На другом конце моста, там, где он снова соединялся с землей, Иссерли с мучительной, ревностной сосредоточенностью преодолела кольцевую развязку и выбралась из потока направлявшихся в Инвернесс машин, более чем способного затянуть туда и ее. Проделывая это, Иссерли не пыталась согнать с лица гримасу тревоги: все равно она его уже потеряла.

Впрочем, чтобы нарушить молчание последних проводимых ими вместе минут, она предложила ему на прощание маленькое утешение:

— Я провезу вас немного дальше, за поворот на Абердин. Тогда вы, по крайней мере, будете знать, что все проезжающие мимо машины идут на юг.

— Да, отлично, — бесстрастно отозвался он.

— Кто знает? — пытаясь развеселить его, сказала Иссерли. — Может быть, к наступлению темноты вы уже доберетесь до Брэдфорда.

— До Брэдфорда? — он, нахмурившись, повернулся к ней и с вызовом спросил: — С чего вы взяли, что я еду в Брэдфорд?

— Разве вы не собираетесь навестить детей? — напомнила она.

Неловкая пауза, затем:

— Я их никогда не навещаю, — с вызовом сообщил он. — Даже не знаю, где они живут. Где-то в Брэдфорде, это все, что мне известно. Джанин — моя бывшая жена — знать меня не хочет. Для нее я больше не существую.

Он смотрел вперед, на дорогу, словно прикидывая, сколько тысяч городов лежит там, на юге, и сопоставляя полученный результат с числом тех, в которые собирается заглянуть.

— Да и уехала она в Брэдфорд давно уже, — сказал он. — За это время ее и на долбаный Марс могло занести, откуда мне знать?

— Но тогда… — начала Иссерли, переключая передачу так грубо, что из коробки донесся жуткий скрежет, — куда же вы надеетесь попасть сегодня?

Ее пассажир пожал плечами.

— Глазго был бы в самый раз, — сказал он. — Там есть хорошие пабы.

Обнаружив, что взгляд ее устремлен мимо него, на указатели, извещающие о приближении зоны парковки, он сообразил, что его вот-вот высадят из машины. И это породило в нем последний, никчемный выброс необходимой для разговора энергии, топливом для которой послужила горечь.

— Сидеть все время в Алнессе, в отеле «Коммершл» с компанией старых кошелок, слушающих, как какой-то идиот распевает долбаную «Копакабану», это ж с ума можно спятить.

— Но где же вы будете ночевать?

— А у меня есть в Глазго пара знакомых, — ответил он и снова сник — похоже, последняя струйка топлива уже распылилась в воздухе. — Все, что мне нужно, — изловить одного из них. Ну так ведь должны же они где-то тусоваться. Мир невелик, а?

Иссерли вглядывалась в выраставшие впереди накрытые снежными шапками горы. Ей-то этот мир казался как раз довольно большим.

— М-м-м, — выдавила она, неспособная разделить представления своего пассажира о том, как встретит его Глазго.

Почувствовав это, он произвел короткий скорбный жест — открыл мясистые ладони, словно показывая, что в них ничего не спрятано.

— Хотя люди всегда могут тебя подвести, а? — сказал он. — Поэтому нужно иметь в запасе план Б.

И он затрудненно сглотнул, отчего адамово яблоко его вздулось так, точно в горле у него застряло яблоко настоящее.

Иссерли одобрительно покивала, стараясь не выдать своих чувств. Теперь и она обливалась потом, по спине ее пробегала, словно электрический ток, холодная дрожь. Сердце колотилось с такой силой, что груди подрагивали; она заставила себя делать один большой вдох-выдох вместо нескольких мелких, коротких. Надежно вцепившись правой рукой в руль, она глянула в зеркальце заднего вида, потом на встречную полосу дороги, на спидометр, на своего пассажира. Все было идеальным, все указывало; момент самый подходящий. Заметив ее возбуждение, он неопределенно ухмыльнулся, неуклюже сдернул ладони с бедер, как будто сообразил в ошеломлении, что от него все еще могут кое-чего ожидать. Она ухмыльнулась в ответ, подбадривая его, едва приметно кивнула, словно говоря: «Да».

А следом указательный палец ее левой руки передвинул на рулевом колесе маленький рычажок.

