Послышался неясный гул, будто шумело невидимое море. Купцы услышали вопли разъяренной толпы.
— Бельского! — кричали сотни глоток. — Бельского!..
— Он хочет извести царский корень и боярские роды!
— Богдашка отравил государя Ивана Васильевича!
— Бельского на расправу!
— Давай Бельского!
— На казнь злодея!
— Выдайте нам Бельского!
Раздавались пищальные выстрелы, свист, гоготанье. По улице Варварке толпа двигалась непрерывным потоком. Ярко горели смоляные факелы, освещая лица орущих людей. В руках у них сверкали топоры, рогатины, острия пик.
— Смотрите, господа! — испуганно зашептал купец Корнелиус Уокер. — Мятежники захватили пушки!
Мимо английского подворья люди на себе волокли тяжелые тупорылые пушки. На двух телегах везли ядра и порох. На бревенчатой мостовой пушки тяжело ухали, перекатываясь через бревна и заставляя вздрагивать оконца. Красноватое пламя факелов отсвечивало на медных чудовищах.
Раздвигая толпу лошадиной грудью, пробирались вооруженные всадники.
— Торопись, ребята! — раздавалось из толпы. — Мы пушками по Фроловским воротам ударим, разобьем и во дворец…
— Бельского на плаху! — крикнул истошно кто-то у самого окна.
Джером Горсей подумал, что и с других концов Москвы к Троицкой площади идут люди. Такого скопления народа на Москве не видано.
Купцы, вооружившись чем попало, собрались снова в кабинете Джерома Горсея.
— Корнелиус, иди к воротам, смотри за слугами, — распорядился Горсей. — А ты, Антони Марш, ступай к нижней кладовке, где стоит сундук с деньгами. Огня не зажигать. Мужики увидят свет и захотят посмотреть, кто в доме. Джонс, посмотри, все ли окна закрыты…
Разогнав всех, Горсей остался один и стал соображать, отчего случился мятеж: «Богдан Бельский — враг Шуйских и друг дьяков Щелкаловых и Годунова. Вот она, боярская свара. Но сегодня она вышла за стены Кремля… Это нам на руку, лишь бы уцелеть самим. Стоит кому-нибудь крикнуть в толпу, что мы угрожаем жизни царя или прячем Богдана Бельского, и от нашего подворья не останется камня на камне. Но если мы уцелеем, этот мятеж развяжет нам руки…»
За окном толпа продолжала неистовствовать:
— Бей по воротам!
— Давай Бельского!
— Бельского Богдашку!
В кабинет Горсея прибежал посол Баус. Он не помнил себя от страха.
— Спасите! Дьяк Щелкалов меня погубит! Он хочет моей смерти! — вопил посол. — Они подожгут наш дом. Это против меня Андрей Щелкалов поднял мятеж. Вы ничего не понимаете! Я знаю… Он теперь первый человек в государстве. Он ненавидит англичан.
— Прекратите ваш мерзкий визг, — оборвал Горсей, — иначе русские услышат, и тогда действительно вам первому свернут шею… У вас, Баус, заячья душа. Таким трусом больше подходит читать проповеди старухам, нежели быть королевским послом. Возьмите оружие, Баус, и, как все мы, готовьтесь к защите.
Вопли, угрозы разбушевавшейся толпы долго еще пугали английских купцов. Они притаились неподвижно в притихшем доме, шепотом читая молитвы господу богу о спасении.
И вдруг неожиданно грозный гул затих. Через малое время мятежники, оживленно переговариваясь, двинулись по Варварке в обратную сторону.
«Бояре сумели вовремя загасить огонь, молодцы, — думал Джером Горсей. — Но какой постыдный трус этот Баус!»
Когда колокол соседней церкви пробил десять часов, привратник Питер снова появился в дверях.
— Господин купец, — сказал он, радостно осклабясь, — русские приставы вернулись и стоят возле ворот.
Джером Горсей подумал, провел рукой по лбу.
— Пристав Иван Моргунов пришел?
— Пришел, тоже у ворот стоит.
— Скажи ему, что купец Джером Горсей просит его в дом.
Питер поклонился и вышел.
Купец взял из березового шкафчика четырехгранную бутыль водки, два серебряных стакана и оловянное блюдо холодной телятины. Вспомнив, что русские телятину не едят, поспешно убрал ее обратно в шкаф и вынул отличный копченый окорок и половину жареного гуся. Поставив угощение на стол, Джером Горсей поправил воротник и привел в порядок волосы.
