— Мне совершенно безразлично, какие десерты вы можете предложить.

Он подцепил ложечкой немного сладкого крема.

— Звучит как вызов. Я с радостью продолжу искать возможность удовлетворить ваш аппетит.

— И обнаружите, что мне сложно угодить, милорд.

Он улыбнулся.

— Не сомневаюсь. Но я не из тех, кто сдается.

Эмили услышала вздох матери, сидящей чуть дальше. Впрочем, вздох не казался укором, в нем звучала скорее ностальгия.

Эмили наблюдала, как Малкольм доедает свой крем. Он наслаждался кремом не торопясь, смакуя каждый глоток. Она подозревала, что, сложись его жизнь иначе, Малкольм мог стать гедонистом — жить ради удовольствия, а не исполнения долга.

Возможно, он был бы больше похож на братьев. Дуглас и Дункан весь вечер смеялись и делились историями, которые прошлым вечером услышали в пабе. Разговор протекал совершенно в ином русле, чем было принято в кругах лондонских аристократов, где правилами запрещалось обращение к сидящему напротив и где диктовались уровни хорошего вкуса, которые сводили все беседы к безопасным и скучным темам.

Но МакКейбы радостно приняли в свой круг и Эмили, и ее мать. Перспектива свадьбы все еще давила на девушку, но в те минуты, когда она забывала об этом, Эмили понимала, что хочет остаться в Шотландии, в этом замке.

Она не решалась додумывать мысль до конца, до того, что хочет остаться с этим мужчиной.

Малкольм откинулся на спинку стула, налив себе бокал вина. Он наблюдал за ней поверх стекла, отпивая вино и поглаживая ножку бокала.

И в его глазах светилось удовольствие. Будь между ними страсть, а не холодная вежливость и политические требования, неужели брак был бы такой обузой?

Леди Карнэч поднялась со своего места за столом. Малкольм и его братья тоже встали. Эмили отложила салфетку. Что будет дальше? Малкольм присоединится к ней позже в гостиной, как сделал вчера? И станет ли она ждать его или сбежит, попытается придумать способ спастись от свадьбы, которую она все больше признает неотвратимой?

— Дорогие мои, вам-то не нужно уходить из-за стола, — сказала леди Карнэч. — Это мне уже пора в мои покои на отдых.

— Проводить вас, матушка? — спросил Малкольм.

Она почти фыркнула.

— Я прожила здесь почти тридцать пять лет. И уж, наверное, могу найти свою комнату еще один раз.

Затем он предложил руку матери Эмили, однако и та отказалась.

— Вам, молодые люди, нужно продолжить знакомиться, — сказала Августа, натягивая перчатки после того, как ополоснула пальцы в мисочке с водой, поставленной у ее тарелки. — Это не вполне прилично, но вы ведь практически женаты. Наслаждайтесь этими тихими часами общения, прежде чем вас поглотят лондонские собрания.

Братья Малкольма тут же отговорились другими делами — Аластер должен был готовиться к завтрашней проповеди, близнецы собирались встретиться с кузенами в пабе. В итоге Малкольм и Эмили остались одни в огромном и пустом средневековом зале МакКейбов.

В любых других обстоятельствах Эмили была бы зачарована. В отличие от семейного крыла, гостиная относилась к остаткам изначального древнего замка, ее происхождение выдавали каменные стены. Поблекшие гобелены в промежутках между узкими окнами заглушали эхо и вносили проблески цвета в бесконечную каменную серость. Огромный камин согревал зал, а древний железный канделябр над столом отбрасывал странные тени на тех, кто за ним сидел.

Однако Эмили сопротивлялась древним чарам комнаты, пытаясь сосредоточиться на своих мыслях, понять, чего же действительно жаждет ее сердце. Время, проведенное с Малкольмом, как минимум позволит понять его стратегию. Несмотря на все его слова о покорности и долге, за ужином Малкольм был вполне внимателен к ней.

Словно действительно ухаживал.

— Предпочитаешь чай, дорогая? Или что-то покрепче? — спросил он, опускаясь в кресло, когда все ушли.

Нет, он определенно пытался ухаживать. Куда же подевался диктатор, которым он был всего день назад?

— Я буду пить то же, что и вы, — ответила она.

