ГЛАВА VII
ПАЛЬЦЫ ЦВЕТА СЛОНОВОЙ КОСТИ
В течение долгого времени после ухода Найланда Смита я ни на секунду не смыкал глаз. В голову настойчиво лезли мысли о событиях минувшего дня.
В корпусе изолятора сейчас находилось шесть пациентов, но Петри была предоставлена отдельная комната, крайняя в левом крыле здания. В правом крыле такую же занимала сестра Тереза. Это было уединенное, тихое место.
В коридоре послышались неторопливые шаги, и в палату вошла сестра Тереза — хрупкая, миловидная женщина с утомленным бледным лицом. Волосы ее покрывал белый накрахмаленный платок с вышитым красным крестом. Уверенно и совершенно бесшумно она приступила к своим обязанностям. Я смотрел на ее работу и удивлялся, как не раз удивлялся и прежде, отчего приходит к таким людям, как сестра Тереза, эта блаженная вера в Бога, которая поддерживает их в несчастьях и которая дает им силу не замечать повседневную суету со всеми ее хвалеными удобствами.
— Вы не боитесь инфекции, мистер Стерлинг? — спросила она приятным грудным голосом.
— Нисколько, сестра. В моей профессии я часто вынужден рисковать.
— Чем же вы занимаетесь?
— Я собираю экземпляры редких растений для Ботанического общества. Последнее время — орхидеи.
— Это должно быть так увлекательно! Кстати, сейчас вы ничем не рискуете, на этой стадии болезнь не заразна.
— Спасибо, меня уже предупредили.
— Эта инфекция для всех нас такая новость; и как жаль, что доктор Петри стал ее жертвой. Вы видите?..
Она показала на его лоб.
— Стигмата?
Сестра Тереза вздрогнула.
— Нельзя так говорить, это нечестиво, — строго сказала она. — Доктор Картье называет такое пятно черной стигматой, Бог его простит.
Она подошла поближе к больному.
— Да, оно не увеличивается… Дай-то Бог, чтобы доктор Петри поправился — он замечательный человек. Вы не забываете смачивать ему губы? Я молюсь, чтобы Господь сохранил его для нас. Спокойной ночи, мистер Стерлинг. Позвоните мне, если я понадоблюсь.
Она удалилась так же, как и вошла, бесшумно и деликатно, оставив меня наедине с моими мыслями. Странная каша варилась в моей голове! Как в тигле средневекового алхимика, мои мысли, распаленные воображением, плавились, теряя привычные очертания и подчиняясь мистическому закону трансформации, складывались в образ очаровательной Флоретты. Я наслаждался этими как бы без моего сознательного участия происходящими превращениями. Нежное обаяние ее юного тела, словно душистая роза, расцветало во мне. Но вдруг мороз пробежал по коже и ужас объял меня: я увидел, как полчища хищных и прожорливых чумных бацилл вгрызлись в ее улыбающееся лицо; и волшебная красота на моих глазах стала разлагаться; ее сильное тело забилось в корчах предсмертных судорог, и липкая пена запузырилась на лиловых губах.
И сразу же я вспомнил о них, молодых и здоровых, крепких и работящих, застигнутых страшной чумой! Почему Найланд Смит настаивал на том, что между доктором Петри и безвестными докерами Лондонского порта есть какая-то связь? Что может быть общего между ними?
Я посмотрел на осунувшееся лицо Петри. Одним из ужаснейших симптомов новой чумы было невероятно долгое по продолжительности состояние комы. Петри лежал, как покойник.
К полуночи поднялся резкий порывистый ветер, спустившийся с альпийских отрогов. Сосны, которые почти скрывали мохнатыми лапами одноэтажное строение, принялись тяжко вздыхать и скрипеть мозолистыми стволами. Их размеренный стон, казалось, нашептывал нескладную странную рифму. «Флоретта — Дерсето»…
Если старина Петри выберется из кризиса, сказал я себе, то завтра я встречу закат на пляже Сент-Клер де ла Рош. Возможно, о Флоретте у меня сложилось ложное представление. Даже если она и любовница какого-то Махди-бея, еще не все потеряно — она так молода!
Не успел я укрепиться в своем решении, как вдруг новый звук нарушил покой больничной палаты.
Тут было только одно окно, в торцевой стене здания, высоко под потолком. Я сидел в ногах Петри, и оно было как раз надо мной с левой стороны. Звук — чуть слышное поскребывание. — по-видимому, исходил из этого единственного окна.