Топоча тяжелыми сапогами, в кабинет вошел пристав Иван Моргунов.
— Здравствуйте, хозяин, — сказал он и почтительно наклонил голову. Нос его на белом лице казался большой спелой сливой.
— Здравствуйте, господин Иван Алексеевич, — поклонился в ответ купец. — Прошу вас сесть и отведать нашего английского винца.
Моргунов повеселел, повесил шапку на деревянный гвоздь в стене и, устроив поудобнее на коленях саблю, присел к столу.
Купец налил по стаканчику.
— За великого русского государя Федора Ивановича, — сказал он, подняв стакан.
— Да здравствует наш царь-государь! — отозвался Моргунов и свою водку выпил одним духом.
Отрезав жирный кусок копченого окорока, он стал громко жевать.
Купец налил еще по стакану:
— За царицу Орину Федоровну.
— Да здравствует царица-государыня! — загудел пристав и так же быстро расправился со вторым стаканом.
Купец налил по третьему.
— За великого боярина Богдана Бельского! — провозгласил он, ухмыльнувшись.
Иван Моргунов, взявший стакан в руки, поставил его на стол:
— Что ты, купец, в своем ли уме? Богдашка Бельский теперь в опале… да и не боярин он вовсе. Разве не слышал?
— Не слышал, Иван Алексеевич, расскажи. А выпьем про кого сам хочешь.
— За боярина Бориса Федоровича Годунова, — подумав, сказал пристав, выпил водку и долго жевал жирную свинину.
Антони Марш терпеливо ждал, ибо знал повадки пьяного пристава.
— Послушай, купец, — начал пристав, перестав жевать, — народ-то озверел вовсе. Пушку приволокли, по Фроловским воротам хотели бить, да бояре вовремя спохватились, к народу вышли.
— А что хотел народ? — поправляя серебряными щипчиками фитиль у обгоревшей свечки, спросил купец.
— Богдашку Бельского казнить. Ну-ка, хозяин, налей винца, — пристав подставил стакан. — Хорошо больно винцо, крепко и духовито.
— За что же его казнить?
— Он смерть государю готовил… да народ не дал свершиться злому делу.
— А что бояре народу сказали?
— Бояре-то? Сказали, что опального Богдашку Бельского по царскому велению из Москвы вышлют. Просили по домам разойтись. Говорят, будто царский шурин Борис Годунов за своего дружка заступился.
— А скажи, Иван Алексеевич, как твоя дума, хотел ли вельможа Богдан Бельский царевой смерти?
Пристав посмотрел маленькими, как у кабана, хитрыми глазками на купца, потрогал бороду, погладил свой разбухший нос.
— Правда или нет, не знаю, а только люди князей Шуйских, народ поднимаючи, сказывали, будто Бельского казнить надобно. Ляпуновы-рязанцы против Бельского много кричали. — Пристав спохватился, что говорит лишнее, поперхнулся и долго молчал.
Но желание выпить взяло верх.
— Дай-кось, хозяин, еще винца-то.
Гостеприимный купец не жалел водки. Налив еще по чаше, он встал с кресла.
— За славного и храброго пристава Ивана Алексеевича, здравствовать ему еще сто лет!
Посидев с приставом Моргуновым еще час, английский купец узнал все, что хотел, о событиях в Московском Кремле.
Бывший опричник и любимец царя Ивана, великий мастер тайных плутней Богдан Бельский при поддержке своих единомышленников попытался воздействовать на царя Федора, упрашивая сохранить «двор и опричнину», как было при его отце. Как пояснил пристав Моргунов, намерения Богдана Бельского шли еще дальше.
Царица Марья с царевичем Дмитрием, пребывавшие в Угличе, должны были участвовать в его делах. Богдан Бельский, выбрав удобное время, когда бояре разъехались из дворца по домам обедать и отдыхать, приказал стрельцам закрыть Кремль. Бояр Никиту Юрьева и Ивана Мстиславского он хотел удалить от царя Федора и самому, опираясь на сторонников опричнины, стать первым человеком в государстве. Словом, готовил дворцовый переворот. Но кто-то предупредил бояр, и они, покинув мягкие постели, устремились в Кремль. Стрельцы не пустили их. У ворот произошла схватка, слуг у бояр было много. В Кремль пробились боярин Никита Юрьев и князь Иван Мстиславский с двумя слугами.