Такое приспособление позднее было использовано с сильнейшим деморализующим воздействием на пехоту. А Геринг тем временем одобрил новый самолет как крайне необходимый люфтваффе и отдал указание запустить его в производство. Он был безмерно доволен Удетом и назначил его 1 января 1936 года инспектором новой бомбардировочной и истребительной авиации. Это назначение было разумным, потому что Ю-87, или «Штука»[14], как был назван новый тип самолета, требовал нового сложного и рискованного способа вождения, обучить которому молодое поколение пилотов мог только такой старый воздушный трюкач, как Удет.

Но, к несчастью для своего дела, Геринг пошел дальше. В своем восхищении Удетом он также назначил его руководить техническим управлением министерства авиации (отдел LC III), отвечающим за конструкционное планирование и выпуск авиационной продукции. Впрочем, для его назначения у Геринга была и другая причина. До этого всеми техническими вопросами люфтваффе ведал Мильх, который, имея наряду с Герингом неоспоримые заслуги в деле создания люфтваффе, а также и непомерные амбиции, сумел втереться в доверие к Гитлеру и стал использовать свое влияние на него, с тем чтобы постараться спихнуть своего благодетеля с поста руководителя авиационного министерства и люфтваффе и самому усесться на его место. Назначив Удета, Геринг фактически лишил своего коварного и неблагодарного статс-секретаря ответственности за развитие и выпуск авиационной продукции.

Но хотя, как и Геринг, Удет был высококлассным и отважным пилотом, организатором и плановиком он был никаким, и его назначение удивило многих, кто его знал. Авиаконструктор Эрнст Хейнкель пишет, что «было чрезвычайно трудно представить его в качестве кабинетного полковника и руководителя отдела планирования… Он был человеком богемного, артистического типа, беспечным и легкомысленным… слабовольным, очень уязвимым и легко поддавался влиянию». Вступая в должность, Удет будто бы сказал своему другу: «Я ничего не понимаю в выпуске продукции. Еще меньше я разбираюсь в больших самолетах». Геринг заявил ему, что отсутствие соответствующего опыта не играет роли — его собственная карьера развивалась точно так же до 1933 года. Удет поверил ему на слово. Принимая техническое управление, он сказал своим сотрудникам: «Скажу вам сразу, чтобы вы не ожидали от меня слишком активной кабинетной работы».

Эта ошибка Геринга стоила люфтваффе фатальной нехватки самолетов в будущем, а Эрнсту Удету — жизни.

Весной 1936 года во французское посольство в Берлине прибыл молодой капитан французских военно-воздушных сил по имени Поль Штелен, чтобы вступить там в должность помощника военно-воздушного атташе. Французскому послу, Андре Франсуа-Понсе, было известно, что он также является сотрудником Второго бюро — французской разведки, и прошел превосходную подготовку по разведывательным действиям на территории «третьего рейха».

Штелен был первоклассным летчиком, и в его распоряжении имелся небольшой, новейшего типа самолет, чтобы он был в состоянии быстро перемещаться по Германии. Он родился в Эльзас-Лотарингии, еще под германской оккупацией, и обучался в немецкой школе, так что его немецкий был безупречным. Штелен обладал приятной наружностью, обаянием, умел слушать и принадлежал тому типу людей, который был симпатичен Герману Герингу.

Его первый прием у рейхсминистра состоялся спустя несколько дней после прибытия в новом здании министерства авиации, которое было закончено только недавно.

«Войдя в дверь, я увидел его вдалеке, в противоположном конце помещения, — позднее написал Штелен, — и возникало ощущение, что я оказался на заднем ряду театра с одним актером на сцене. Он приветствовал меня любезно, даже сердечно, совсем не так, как можно было ожидать от генерала такого ранга в отношении простого капитана, да еще от второго человека в национал-социалистическом государстве».

Штелен подробно ознакомился со всей собранной информацией о Геринге периода войны и, увидев его в первый раз своими глазами, был поражен тем, как изменилась его комплекция в сравнении с ранними фотографиями, но его лицо, подумалось ему, осталось таким же скульптурно красивым. Что на него произвело особое впечатление, так это глаза, ясные и излучающие добродушие, но вместе с тем его взгляд был жестким, беспокоящим, безжалостным. Он сразу почувствовал, что имеет дело с человеком незаурядного интеллекта.

