Тот щурил странно знакомые глаза в издевательской усмешке.

— А ты старик, — вдруг протянул он, — трусость в тебе старческая…

И в тот же миг рука Перуна перестала дрожать. .

— Я не старик, — возразил он, — но тебе уже поздно раскаиваться в ошибке.

Он коротко взмахнул ножом, но тут рядом раздался плеск воды и отчаянный женский крик:

— Нет! Не смей! Это твой сын!

Бледное тело метнулось к противникам. Мокрые холодные ладони остановили занесенную руку в полете, отводя ее в сторону. Пораженный внезапным вторжением, Перун обернулся.

Подле него на коленях стояла водяница и изо всех сил выворачивала его руку, нацеливая нож себе в грудь. В какой-то миг ей удалось отвести клинок от шеи парня, и она, налегая на лезвие телом, заглянула Перуну в лицо.

— Не смей, — прошептала она. — Не смей его трогать, Индар! Это твой сын!

Оба противника замерли, одинаково пораженные, уставившись на водяницу как на лишившуюся рассудка. Не пытаясь вырвать руку из ее ладоней, Перун медленно выпрямился, не замечая, что коленом сильнее упирается в грудь совсем переставшего дышать парня.

— Индар? — переспросил он, не веря своим ушам. — Ты?..

Глаза водяницы вмиг наполнились слезами, и влага потекла по ее бледным щекам.

— Узнал, — простонала она, пытаясь улыбнуться. — А я-то…

— Ршава!

Отбросив нож, Перун бросился к водянице, ловя ее в объятья.

Та сама устремилась к нему, обхватив руками за шею. Тело ее было холодное, мокрое и скользкое, от него пахло илом и рыбой, но где-то в глубине еле-еле заметно постукивало сердечко, и Перун уловил этот стук. Схватив в ладони лицо любимой, он жадно поцеловал твердые неподатливые губы. В какой-то миг ему удалось их оживить, заставить ответить, но потом водяница вдруг выскользнула у него из рук, словно не имела костей.

— Нельзя, — прошептала она с сожалением, — ты живой, я мертвая.

Взгляд ее скользнул вниз, и Перун вспомнил о парне.

Тот лежал, разметавшись на песке, и лицо его было Велес луны. Прижатый Перуном, он еле дышал. На шее виднелась косая царапина от ножа.

— Это правда? — выдохнул Перун, жадно пожирая глазами запрокинутое лицо.

Ршава бросилась парню на грудь, тормоша и причитая. Захватив в горсть прядь своих волос, она обтерла лицо и шею парня. От знакомых прикосновений он пришел в себя и открыл глаза.

— Мама…

— Сынок! — Водяница за плечи подняла его, приглаживая взлохмаченные волосы и с нежностью лаская. — Все хорошо, сынок! Не бойся!

Поддерживаемый ею, парень сел на песке, поморщился, коснувшись пальцами царапины на шее. Ршава заботливо осматривала его, словно забыв о присутствии Перуна.

Тот, онемев, не сводил глаз с парня. Угар боя прошел, и теперь он с удивлением разглядывал его, понемногу понимая, на кого похож парень. Светлые волосы и глаза достались ему от матери, но черты лица и фигура — их Перун столько раз видел в своем отражении, что терялся в догадках: как он мог не признать юношу раньше?

— Ршава, — наконец позвал он, — неужели это правда?

Водяница и ее сын разом обернулись на витязя. Мать выпрямилась, гордо улыбаясь.

— Да, — сказала она. — Я обещала, что он родится — и он родился. Его имя Тарх.

Парень сбоку глянул на мать:

— Кто он такой?

В глазах медленно вставшей Ршавы по-прежнему светилась гордость.

— Это твой отец, — прошептала она, подходя к Перуну и подводя к нему сына. — Я так счастлива, что вы встретились. Я жила ради этого дня.

Отец и сын стояли друг против друга и глядели во все глаза, словно стараясь запомнить увиденное на всю жизнь. Перун чувствовал, как у него сжимается сердце. Шагнув к сыну, он взял его за плечи.

— Так вот ты какой, — промолвил он, — Тарх…

Парень дернул плечами, высвобождаясь:

— Я не знаю тебя!

— Ну так и я не знал!

— Нет, знал! — Тарх отступил, сжимая кулаки. — Мать еще давно мне все поведала, когда я совсем малой был. Ты знал обо мне. Знал, но бродил где-то все это время! Мы были тебе не нужны…

Ршава испуганно отшатнулась, зажимая себе рот руками. В глазах ее мелькнул ужас. Она метнулась было к Перуну, словно тот уже готов был накинуться на ее сына с кулаками, но оба спорщика не замечали ее.

