Пришло войско литовское к Пречистой Донской Богородице, и возы туда привезли. И пошли оттуда далее к Пятницкой улице и к Ордынской, а возы тянули вслед за войском. Стрельцы же и казаки Трубецкого во рвах уселись. И был там бой велик, и побили гетмановы воины русских людей и прогнали их из рвов, и захватили на Пятницкой острог у церкви святого Климента папы Римского. И ввезли в тот острог многие возы с запасами.

Казаки же, увидев это, воспылали решимостью и, восхотев те возы отобрать и обогатиться важной добычей, собрались дружно и смело приступили к острогу, и учинили литве сильное побиение, и острог взяли.

Мы же в стане своем сидели с князем Пожарским и с Мининым и в том деле не были, а сведали о нем от гонцов. Тогда пошел келарь Аврамий в церковь Ильи Обыденного служить благодарственный молебен. И мы с Настёнкой отправились послушать, а Настёнка гласы воспевания очень любит, и голос у нее благозвучный.

Не дойдя конца пения, вбежал во храм человек от Трубецкого и князю Пожарскому стал говорить потихоньку какие-то вести. А князь Пожарский послал своего дворянина шепнуть что-то Аврамию. Тогда Аврамий скоро и не благочинно молебствие прервал и сказал собравшимся в церкви извинительное слово: дескать, казаки возроптали и не хотят более сражаться без вспоможения земских людей. Посему надобно ему, Аврамию, спешно к казакам идти для увещевания.

Из церкви мы вышли; дворяне и дети боярские вокруг князя Пожарского столпились и говорили такие речи:

— Как нам идти в бой, если казаки не хотят биться? Они-то нам не сильно помогали третьего дня, а отсиживались во рвах своих; мы тоже не дураки свои обозы без защиты оставлять и за казаков идти умирать.

Аврамий, как был облаченный в дорогие ризы святительские, ко мне подошел и сказал:

— Пойдем, Данило, к казакам: на них сейчас вся надежда, а на земских тщетное упование, пока казаки не расхрабрятся.

Простился я с Настёнкой, и пошли мы с Аврамием в Заречье. Скоро достигнув острожка у святого Климента, увидели мы множество литовских людей побитых, а другие литовские люди с обеих сторон острог обходили, а казаки наши с возов отобранных хватали что подороже и разбегались из острога розно.

— Братие, смилуйтесь! — воскликнул Аврамий прегромко, длани к казакам простирая. — От вас началось такое великое и доброе дело, и слава о храбрости вашей по всей русской державе прогремела, и даже до самых отдаленных заморских стран докатилась, и все народы вашей удали удивились и восхитились. Неужели вы теперь всё погубите? Опомнитесь, милые господа, воротитесь, не убегайте! Покажите в последний раз отвагу свою, порадейте за веру, за храмы Божии, за образа святителей, за святые мощи угодников Христовых, за весь народ христианский! Вовек не забудется подвиг ваш! И дом Пресвятой Троицы не оставит вас без награды достойной: ничего не пожалеем, последние животы свои соберем и отдадим вам, только не отступайте ныне от дела праведного!

Услышали казаки речи Аврамиевы и умилились, а бежавшие воротились, и говорили так меж собою:

— Что ж мы, братцы, делаем, чести своей не бережем, сраму добываем? Или мы Христа бога забыли? Глядите, какие хвалы нам этот поп воздает, а мы неприятелю хребет показываем. Ударим-ка — врагов дружно! А что дворяне трусливые нам не помогают, то Бог им судья; мы же своею славою их еще в большее посрамление введем.

— Благослови вас Господь! — возгласил Аврамий. — Не медлите, мужайтесь, ратуйте, бейте неверных латинян! Не бойтесь ничего и не опасайтесь отнюдь, ибо тот, кто из вас ныне за святое дело погибнет, воистину не умрет, но обретет жизнь вечную!

Тогда казаки перестали добычу делить и, взявши в руки оружие, побежали в бой. А мы с Аврамием пошли к реке, и там встретили множество казаков, без боя возвращавшихся в стан свой, отягощенных взятыми у литвы богатствами. И этих казаков Аврамий стал к битве побуждать, хвалил их и славил, и на мужество товарищей их указывал, которые бьются с литвою насмерть у святого Климента.

