Его все-таки проводили вон из города и вытолкали за ворота, передав приказ княгини — не показываться здесь под страхом смерти. Но его боль была сильнее страха, а потому он тотчас же полетел на север — звать на подмогу родных. Не вечно же Перуну и Даждю бродить по свету — они вернутся и помогут ему. Он вместе с братьями привезет девушку назад, и ее матери придется уступить силе.

Сердце его готово было вырваться из груди, все тело ныло и словно одеревенело от усталости и напряжения полета, но все это прошло в один миг, когда на стене замка он увидел отдыхающего Ящера.

Стривер чуть не кувырком свалился во двор, напугав всех. Он тоже больше года не показывался дома, а потому весть о его возвращении была встречена радостно. Слуги засуетились, но Стриверу было не до отдыха, и он сразу кинулся искать Перуна.

Вся семья как раз была вместе — отец, мать, братья, Жива и Дива, все за общим столом. Не хватало только детей — Перун сам не вспоминал о них, будто их и не было, и Дива, обиженная, молчала.

Перун первым вскочил, когда в зал ворвался Стривер.

— Ого, братец, — радостно вскрикнул Перун, — явился и ты! Вот здорово! Теперь бы Даждя от его Марены оторвать — и все были бы в сборе! — Он стиснул плечи Стривера. — Ну, поведай, что тебя привело!

Тяжело дыша после выматывающего полета, Стривер оперся о широкое плечо брата. Руки и плечи ныли так, что не пошевельнешь, и он еле сдерживал стон.

— Здорово ты похудел. — Перун хлопнул Стривера по спине, отчего тот побледнел и скрипнул зубами, и потащил к столу. — Рассказывай!

Он обнял младшего брата за плечи, и Стривер вскрикнул. Жива тут же сорвалась с места.

— Что с тобой? — Она глянула на плечи Стривера и ахнула. — Кровь! Ты весь в крови!.. Что случилось?

Рубашка на Стривере насквозь пропиталась кровью. Думая только о том, как бы поскорее добраться до дома, он не чувствовал ничего, но сейчас вдруг застонал, бессильно повиснув на брате и сестре.

Перун застыл как столб, а Жива решительно подставила раненому плечо.

— Его надо уложить, — сказала она и накинулась на Перуна: — Не стой как истукан! Я одна его не подниму!

Очнувшийся Перун вскинул Стривера на руки. При этом он ухватил его за окровавленные плечи, и тот вскрикнул, вырываясь.

— Не надо! — взмолился он. — Я сам натер… крыльями… Я здоров!

Но на его слова не обратили внимания. Жива вновь накинулась на Перуна:

— Ты совершенно бесчувственный! Ему же больно!

Стривера уложили в его комнате, и Жива осторожно спорола с его плеч рубашку или, вернее, то, что от нее осталось, ибо там, где ее касались сочленения крыльев, она была истерта до дыр и крылья разодрали кожу. Приподнявшись на локтях, Стривер терпел, пока Жива и Дива обрабатывали ссадины. Жива еле слышно бормотала заговор, заживляющий раны, и Стривер по мере сил помогал ей. Исцелять раны он не мог, это удавалось только Даждю и, как говорили, Хорсу и Велесу.

Наконец боль отступила, и Стривер поднял голову. Перун и Смаргл стояли рядом, не отходя ни на шаг. Здесь же была и Лада, его мачеха, помогавшая молодым женщинам.

— Матушка, — шепнул ей Стривер, — я дочь тебе выбрал, а себе жену…

— Ты лежи пока, — Лада погладила его по голове, — потом скажешь, кто она.

— Но я не могу ждать! — Стривер вскинулся к братьям. — Беда!

— Что? С кем? — наклонились к нему оба Сварожича.

— Змей в Рипейских горах завелся. — Стривер выпрямился, насколько мог. — Города зорит, людей в полон берет. Невесту мою… тоже… Не смог я в одиночку ее отбить…

Глаза Перуна полыхнули огнем.

— Где твой Змей? — воскликнул он.

Уловив в его голосе опасные нотки, Дива бросилась к мужу:

— Не пущу!

Но Перун отодвинул жену и склонился над Стривером;

— Говори!

— Княжество Синегорье в Рипейских горах, на востоке, — ответил тот. — Помоги!

— Едем непременно, — заверил Перун. — Вот встанешь — и полетим! Ящер нас в несколько дней домчит, а тем временем ты подлечишься!

