– Не знаю. Я знаю лишь одно: смерть Брэгга не должна помешать работе лиги в соответствии с задуманным планом.

– В чем же заключается этот план?

Мойя Эдер помолчала.

– Не уверена, но полагаю, он имеет целью установить новую форму государственного правления в Штатах. Честное слово, – она поднялась на ноги, – больше я ничего не могу сказать вам. Мистер Перселл, вы заключили со мной сделку, и у вас мало времени. Вы поймете, насколько трудно мне отвечать на некоторые ваши вопросы, когда лучше узнаете мое положение.

Марк Хэпберн тоже встал и кивнул. Его мать носила в девичестве фамилию Перселл, и именно под этой фамилией он представился миссис Эдер.

– В какую сторону мы пойдем?

– Пожалуй, в эту, – и молодая женщина направилась к конной статуе генерала Шермана.

Хэпберн молчал, изредка искоса поглядывая на столь же молчаливую спутницу. Последняя не предпринимала попыток нарушить молчание, пока они не дошли до конца верховой тропы.

– Возьмем такси?

– Да, только не компании «Лотос».

– Почему?

Они вышли из парка через Школьные ворота.

– На то есть причины. Смотрите! Вон то подойдет.

Такси поехало по названному Мойей адресу, который Марк Хэпберн старательно запомнил.

– Насколько я понял, – сухо заговорил он, – Харвей Брэгг являлся директором транспортной корпорации «Лотос».

– Да.

Марк Хэпберн начал постепенно постигать грандиозность замысла. Автомобили корпорации «Лотос» колесили практически по всем штатам. Все работники «Лотоса» входили в Лигу истинных американцев. Это он знал. Если предположить, что все служащие «Лотоса» при необходимости могли вести шпионскую работу, то какая организованная сеть осведомителей находилась в распоряжении хозяина! Неограниченные возможности открывались уму Марка Хэпберна. Он повернулся к спутнице и встретил ее серьезный взгляд.

– Когда мы прибудем к дому, прошу вас, разыграйте роль моего старого друга, – попросила она. – Вы не против?

Марк Хэпберн стиснул зубы. Затянутая в перчатку рука Мойи безвольно лежала на сиденье рядом с ним. Он схватил ее и сжал на несколько мгновений.

– Я искренне хотел бы быть вашим старым другом!

Молодая женщина улыбнулась в ответ – спокойно и почти ласково.

– Спасибо. Думаю, нам следует тогда обращаться друг к другу по именам. Поэтому я разрешаю вам называть меня Мойей. А как мне называть вас?

В глазах миссис Эдер заплясали веселые огоньки, и над левым уголком ее губ появилась маленькая ямочка.

– Марк.

– Спасибо, – сказала Мойя. – Наверное, очень скоро вас окрестят «дядей Марком».

Доктор Фу Манчи нажал на кнопку на столе, и янтарно-желтый свет погас в помещении под куполом, где Обладатель Феноменальной Памяти после многих часов неторопливой работы заканчивал очередную глиняную голову величественного китайца.

– Последний рапорт от номера, ответственного за патрулирование Мотт-стрит, – кратко приказал гортанный голос.

– Получен в три часа десять минут пополудни. Гласит следующее: с полудня число правительственных агентов и представителей полиции здесь увеличилось вдвое. Доступ ко входам номер один и два невозможен. Руководство силами осуществляет хорошо вооруженный правительственный агент, личность которого до сих пор не установлена. Обстоятельства указывают на возможность облавы. Рапорт от номера Сорок Один.

Янтарный свет вновь залил помещение с готическими окнами, и скульптор с зажатой в зубах сигаретой продолжил работу над выпуклыми надбровными дугами глиняной головы.

Доктор Фу Манчи сидел некоторое время с закрытыми глазами. Его первые шаги в решающем сражении оказались удачными. Сделать следующий ход было труднее. Обыкновенный человек не смог бы долго дышать спертым воздухом этого кабинета. Сероватая струйка дыма поднималась из стоящей на углу стола курильницы. У доктора Фу Манчи были свои методы стимуляции умственной деятельности. Наконец он нажал какую-то кнопку, и на пульте загорелось две лампочки.

– Слушай внимательно мои указания, – после недолгого молчания произнес он по-китайски.