Во время той первой встречи этих двух людей ничего особенного не произошло. Геринг предложил Штелену сесть в большое кресло, а сам вернулся за свой рабочий стол. Француз заметил, что на этом столе не было ни одного письма, ни одной бумаги, и вспомнил, что Геринг, как и Гитлер, отдавал приказы устно; шагая по кабинету взад и вперед, он диктовал памятные записки или слушал доклады своих подчиненных и составлял и прочитывал как можно меньше документов.

Они поговорили о Сен-Сире, где учился Штелен, об Эльзасе и Лотарингии, о воздушной войне 1914–1918 годов, и Геринг не пожалел слов на похвалы французским авиаторам тех дней. Наконец они пожали друг другу руки и расстались и после этого целый год виделись только на официальных мероприятиях, приемах или воздушных шоу, когда Геринг подходил, чтобы его поприветствовать и переброситься несколькими словами. Но Штелен, возвращаясь после той встречи обратно в посольство, испытывал чувство, что между ними завязались дружеские отношения и они обещают быть плодотворными. Так оно и оказалось.

1936-й был критическим годом и для Германии и для самого Геринга. 7 марта, невзирая на сильную нервозность своих советников и соратников, Гитлер отдал приказ немецким войскам войти в демилитаризованную Рейнскую область, и все со страхом ждали ответных мер союзников. Однако они напрасно боялись — Франция отреагировала пассивно, нуждаясь в случае ответных военных действий в поддержке Англии, а Англия отказывалась ее поддерживать. Некоторые утверждали, что Гитлер немедленно отвел бы свои дивизии назад, если бы Франция продемонстрировала свои воинственные намерения, потому что он, конечно, не мог рассчитывать, что его маленькая армия и неокрепшие военно-воздушные силы смогут выстоять против считавшихся самыми мощными в Европе французских вооруженных сил.

Ему не стоило беспокоиться. Союзники, можно сказать, смиренно восприняли эту акцию Германии (как заметил лорд Лотиан, «в конце концов, Германия просто заняла собственный палисадник»), а немцы приветствовали триумф Гитлера, выразив ему подавляющим большинством поддержку на национальном референдуме. Это была первая большая Проверка союзной солидарности на прочность, и она ее не выдержала: французы, которые, колеблясь, все же подумывали над ответными действиями, были без колебаний отговорены от этого англичанами, которые совершенно не желали воевать. Выход немцев на «тропу» новой войны состоялся благополучно.

После этого шага у немцев уже не было колебаний при ответе генералу Франко и поддерживавшим его офицерам, обратившимся к Гитлеру 26 июля того же года с просьбой помочь им в мятеже против испанского правительства. На совещании с участием фюрера, Геринга и генерала фон Бломберга было решено, что Германия предоставит испанской хунте помощь оружием, людьми, танками и самолетами, особенно самолетами. Геринг был рад, что представляется возможность испытать в настоящих боях его молодых летчиков.

С конца августа 1936 года немецкие пилоты стали прибывать в Испанию, 26-го числа истребитель «Хейнкель Хе-51» сбил первый республиканский самолет, а к ноябрю уже две сотни Ю-87 и Хе-51 бомбили республиканские войска, города и деревни, сражались с испанскими и советскими летчиками в небе Мадрида, и из них был сформирован легион «Кондор», первым командиром которого стал генерал-майор Хуго Шперрле.

Но в самом Берлине тем летом не было и намека на военные приготовления или какие-либо гонения, потому что Йозеф Геббельс запретил любую антисемитскую пропаганду, распорядился убрать со стен домов все анти-еврейские плакаты и предупреждал горожан, чтобы они были улыбающимися и дружелюбными — столица нацистской Германии готовилась к встрече с внешним миром на Олимпийских играх. Подготовка велась воистину с тоталитарным размахом. Правительство Гитлера выделило 25 миллионов рейхсмарок на постройку девяти спортивных объектов, в число которых входил и огромный Олимпийский стадион в Берлине.