Я прислушался к шороху сосен. Может быть, сильный порыв ветра раскачал одну из веток, и она царапает стену. Но ветер, кажется, начал стихать, и шепот «Флоретта — Дерсето» стал едва слышен.
Я поднял голову и посмотрел вверх…
Из окна медленно выползала длинная желтая рука со скрюченными костлявыми пальцами. Она сделала какое-то странное хватательное движение и тут же исчезла!
Я вскочил, как заяц, и вытаращил глаза. Сколько времени я сижу здесь? Пока я тут предаюсь печальным и фантастическим грезам, там, снаружи, творится что-то невероятное! Расторопное воображение мгновенно нарисовало перед глазами желтую дьявольскую физиономию, виденную мною на вилле «Жасмин», которая преспокойно рассматривала из окна происходящее в палате.
Вероятно, некто из племени дакойтов, о котором упоминал Найланд Смит, — название смутно мне знакомое, хотя я никогда не бывал в Бирме, — ведет наблюдение за изолятором!
Но чего он мог испугаться? Может быть, он не ожидал, что кто-то останется с Петри?
Странно!
Тайные враги доктора Петри? Неужели у этого добрейшего человека могут быть враги? Но кто и зачем с такой дьявольской настойчивостью стремится столкнуть его в могилу?
Буквально перестав дышать, я вслушался в невнятное бормотание ночи. Но, кроме шума поскрипывающих сосен, я ничего не услышал. Представив себе высоту в двенадцать футов, на которой располагалось окно, я усмехнулся: однако, мое присутствие не на шутку испугало неизвестного стенолаза!
Бежать сломя голову и выручать этого «друга» из беды не входило в мои планы. Я должен сидеть рядом с Петри! Поудобнее усевшись на жестком стуле, я вытянул ноги и заложил руки за голову. Освежающий инцидент прояснил мои мозги. Мне уже не хотелось ни спать, ни думать о Флоретте. Я задрал голову к окну и принялся его внимательно изучать. Время шло необыкновенно медленно. Резкий скрип заставил меня вздрогнуть. Я снова лихорадочно вскочил. Нервы мои сегодня были ни к черту. Скорей бы уж вернулся Смит!
Дверь отворилась, и в палату вошла сестра Тереза.
— Мистер Стерлинг, некая леди желает видеть доктора Петри. Она назвалась женой доктора.
— Жена доктора Петри?!
— Как же отказать ей, мистер Стерлинг? — Сестра Тереза вопросительно посмотрела на меня. — Не впустить к умирающему его жену — это большой грех!
Она перевела глаза на неподвижное тело Петри и жалостливо покачала головой:
— У бедного доктора такая прекрасная жена!
— Боже мой! — Я схватился за голову и забегал по комнате. — Боже мой, что же мне делать?! Сестра, она очень расстроена?
Я с надеждой уставился на сестру Терезу.
— У нее мужественный характер, мистер Стерлинг. То, чего так боялся бедняга Петри, увы, произошло!
Его жена примчалась к нему из далекого Каира и вот нашла его в таком…
— Впустите ее, сестра, — сказал я, едва сдерживая внутреннюю дрожь. — Только бы с ней не случилось обморока.
В ожидании трагической минуты, когда миссис Петри увидит бесчувственное тело своего супруга, я бегал взад-вперед по комнате и старался унять поднявшуюся во мне тревогу.
Сестра Тереза смиренным поклоном пригласила миссис Петри войти в палату, и я наконец-то увидел таинственную жену своего друга. Она была высока и стройна, с томной величественной грацией, которая не имеет ничего общего с искусственными потугами современных притворщиц. На ней была великолепная длинная накидка из соболиных шкурок, из-под которой выглядывал край темно-зеленого платья. Изящные туфельки на высоких каблуках с золотой змейкой украшали ее стройные ножки.
У нее было поразительное лицо, словно вырезанное из слоновой кости: чистые, совершенные линии, незабываемой лепки губы. Но все эти великолепные достоинства затмевали удивительные глаза. Чуть раскосые, миндалевидной формы, они были необычайно длинны и сияли, как пара драгоценных камней. На роскошной прическе миссис Петри кокетливо сидела бархатная зеленая шляпка, с которой, скрывая цвет ее глаз, спускалась дымчатая вуаль с золотыми блестками.