Он мог включать передние фары, или какие-то индикаторы, или дворники. Но не включал. А включал он спусковой механизм икпатуа, приводивший в движение скрытые в пассажирском сидении иглы, заставляя их беззвучно выскакивать из узких, смахивавших на ножны канальчиков в обшивке.

Стопщик дернулся, когда иглы — по одной на каждую ягодицу — вонзились в него, пробив ткань джинсов. В этот миг глаза его смотрели в зеркальце заднего вида, однако никто — за вычетом Иссерли — выражения их не увидел: ближайшей машиной был огромный грузовик с надписью «ФАРМФУДС»[2], но и до него было так далеко, что водитель грузовика казался глядящим сквозь тонированное ветровое стекло насекомым. Как бы там ни было, выражение это — удивленное — миг спустя исчезло; полученная стопщиком доза икпатуа свалила бы с ног и самца, куда более крупного, чем он. Он лишился сознания, и голова его откинулась назад, в мягкую лунку подголовника.

Иссерли перебросила другой рычажок, пальцы ее слегка подрагивали. Мягкая пульсация индикаторов определяла ритм ее дыхания, пока она медленно и плавно съезжала с дороги на стоянку для грузовиков. Стрелка спидометра пошла, подрагивая, к нулю, машина остановилась, двигатель заглох; а может, это она сама повернула ключ зажигания. Все было кончено.

И, как всегда бывало в такие мгновения, она увидела себя словно бы с высоты, на аэрофотоснимке, который показывал ее маленькую красную «тойоту», заключенную в маленькие асфальтовые скобки. По шоссе мимо нее прогромыхал грузовик «ФАРМФУДС».

А затем, опять-таки как всегда, Иссерли сорвалась с высотной точки обзора, головокружительно понеслась вниз и нырнула в собственное тело. Затылок ее впечатался в подголовник — намного жестче, чем башка стопщика, — она судорожно вздохнула. Вцепилась, глотая воздух, в рулевое колесо, как будто оно могло удержать ее от дальнейшего падения — в самое чрево планеты.

Возвращение на землю всегда занимало какое-то время. Она считала свои вдохи и выдохи, постепенно понижая их частоту до шести в минуту. Потом оторвала ладони от руля, положила их на живот. По непонятной причине это неизменно ее успокаивало.

Когда приток адреналина в кровь наконец ослаб, Иссерли, немного успокоившись, занялась подручной работой. По шоссе в обоих направлениях пролетали, гудя, машины, однако она могла только слышать их, не видеть. Все окна ее «тойоты» приобрели после нажатия на кнопку приборной доски цвет темного янтаря. Сознательно Иссерли не нажимала на нее ни разу; должно быть, это происходило само собой, как только в кровь ее выплескивался адреналин. Она помнила одно: когда наступало такое мгновение, как сейчас, окна оказывались темными.

Что-то тяжелое пронеслось, сотрясая землю, мимо, на миг накрыв ее машину черной тенью. Иссерли подождала, когда оно удалится.

А дождавшись, открыла бардачок и достала из него парик. Парик самца со светлыми вьющимися волосами. Она повернулась к сохранявшему полную неподвижность стопщику, осторожно натянула парик на его голову, убрала за ухо торчавший в сторону локон, поерошила клевками острых ногтей челку, устраивая ее на лбу. Потом отодвинулась, обозрела полученный результат и внесла в него несколько мелких поправок. Стопщик уже сильно походил на всех остальных, подбиравшихся ею на дорогах; позже, раздетый догола, он станет более-менее неотличимым от них.

Иссерли выудила из бардачка пригоршню самых разных очков, выбрала подходящие, нацепила их на нос стопщика и заправила дужки за уши.

И наконец стянула с заднего сиденья анорак (при этом куртка стопщика соскользнула на пол). Собственно, это была лишь половина анорака, передняя ее часть, заднюю отрезали и выбросили. Иссерли пристроила этот подбитый мехом фасад на верхнюю половину тела стопщика, подоткнула рукава под его руки, расправила по плечам половинку капюшона.

Все, он готов к дороге.

Иссерли нажала на кнопку, и янтарные стекла начали выцветать — это походило на запущенный обратным порядком процесс разложения света. Наружный мир стал холодным и ярким. Движение на шоссе временно ослабло. Икпатуа будет действовать в полную силу еще часа два, а до дома ей добираться всего пятнадцать минут. И — времени еще только 9.35. Что же, это успех.