— Это неправда, сын! — воскликнул Перун. — Вы мне нужны! Вы — моя семья. Я любил… люблю твою мать!

— Но ты ее бросил! С младенцем под сердцем!

— Не бросал я! — В душе Перуна опять зашевелился гнев. — Но я думал, что вы погибли — и Ршава и ты… Я совершил с тех пор много ошибок, но я хочу исправить хоть одну из них! И я возьму вас с собой на север — мы будем жить вместе. Ради вас я оставлю Диву…

Он осекся, потому что Тарх перебил его.

— У тебя есть другая? — ахнул парень.

— Да, но ты должен меня понять — я…

— Сначала ты бросил мою мать, поверив, что она мертва, — голос парня дрожал от гнева, — а теперь ты хочешь ради нее бросить обманутую женщину! А может, где-то есть третья, ради которой ты оставишь мою мать?

— Но, сын!..

— Я тебе не сын, — гордо отрезал Тарх, отворачиваясь. — И если ты не уедешь немедленно, я найду способ расправиться с тобой!

— Еще захотел, щенок? — вспылил Перун.

Он двинулся было на Тарха, но Ршава бросилась между ними, закрывая сына своим телом.

— Не трогай его! — закричала она. — Прошу тебя! Ради нашей любви! Он еще молод и не знает жизни! Он поймет потом! Уезжай, Индар! Уезжай пока!

Тарх оттолкнул мать и ринулся на отца. Тот .уже успел отойти на несколько шагов вверх по склону, где маячила голова бурого коня. Тяжелые шаги за спиной заставили его обернуться — Тарх налетел на него, едва не сбив с ног.

— Пес! Поганый пес! — хрипел он в бешенстве. — Ненавижу!

— Молчи, — закричала Ршава, кидаясь к нему. — На отца!

Но Тарх в ярости ничего не слышал и не видел. Словно обезумевший, он замахал кулаками. Будь у него нож, он бы не тратил время на бесполезные раздумья и давно уже пырнул бы отца.

Пропустив несколько ударов, Перун перехватил одной рукой оба запястья Тарха и подтянул к себе багрового от ярости парня. Даже в злобе он походил на отца — так же быстро распалялся, забывая в ненависти себя и не замечая ничего вокруг. И даже огонь, пылавший в его глазах, был знаком Перуну. Велес тоже мог бы его узнать, но сам Сварожич только содрогнулся.

— Я был бы рад назвать тебя сыном, — молвил он. — Я искал тебя и мать — я любил только ее, а ты растоптал мою память о ней. Сегодня ты не захотел назвать меня отцом, но ты и сам однажды не сможешь никого назвать сыном! У меня нет более сына — так пусть и у тебя его не будет!

Перун не успел прибавить ни звука — низовой сильный ветер пронесся над рекой, поднимая волну и сгибая кусты. Испуганно мигнули звезды, прячась за невесть откуда взявшиеся тучи, с небес докатился раскат сухого грома.

Ршава завизжала в ужасе, упав на колени. У самого Перуна в душе что-то оборвалось, но он оттолкнул Тарха так, что парень, пролетев несколько шагов, плюхнулся в реку на мелководье.

— Запомни мои слова! — прогремел голос Сварожича.

Вспыхнувшая в ночи молния озарила его, замершего с простертыми руками. На миг он показался высоким — выше деревьев. Потом мрак снова окутал землю, и над притихшей рекой прокатился второй раскат грома.

Ветер немного растолкал тучи, очищая небо для звезд. Когда чуть развиднелось, Перун уже исчез. Ветер стер его следы на песке, разгладил потревоженные кусты, и только вдалеке, напоминая, что это не сон, стучали тяжелые копыта бурого коня.

Очнувшаяся Ршава бросилась к сыну. Тарх все сидел в воде, ошеломленно хлопая глазами. Он никак не мог прийти в себя после видения и не понимал, что с ним. Мать прижала его голову к своей груди, целуя мокрые щеки и что-то бессвязно лепеча в утешение ему и себе.

— Ты это видела? — прошептал Тарх наконец. — Молнию и гром…

— Да, сынок, да. — Ршава плакала, вытирая лицо собственными волосами. — Не обращай внимания…

Ее сжимал страх надвигающейся беды — в отличие от Тарха, она понимала, что означают последние слова Перуна. Проклятье должно будет свершиться над ее единственным сыном рано или поздно — через год или десять лет, не важно. Оно найдет свою жертву, и избавить от него сможет лишь сам Перун, если простит Тарха.