— Грейвз, два бокала виски и чай.

Грейвз наверняка заметил ее неподобающее поведение, на которое его хозяин не обращал внимания. Дворецкий поклонился с неуклюжестью, которая объяснялась либо артритом, либо апоплексией.

— Можем разделиться, если желаете, милорд. Возможно, остальные не зря предпочли ранний уход.

— Нет, у меня есть идея получше. Пойдем в мой кабинет, и я тебе покажу.

Она покачала головой.

— Мне действительно стоит заняться письмами, вместо того чтобы оставаться с вами наедине без присмотра.

— Для писем отводятся дни. А вечера посвящают беседам. Вы разочаруете Грейвза, если не выкажете должного интереса к предписанным правилам.

— Слишком поздно, милорд, — сказал Грейвз, принесший от буфета два бокала виски. — Я отправлюсь на вечный покой, сожалея, что не смог помешать этому союзу.

Эмили немедленно прогнала бы слугу, который осмелился так говорить, но Малкольм лишь рассмеялся, встал и предложил ей руку.

— Не обращай на него внимания. Он просто гений в том, что касается управления слугами и поставок вина, но при нашем отсутствии развлечений его воспитанность немного поблекла.

Скорей уж совсем пропала, но Эмили решила придержать язык. Она приняла руку Малкольма. Другой ладонью он накрыл стаканы с виски.

— Грейвз, чай на сервировочном столике в мой кабинет. Без яда, будь любезен.

— У тебя совершенно неприемлемые слуги, — заметила Эмили, когда они вышли из столовой.

— Ты еще не видела остальных членов клана. По слухам, Грейвз был образцом пристойности, когда матушка наняла его в Англии тридцать лет назад. Но, похоже, служба в нашем замке сделала его неприемлемым для других нанимателей.

— Твой клан всегда так плохо влияет на тех, кто к нему присоединился?

Они дошли до кабинета, и Малкольм открыл перед ней дверь.

— Можешь спросить мою матушку. Похоже, ей это нравится. К тому же она может не согласиться с тобой — после свободы, которую она обрела здесь, Лондон стал ей глубоко безразличен.

Он проигнорировал кресло за столом и поставил бокалы на маленький столик между двумя креслами у камина. Кресла были обиты тонкой кожей орехового цвета и так и звали опуститься в свои мягкие глубины. Комната оказалась именно такой, какой представляется убежище джентльмена, с охотничьими трофеями на стенах, висящими между картинами и полками с книгами. Здесь не было личных вещей и антикварных мелочей, которые заполняли кабинет ее брата, но Малкольм был графом всего лишь год, в то время как Алекс унаследовал свой кабинет десятью годами ранее.

Малкольм указал на кресла.

— Присядем?

Она осталась стоять.

— Чего вы хотите, лорд Карнэч?

Он склонил голову, играя в невинность.

— А как вы думаете, чего я могу хотеть?

— Не надо притворяться непонятливым. Мы враждовали как политические противники с того самого момента, как Алекс застал нас в библиотеке, а теперь вы внезапно прекратили войну. Почему?

Малкольм скрестил руки на груди.

— А мне нужна причина?

— К этому моменту вы уже могли все закончить. Почему же вы этого не сделали?

Вопрос повис в воздухе, как грозовая туча над Грампианскими горами. Молния не ударила, потому что в кабинет постучался Грейвз, который вкатил сервировочный столик и оставил его у кресел, бормоча что-то о наглых девицах, пока не удалился, закрыв за собой дверь.

Эмили все это время смотрела Малкольму прямо в глаза. Ответ на ее вопрос таился в его серых глазах, прятался под показной беззаботностью. Она подозревала, что уже знает ответ — от этого ее собственные глаза искрились бы, если бы Малкольм мог заглянуть так глубоко, как она.

Но Эмили не собиралась говорить этого первой. Не хотела давать этому ответу ни шанса превратиться из искры в опаляющее пламя. И голос ее был холоден, когда она напомнила:

— Так почему вы это не прекратили?

Он, не сводя с нее глаз, поднял свой бокал. И что-то в его взгляде поверх стекла пробудило в ней желание — желание, которое подчинялось простой ласке его взгляда.