболее желанным. И пока Викки рассказывала мне о своем захватывающем звездном восхождении, я уже начинал все больше и больше ее обожать. Тогда мне хотелось лечь с ней в постель только по одной единственной причине: потому что после трех недель и двух дней нашего знакомства она мне по-настоящему и всерьез нравилась.

Викки рассказала мне, что до того, как ее «открыли», как потом писали об этом в газетных и журнальных статьях, посвященных ее песням, она иногда выступала с разовыми концертами в мотелях, разного рода клубах и придорожных закусочных, имевшихся в великом множестве как в самом городке Литтл-Рок, штат Арканзас, так и в его окрестностях. Все эти концерты так и проходили никем незамеченными, да и сама она, казалось, не возражала против подобной анонимности. Двейн, ее отец, — он остался вдовцом, когда Викки было четырнадцать лет — стал всячески способствовать творческой «карьере» дочери с тех пор, как ей впервые заплатили гонорар в десять долларов за ее самое первое выступление в винном погребке «Уголок Рокки», что в Свит-Хоум, Арканзас, совсем недалеко от Литтл-Рок. В 1964 году Двейн однако решил, что его девятнадцатилетней тогда уже дочери судьбой предопределен лучший удел. В один из выходных он живенько усадил Викки в их фамильный Бьюик-седан выпуска 1962 года и затем отправился в нем сначала в Мэмфис, а затем повернул на север к Нэшвиллу, где записывающих компаний было, как ему тогда казалось, больше, чем у собаки блох. После четырех дней непрерывного блуждания по тротуарам и безрезультатного обивания порогов, Двейн и его уже взрослая дочь познакомились с одним молодым гитаристом, столкнувшись с ним в холее отеля «Холидей Инн», где и сами они остановились. Новый знакомый уверенно принялся обрисовывать им сложившуюся ситуацию, признав, что в Нэшвилле все шансы на успех равны нулю из-за непомерно большой конкуренции, так как весь город, по его словам, просто кишмя кишел толпами амбициозных музыкантов. Единственным место, где можно еще на что-то рассчитывать, убеждал он их, оставался Новый Орлеан, куда он сам и собирался отправиться, уже полностью расплатившись за номер в гостинице и купив себе билет на автобус, идущий на юг. Гитариста этого звали Джеффри Гамильтон, впоследствии он стал ведущим гитаристом группы «Уит», той группы, что аккомпанировала Викки при записи ее первого хитового альбома.