– Слушаю, хозяин, – ответил голос Сэма Пака.

– Противник собирается напустить на нас собак. Слушай же со всем вниманием. Никто не должен входить на Третью базу или выходить из нее до моих дальнейших распоряжений. Двери, ведущие к выходам на улицу, должны оставаться запертыми. Наши ночные гости войдут через речные ворота. Ты отвечаешь за их безопасность. Все они важные особы; некоторые – выдающиеся личности. Буду держать тебя в курсе дела…

– Вот, Марк… Пока вы здесь, я буду называть вас по имени. Вот – причина моей беспомощности…

Через французские окна Марк Хэпберн выглянул из расположенных на крыше небоскреба апартаментов в небольшой садик со скудной зимней растительностью и замерзшим фонтаном. Должно быть, весной и летом здесь был чудесный уголок. В лучах морозного солнца маленький кудрявый мальчуган возился с няней – солидной женщиной средних лет. Она – по предположению Хэпберна, обычно мрачная, – сейчас весело смеялась, глядя на своего подопечного.

Веселость ее не производила впечатления натужной веселости исполнительной служанки. Это была неподдельная искренняя радость. Положив у стены несколько подушек, мальчик пытался встать на голову, и няня разражалась безудержным смехом всякий раз после падения своего раскрасневшегося от натуги подопечного. Вскоре малыш оставил свои акробатические упражнения и, улыбаясь, уселся на подушке.

– Ну, слава Богу, угомонился! А будешь продолжать – вся кровь прильет к твоей маленькой головке! – воскликнула женщина с заметным ирландским акцентом.

– Неужели у меня в голове есть кровь, Гоффи? – спросил мальчик, широко раскрыв глаза. – Я думал, она доходит только досюда. – И он указал пальчиком на горло.

– А откуда, ты думаешь, она берется, когда у тебя из носа идет кровь?

– Никогда не думал об этом, Гоффи!

Марк Хэпберн смотрел на растрепанные ветром каштановые кудряшки, ясные голубые глаза, очаровательные губы, округлое личико – и испытывал незнакомое ему доселе смешанное чувство жалости и неожиданной нежности. Он медленно повернул голову и взглянул на Мойю Эдер.

Губы ее дрожали, но в глазах светилось счастье. Она улыбалась и молча ждала.

– У меня нет вопросов, – сказал Марк Хэпберн, и голос его прозвучал мягче обычного. Он помнил содержание досье на Мойю Эдер, которое собрал с таким трудом. – Я должен был догадаться сразу…

– Да, – кивнула Мойя. – Это мой сын. Ему только что исполнилось четыре…

Когда в скором времени Марк Хэпберн встретился с Робби Эдером лично, мальчик одобрил в новом знакомом все, за исключением колючей бороды. Это был прямодушный маленький разбойник с обезоруживающей улыбкой, который не старался скрыть своих симпатий и антипатий.

– Ты мне нравишься, дядя Марк. Только усы у тебя дурацкие, – подытожил он свои впечатления.

Подобным образом выраженная нелюбовь к бородам и усам вызвала бурный протест со стороны потрясенной няни и подробный допрос со стороны Мойи, которая строго хмурилась, хотя в глазах ее плясали веселые огоньки. В ходе допроса выяснилось, что усы и лохматые волосы ассоциировались у Робби с особой формой сумасшествия.

– Я знаю там одного такого… – объяснил мальчуган, неопределенно показывая куда-то наверх, вероятно, на небо. – У него волосы развеваются на ветру прямо как у тебя. И у него такие же смешные усы. Он делает головы. Потом поднимает их вот так и разбивает. Так что видишь, дядя Марк, он действительно сумасшедший.

Робби широко улыбался.

– О чем ты, Робби? – Мойя присела на подушку, обняла сына за плечи и подняла взгляд на Марка. – А вы понимаете, о чем он говорит?

Марк медленно покачал головой, глядя в обращенные к нему прекрасные глаза – такие похожие и в то же время такие непохожие на глаза мальчика. Он вдруг почувствовал себя совершенно счастливым – но тут же постарался задушить эту незнакомую радость (как он мог быть счастливым в тяжелые времена противостояния, убийств, гнусного лицемерия?!) холодной рукой пуританина. Няня Гофф ушла, оставив их троих в садике.