Обрадованный тем, что брат не отказывает в помощи, Стривер осторожно сел.

— Я готов, — объявил он, протягивая руку Перуну. Из глаз Дивы брызнули слезы.

— Ты холодный и равнодушный! — выкрикнула она в лицо Перуну, — Ты ничего не хочешь знать, кроме своей войны! Ты ничего не замечаешь!

Она зажала себе рот руками и бросилась вон. Жива и Лада направились за нею.

Младшие Сварожичи вопросительно переглянулись, но Перун развеял их сомнения, снова напомнив о предстоящем пути. Заставив себя забыть о свежих, еще не подживших ссадинах, Стривер горячо заговорил о том, что случилось с ним на юге.

Маявшийся подле Смаргл (так хотелось броситься утешать Диву, и не было сил оставить братьев!) наконец подошел ближе.

— Я хочу поехать с вами, — сказал он. — Я могу пригодиться!

Перун, присевший рядом со Стривером, поднял на него глаза.

— Конечно, — сказал он.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Всего один день миновал, как изгнала княгиня Синегорка с глаз долой того витязя с севера, с которым вместе пришла в ее дом беда. Дружина уже была собрана, обозы готовы, назначен и сам день похода, как вдруг выяснилось, что это еще полбеды. Настоящая беда была еще впереди.

Они появились внезапно — как налетает в солнечный день ураган, неожиданно — как снег в конце весны, и необоримо — как собираются грозовые тучи. Еще вчера до окоема все небо было чисто и лишь солнце садилось за облака, предвещая ненастный день, а наутро побежали сторожа со стен будить княгиню и ее ближников, поднимать их тревожной вестью. За ночь, откуда ни возьмись, под стенами города появилась целая орда.

Встревоженная Синегорка с Радой и ближниками спешно поднялась на стену. Весь склон до рощи и реки усеивали войска. За повозками, табунами и кострами не было видно земли, а где она виднелась — то лишь уже вытоптанная дочерна. Словно мураши, суетились люди, скакали всадники. Дым костров сливался в одну серую, едко пахнущую пелену, что затягивала все вокруг. Ветер с трудом ворочал тяжелые клубы и тащил их в сторону городских стен, обдавая людей смрадом и гарью и мешая дышать. Земля мелко дрожала от топота многих тысяч ног. Приходилось кричать, чтобы что-то расслышать в шуме и гаме. Вдали, у рощи, все сливалось в дыму, и казалось, что несметные полчища вырастают прямо из земли.

Сжав кулаки, Синегорка с бессильной яростью смотрела на орду.

— И откуда они взялись? — прошептала она.

Рада, обычно скорая в таком деле на речи, на сей раз помалкивала — она понимала, что одолеть такую силу они не смогут.

Воительница сощурила глаза — зрение у нее было орлиное и наметанное.

— Стяги незнаемые, — наконец протянула она. — Из земель южных, должно, — я тамошних народов не знаю.

— Откуда сила такая взялась? — повторила княгиня. — Змей, Мера, а тут еще и это…

Все молчали — понимали, что это уж слишком.

— Авось боги что присоветуют, — наконец подал голос кто-то, усердно прячущийся за чужие спины.

Синегорка даже не обернулась на говорившего.

— Что тут присоветуешь, — тихо прошептала она.

— По крайности, умрем с честью, как воины, — молвил пятнадцатилетний княжич.

Рада зло пихнула брата локтем, чтоб замолчал. Наконец Синегорка подняла голову.

— Зовите жрецов, — приказала устало. — Что им боги молвят, то и сделаем: сражаться — мечи, сдаваться — ключи…

Не прибавив более ни слова, она повернулась и пошла со стены. За нею потянулись остальные. Только Рада задержалась, еще раз оглядывая скопившуюся под стенами силу — словно черное людское море лениво билось у стен. Но дай ему знак — и оно погребет под разбушевавшимися волнами город и всех его жителей.

Разрешилось все в полдень, когда жрецы в капище спешно резали жертвенный скот и готовились кинуть жребий о человеческой жертве. Вражий стан пришел в движение — люди подтягивались, тушили костры, откатывали в сторону повозки. Всадники садились в седла, пешие нацеливали луки. По знакам строились тысячи, готовые скакать на приступ — уже в задних рядах суетились, подносили лестницы.