— А я думал: все, конец! — признался измученный Юрка.

— Вот видишь, я ведь предупреждал: осторожность и еще раз осторожность! В конце концов, как говаривали индийские мудрецы, осторожность — лучший вид доблести.

Они пересекли почти всю поляну. Впереди стояла высоченная, уходящая вершинами к облакам, стена деревьев. Муравей неожиданно остановился.

— Подожди, дальше идти опасно. Я чую следы ящериной трапезы, — прошептал X-Девятый. — Пахнет разодранным кузнечиком.

Путники вглядывались в густые заросли до боли в глазах, но так ничего и не увидели, кроме перепутавшейся, густой, начинающей блекнуть травы. В знойном воздухе носились сотни запахов, и хотя у Юрки в последние дни резко обострилось обоняние, он не почувствовал запаха разодранного кузнечика, может быть потому, что никогда не знал его.

— Она совсем близко, — продолжал нашептывать муравей. — Глаза у меня близорукие, зато нюх отменный. Гляди в оба. Если у тебя нюх слабый, значит, глаза должны быть отменными.

— Ты знаешь, скольких ящериц я оставил без хвоста? — спросил Юрка с ноткой бахвальства в голосе.

— Дорогой друг, тебе никакой урок не впрок! Ты забыл, кто ты теперь! Да она тебя проглотит и не поперхнется!

— И правда! — сказал Юрка упавшим голосом. — Я совсем забыл…

Он увидел их — жесткие, холодные, неподвижные глаза. Толстенный зеленый с коричневым узором ствол ящерицы лежал в траве, она смотрела на Юрку немигающим взглядом. Если бы не ритмичное подрагивание кожи там, где билось сердце, Юрка не поверил бы, что она живая. Надо бы потихоньку отойти, но мальчишка почувствовал странную тяжесть в ногах. Нельзя было оторвать их от земли. И в то же время какой-то непонятный туман исподволь заволакивал мозг, отравлял апатией и безразличием. Мальчишка смотрел в ее глаза и чувствовал, что от них исходит непонятная, гипнотическая сила. Он не мог убежать, но если бы он решил идти вперед, навстречу раскрытой пасти, ноги понесли бы его сами! Эти черные немигающие глаза! Юрка не мог от них оторваться, это было выше его сил, он не мог даже поднять руки. Глаза притягивали Юрку, как черная пропасть в конце песчаного склона. Он неудержимо скользил навстречу своей гибели, и это, как ни странно, не пугало его.

Между кронами деревьев промелькнула серая стрела. Когда она уселась на вершине высокого дуба, у подножия которого простиралась солнечная поляна, — оказалась пустельгой. Мгновенно прекратилась деловитая, неумолчная суета певчих птиц. Она прилетела! Каждая пичужка затаилась в листве, чтобы, не дай бог, не выдать себя. Пустельга очистила перья на груди, поправила крылья и царственным взглядом окинула поляну. От ее зорких глаз не укрылась ни одна букашка. Заметила она и Юрку. Правда, он не очень ее заинтересовал. Поскольку интерес пустельги определялся аппетитом, то ее больше привлекала ящерица. Не долго раздумывая, пустельга оттолкнулась от ветки, два-три раза рванула крыльями воздух и камнем упала на ящерицу. В меню пустельги шустрая рептилия хоть и не играла главной роли, но все же была довольно лакомым блюдом. К тому же хищница чувствовала себя усталой. Чуть больше часа назад она потратила много сил, гоняясь за жаворонком. Жаворонок попался хитрый, что называется стреляный, но и пустельга была не промах. Она настигла утреннего певца у самых зарослей терна. Жаворонок — прекрасная добыча, но самой пустельге достались перышки да ножки. Все остальное поделили между собой прожорливые птенцы. На сегодня, думала она, летающей добычи хватит, надо оказать внимание ползающей.

Так что ящерицу пустельга увидела как нельзя более кстати. И ударила безошибочно…

Вихрь, вырвавшийся из-под крыльев пустельги, сбил Юрку с ног. И мгновенно вернул к действительности. Исчез дурманящий туман, в голову бросилась волна отрезвляющей ясности. Юрка успел заметить улетающую прочь огромную птицу, в когтях которой извивалась ящерица.

— Нам здорово повезло! — воскликнул муравей. — Притом случайно!

