Торговцы шёлком на чёрном рынке, покупающие акции персов и продающие их по цене выше той, что назначена Юстинианом (по восемь золотых монет за фунт), вынуждены были подвергнуться захвату своих кораблей и заплатить стоимость товара. Владельцев новых и процветающих публичных домов переправляли за пределы государства.

Общество Августеона больше не шутило над монахами Феодоры. Когда появлялись их тощие фигуры, женщины с вышитыми на платьях орлами слушали их речи. Стало модным приглашать монахов на пиры. Женщины с жёлтыми волосами и выкрашенными хной ногтями осторожно передвигались в своих повозках, часто останавливаясь, чтобы прошептать предупреждение или прислушаться к сплетням. Куда теперь торопятся посланники Феодоры? Что она придумает завтра?

Общество, побеждённое Феодорой, обнаружило, что браки совершались и расторгались теперь по её прихоти. Ленивый и пользующийся успехом у толпы Германий хотел жениться на Матасунте, беглой королеве из династии Амалов. Феодора потребовала, чтобы на время войны Матасунта стала заложницей Юстиниана, а Германий бы не упрочил своего положения среди варваров, женившись на царственной готской особе.

Артабаном, высоким и величавым персом-армянином, увлекались все женщины Августеона. На Кавказе он убил Сита, мужа сестры Феодоры. Ветеран африканских войн, почётный командующий армией, положил глаз на Прежекту, племянницу Юстиниана. Император не знал, как отказать Артабану. Шпионам Феодоры приказали узнать о прошлом этого приветливого иностранного полководца. Через несколько месяцев они привезли с Кавказа его жену, которая была намного старше удивительного Артабана, потому что провела жизнь в труде. Великолепие Константинополя и ласковый приём Феодоры обрадовали сердце старой женщины. Феодора безжалостно призвала Артабана и велела ему оставить Прежекту и взять свою жену. Взбешённому иностранцу пришлось смириться.

Дни для Феодоры летели слишком быстро, а боль увеличивалась. Никогда ещё она не представала в большем блеске своих царственных одежд. Её прислужницы проворно оправляли складки златотканой материи вокруг хрупких плеч, укладывая длинные висячие бусы из жемчуга и изумрудов, чтобы скрыть нарумяненные щёки и тайну императрицы.

Наконец одна тайна стала явью. В это было невозможно поверить, но безжалостная императрица, не давшая жизнь ни одному ребёнку в пурпурном дворце, призналась в существовании внука.

Его звали Анастасием, как и императора — покровителя восточных церквей. С острова в Мраморном море его привезли в сады Гирона подальше от любопытных глаз.

Там шестнадцатилетний мальчик редко встречался лицом к лицу с императрицей, которая почти всё время проводила в постели. Когда она говорила с ним, расспрашивая об Александрии и его матери, её лицо закрывала вуаль, и что-то странное мерцало в блестящих тёмных глазах за шёлковой тканью. Он рассказывал ей всё, что помнил, и она была довольна им, хотя и быстро отсылала его, говоря, что эти сады и дом будут его домом, пока он не женится. Новые слуги говорили Анастасию, что императрица хочет его скоро женить.

Это казалось таким же невероятным, как прекрасный дом с людьми, которые расступались перед ним. Иногда ему казалось, что он просто представлял себе лицо своей бабушки в затенённой комнате. Восхищаясь водной гладью Гирона, Анастасий обратил своё внимание на лодки. Прислужники позволили ему взять ялик и грести по волнуемой ветром воде туда, где он надеялся найти Порфирия, морского монстра, о котором столько слышал на острове. Интересуясь всеми судами, плывущими по Босфору против ветра, мальчик не замечал, что за ним следует другая лодка. Пока он жил в Гироне, его новые спутники брали его на охоту, охраняя от толпы придворных.

После этого императрица устроила Анастасию приключение, на миг затмившее все мысли о море и Константинополе. Сидя с ним наедине в саду, она сообщила, что он встретит девушку, которая обещана ему в жёны. Анастасия переправили в лодке через канал во дворец с колоннами недалеко от Золотых ворот, где слуги прислуживали Иоаннине, не старше его самого. Чувствуя себя скованно и неуютно в этом странном доме, Анастасий говорил очень мало, пока вся церемония не была закончена. Но потом, когда благородная Иоаннина пришла оказать почести императрице, вся неловкость исчезла. Некоторое время девушка прислуживала Августе в её комнате, затем они пообедали редкими дарами с морского побережья — засахаренными фруктами. Без всяких возражений она пошла с Анастасием посмотреть на павлинов в клетках и уток в пруду; сообщила также, что в саду Белизария были лебеди.