Казаки сперва не послушались и стали спорить меж собою, говоря:

— Не хотим без дворян биться! Мы тут уже два года воюем, а они, бездельники, в Ярославле отъедались, а теперь ленятся и за нашими спинами хотят отсидеться! Им бы только поместьями богатеть, а нашими руками жар загребать, а после оставят нас нагими и босыми и скажут: «Спасибо, ребятушки, ступайте теперя к себе на Дон и от трудов отдыхайте, да не мешайте нам державные дела уряжать да денежки считать».

Вдруг увидели мы, как с городского берега сотни три земских пошли через реку Крымским бродом и на литовские роты стали смело нападать.

— Кто там воеводой? — казаки друг у друга спрашивали. Но за дальностью не могли углядеть, пока один самый зоркий не воскликнул:

— Это Минин! Ишь как расхрабрился детина, даром что мясник. А литва-то, гляньте, побежала! Давай, Козьма, топчи их, собак!

Тут Аврамий снова стал казаков возбуждать.

— Кричите ясак «Сергиев!» — сказал он. — Чудотворец вам поможет, узрите воочию славу Божию!

— Что ж, братцы, испытаем совет поповский? — сказали казаки. — Слыхали: обещана нам помощь святого Сергия!

Тогда поворотили они к острогу на бой, только десяток своих оставили добычу стеречь. И скоро мы их видеть перестали за развалинами, только слышали их вопль дружный: «Сергиев! Сергиев!»

А мы с Аврамием пошли далее и пришли к главному казачьему стану. Здесь казаки во множестве предавались винопитию и костяному игранию, никто же из них будто и не ведал, что в единой версте отсюда у святого Климента пылает брань великая и судьба Российского государства решается.

Аврамий и тут принялся казаков поднимать и к битве побуждать. А я к Трубецкому пошел; его же не случилось на месте, и я несколько времени пождал. Когда же появился он, я ему пал в ноги и сказал слово убедительное, кое здесь излагаю вкратце изза длинноты его: да не постигнет меня прежде времени бумажное оскудение.

— Государь Дмитрий Тимофеевич! — сказал я. — Смилуйся, пожалуй, попомни Бога и проч. Как нельзя исчислить звезды небесные и песок морской, так же и подвиги твои и великие свершения воинства твоего никто не возможет перечесть. Слава и проч. Размысли своим умом: что делаешь? Неужели погубишь всё? Когда гетман третьего дня пошел на земских людей, твои казаки худо помогали и мало, оттого у земских на казаков обида составилась, оттого же ныне земские вам худо помогают, когда брань чинится на вашем берегу в Заречье. Да не смутится сердце твое нерадением земских! Ведь сегодня ты мог бы стократно возвеличить славу свою и превыше всех древних знаменитых воевод вознестись, и сияние твое затмило бы даже великого Александра царя Македонского, и Юлиуса цесаря Римского, а может, осмелюсь и дерзну сказать, даже и самого Феодора Стратилата, аки ясное солнце затмевает луну и звезды. Для этого надобно гетманов обоз захватить, коего меньшую часть твои люди уже взяли в остроге у святого Климента; большую же часть литвяки подвозят теперь к святой Екатерине Великомученице.

Пока длилась беседа моя с князем Трубецким (а длилась она изрядное время, написано же здесь только вкратце), Аврамий в казачьем убеждении добро преуспел. Побежали казаки стемглав к святому Клименту, иные даже без шапок, только оружие схватили. Аврамий вместе с ними устремился к месту чинимой брани. Трубецкой же, глядя на этот самовольный исход казаков из табора, смягчился сердцем и решил обиду свою на Пожарского забвению предать, и стяжать себе славу в битве решительной.

Стал он кликать оставшихся в стане людей и в полки их уряжать. Когда же урядил, повел их следом за вперед убежавшими казаками. Я с ними пошел, и скоро достигли мы острога у святого Климента. Там немногие казаки последнее добро с возов литовских меж собою делили, а почти все возы ужи стояли пусты. Литвы же нигде видно не было.

Тогда те казаки, которые с нами пришли, хотели тех, которые у возов, за самовольное взятие добытого кровью общего добра побить. Но увидели, что на возах только мешки с овсом и иным брашном скотским, и раздумали бить сильно, и только вмале побили. Князь же Трубецкой у тех битых спрашивал, где остальное воинство. И они ему отвечали, что бьютя казаки с литвою у святой Екатерины, где главный литовский обоз. И просил князь своих казаков оставить ругательство междоусобное и поспешить в бой. Казаки же и сами того желали, ибо чаяли в главном гетмановом обозе лучшим добром поживиться. И мы пошли к святой Екатерине.