Юрка поднялся и разыскал в траве оброненную дубинку. Теперь, когда угроза миновала, его охватил страх. Черные зрачки маячили перед ним тупо и безжалостно. Но сильнее всего мальчишку устрашила полная беспомощность и медленное, поступательное, неотвратимое, подневольное движение к ящерице. Непостижимо, но сопротивляться ей он не мог. Могучая сила ее глаз подавляла в нем волю, толкала в омут обреченности, из которого он выбрался благодаря счастливому случаю. Не появись пустельга…

Юрке не хотелось думать о том, что было бы, не появись пустельга, его нечаянный спаситель.

— Мы слишком близко подошли к ящерице, — сказал муравей.

— Я слишком поздно ее увидел, — сказал Юрка.

— Я предупреждал тебя: надо смотреть в оба.

— Не могу понять, что со мной произошло — я не мог убежать, у меня словно отнялись ноги. Не мог защищаться.

— Ха! Это же ящерица! Впрочем, рептилии — они почти все такие. Парализуют жертву гипнозом, и она сама лезет им в пасть. Но учти на будущее: их гипноз начинает действовать только в непосредственной близости. Остерегайся подходить к ним близко.

— Вот так приключение! — Юрка нервно засмеялся. Он был близок к истерике.

— Привыкнешь. Чем больше приключений, — особенно опасных, — тем больше притупляются чувства, и ты перестаешь так болезненно отзываться на них.

Включается охранный механизм нервной системы. Все дело в том, что ты слишком изнежен. Надо пройти психологическую закалку, и тогда ты ни при каких обстоятельствах не потеряешь самоконтроля.

— Больно ты умный, как я погляжу!

— Это благодаря моей исключительности! — ответил X-Девятый, не принимая Юркиной иронии, которая, впрочем, была добродушной. — Я ведь один такой на триллион муравьев! Я вмещаю в себе жизненный опыт всех моих предшественников за многие сотни миллионов лет! Человека не было еще и в намеке, а мы уже были такими, какими ты видишь нас сегодня.

Идти по лесу стало тяжелее из-за прошлогодней листвы. Она устилала почву огромными искореженными кусками ржавой жести, наваленными друг на друга. Ступишь на один конец такого ошметка, а он возьми да и перевернись. Один раз кувыркнешься, второй, третий, десятый, а потом и надоест. Сколько можно падать!

— А ты попробуй проползать под ними, — посоветовал муравей. Ему-то подобные препятствия были нипочем. Он легко бежал и по листьям, и под листьями.

— Хорошо тебе советовать!

— Вот чудак! — воскликнул муравей. — Становись на четвереньки и ползи.

— Я? На четвереньках?! Чего насоветовал, надо же! Да знаешь ли ты, что я не рожден ползать?

— Чего кипятишься? — спокойно заметил муравей. — Не хочешь ползать — не ползай. Я вот ползаю и не нахожу в этом ничего зазорного.

— В том-то и дело! Что не зазорно муравьям, очень зазорно людям. В конце концов, это вопрос чести и достоинства.

— Может быть. «Честь», «достоинство» — нам, муравьям, неизвестно, что это такое. Правда, я примерно представляю себе, что вы подразумеваете под этими словами! И одобряю. Человек — существо благородное. А уж какое оно исключительное, и говорить не приходиться. Что ваше — то ваше. Не хочу спорить.

Юрку прямо распирало от гордости за весь человеческий род, к которому он принадлежал. Преисполненный гордости, которая незаметно переросла в гордыню, он самоуверенно шагнул вперед и тут же растянулся плашмя на покачивающемся дубовом листе.

— Мы почти у цели, — сказал муравей, помогая Юрке подняться. — Уже чувствуется запах яблок… А под листьями тебе и вправду не надо проползать. Сейчас только я едва увернулся от резцов жужелицы.

Они прошли еще немного, и тут перед ними возник огромный желтый шар, глянцево отсвечивающийся в солнечном луче.

— Что это? — спросил Юрка.

— Яблоко, — ответил муравей. — Разве ты не узнаешь?

— Теперь узнаю. Ну и размерчик!

Х-Девятый подбежал к яблоку и попытался вонзить в него жвалы. Тщетно. Жесткая яблочная кожица не поддавалась.

— Надо найти другое яблоко, которое при падении разбилось. Их тут должно быть много, — сказал озабоченный муравей.