«Говорят, — писал Прокопий, — что императрица сама втайне сделала предложение. После того как девушка согласилась, назначили день свадьбы, чтобы император не вмешивался в дела Феодоры. После того как всё было закончено, Анастасий и девушка оказались безумно влюблёнными друг в друга».

Феодора больше не осмеливалась войти в свой старый дом, ставший Домом монахов. Постоянно находясь в Гироне, она слышала, как её друзья уезжали в дальние края. Иоанн из Эфеса написал, что церковь обосновалась в Карийских горах; епископ Мемфиса путешествовал по Нилу на восток к язычникам. Но чаще всего Феодора мысленно следовала за странствиями Якова, называвшего себя Барадеусом («оборванцем»). На Синае, в пустыне, на благословенном берегу у арабов, не знавших милосердия Божьего, он просил прислать ему патриарха, и его просьба была исполнена. Патриарх направился в пустыню с дьяконами и священниками.

Яков восстанавливал восточную церковь Феодоры, которую Юстиниан пытался поставить вне закона. Барадеус двигался быстро и уверенно. Феодора повиновалась его жёстким и требовательным словам, благодарная ему за быстроту. Времени было так мало, а дел так много. «Имя Якова, — говорил старый Анфимий Феодоре, — прекрасный аромат над всей империей».

Она подумала о кусочке ароматного кедрового дерева, который хранился в ларце подле её постели. Вспомнив Козьму, пытавшегося найти рай, она улыбнулась патриарху: «Козьма не ездил так далеко, как Яков».

Добравшись до Золотого Рога, папа Вигилий проводил много времени в беседах с Феодорой. Никто не записывал их разговоров. В конце концов Вигилий заявил во всеуслышание, что снимает проклятие с Анфимия и вину с восточных церквей. Пусть произойдёт примирение, а вера останется крепкой.

Это был настоящий триумф Феодоры, когда через двенадцать лет она смогла пойти туда, где за книгами ждал Анфимий, и сказать ему, что проклятие снято. Последний разгладил свою белую бороду и перекрестил воздух. Она склонила голову на его благословение и почувствовала жгучую боль в горле, растущую при кашле. Силы оставили её, и она в ужасе вскрикнула: «Я боюсь!»

Патриарх терпеливо сидел у постели Феодоры и ждал. Достав из ларца кусочек кедрового дерева, он подержал его в своей худой руке и произнёс: «Дерево мертво, но аромат никогда не покинет его. Разве могут руки человека сотворить что-либо подобное: такое сладостное и вечное? Господь сделал это. И если это справедливо для куска дерева, то разве не справедливо это для духа в нашем теле? Вдохни аромат, дочь моя». Феодора сделала так, чтобы порадовать старого патриарха.

После этого она уже не возвращалась во дворец, кроме случаев, когда иностранные послы приходили в десять часов склониться перед императорской четой.

Прокопий уже не мог узреть тёмноглазую безжалостную красавицу, сходившую с лодки в сад Священного дворца. Силентиарии поддерживали её под руки, поскольку она приходила по вызову Юстиниана в полном облачении. Звучал орган, когда она медленно поднималась по лестнице, чтобы служанки могли поднимать золотой подол её шлейфа, не позволяя ему касаться камней. Писатель с негодованием слушал льстивые голоса простолюдинов вокруг него, постоянно бормотавших: «Славная императрица, радость мира».

Когда Феодора прошла, Прокопий упрямо занял своё место у статуи из императорского пурпурного камня на пьедестале среди перекопанных клумб, тяжёлых от ранней весенней сырости. Он говорил себе, что если бы статуя была вырезана из простого белого мрамора, то никогда бы не казалась такой далёкой и чужой. Если бы императрица была лишена своих царственных регалий, то осталась бы маленькая извращённая женщина, обожающая роскошь.