— Развелась. Это имеет отношение к делу? Если нет, то я бы не хотела обсуждать свою личную жизнь.

— Конечно, конечно, — поспешно согласился он. — Скажите, а Полина вам что-нибудь говорила о том, что ей угрожают?

— Нет, ничего, — пожала плечами Ольга. Она немного помолчала, а потом грустно продолжала:

— Знаете, мне кажется, что в последнее время мы как-то отдалились друг от друга. Расстояние между людьми, как правило, пробивает бреши в отношениях, как ни печально это признавать. Я почти ничего не знаю о сегодняшней жизни Полины и Лены.

— Но ведь именно они встречали вас, когда вы вернулись в Москву.

— Да, но тем не менее, я боюсь, что пользы от меня будет мало, — она обезоруживающе улыбнулась. — Мы мило посидели в тот вечер. Болтали, что называется, ни о чем. Вспоминали детство. Но разговора о том, что Колобовой кто-то угрожает, не было. И вообще, мне кажется, что все это какой-то бред. Колобова и угрозы, это как снег в июле — абсурдно и противоестественно. Кстати, вы не знаете, как себя чувствует Ленка?

— Я в больнице не был, но мой коллега сегодня утром навещал ее и сказал, что все будет хорошо. Опасности для жизни нет.

— Слава Богу! Обязательно навещу ее. Но Полька — просто партизанка! Ведь ничего мне не сказала! — покачала она головой.

— Ну, спасибо, вам, Ольга Львовна, что согласились побеседовать со мной, — Емельяненко встал и пошел в прихожую. Дверь в спальню была приоткрыта, и он мимоходом заглянул туда. То, что он успел заметить всего за долю секунды, вызвало легкое недоумение.

— Была рада помочь, — сказала хозяйка, поправляя выбившиеся из-под заколки волосы. — До свидания, Владимир Романович.

«Очень любопытно!» — подумал Емельяненко, когда дверь бесшумно закрылась.

IV

— Доброе утро, тетя Паша! — приветливо поздоровалась Светлана с уборщицей. — Веста, осторожно! — слегка прикрикнула она на рыжую, длинную, как трамвай, таксу с коротенькими лапками и веселыми озорными глазками, которая при виде знакомой до предела натянула поводок. При этом толстенький хвостик от радости так ходил ходуном, что казалось, еще чуть-чуть, и он просто отвалится.

— Здравствуй, дорогая! Как живешь? — и Паша отставила швабру, сняла перчатки и наклонилась, чтобы слегка потрепать рыжие уши-лопухи. — Гулять идешь? Почему так рано? В такой время спят люди еще, это я лестница мыть нада, а ты почему? — обратилась она к Светлане.

Пожилую уборщицу-таджичку звали Пахта, но все жители дома называли ее на русский манер тетей Пашей. Работала Паша уже много лет — добросовестно мела и мыла подъезды. На нее вполне можно было оставить собаку или кошку, а можно было попросить поливать цветы во время отсутствия хозяев или вытаскивать почту. Услугами тихой, застенчивой и очень честной женщины с темными, как ночь, миндалевидными глазами, пользовались почти все жильцы. Обитала тетя Паша во втором подъезде на первом этаже в тесной комнатушке с одним маленьким оконцем и топчаном, но считала себя очень везучей. На родине в Таджикистане проживала ее многочисленная родня: старенькая мама, пятеро дочерей и восемь внуков. В Москве зацепиться удалось только ей и ее младшему брату Файзуллоху, который работал дворником в соседнем дворе. Вот они вдвоем и кормили всех; отсылали каждый месяц почти все заработанное детям и внукам и брались за любую работу. Тетю Пашу любили и считали уже какой-то неотъемлемой частью жизни дома. А на прошедшее Восьмое марта добровольцы скинулись и подарили тете Паше маленькую портативную печку. Она радовалась подарку, как ребенок и в тот же день напекла для всех жильцов «Нони равгани» — настоящих таджикских лепешек с кунжутом.[7]

— Ой, да мне сегодня нужно пораньше выехать, поэтому и вышли в такую рань. Сестра прилетает из Канады на недельку погостить. Вот, надо встретить.

— А, ну иди, гуляй, гуляй, тока осторожна будь, темно на улица, скользка!

— Хорошо, буду! Хватит, Веста, пошли гулять! До свидания, теть Паш! — сказала Светлана и открыла тяжелую парадную дверь. Она поежилась от ветра, запахнула воротник поплотнее и пошла привычным маршрутом.

Улица была еще совершенно пуста, тени старых тополей лежали на дорожке, освещенной зыбким, то и дело мигающим светом фонарей. Света взглянула на часы: пять пятнадцать. Как раз, через полчаса будем дома. Надо бы еще себя в порядок привести, позавтракать и выезжать. «Ничего, нормально, к половине девятого вполне успею» — подумала она. Веста подошла к бордюру и подняла остренькую лисью мордочку вверх, принюхалась, и вдруг стремглав побежала в противоположную сторону.

— Эй, Веста, ты что, совсем ополоумела?! Стой, кому говорят! — возмутилась Светлана, потому, что собака, несмотря на кажущуюся миниатюрность с такой силой рванула вперед, что Света поскользнулась и еле устояла на ногах. Но Веста, не обращая внимания на крики хозяйки, все тянула и тянула ее куда-то за гаражи, в темноту. Она нервничала, прижимала хвостик, жалобно, испуганно поскуливала и вдруг резко остановилась.

— И чего ты тут нашла? Опять крысу почуяла, что ли? Вот балда!

Но тут Светлана осеклась. Между двумя крайними «ракушками» была узкая щель, где она вдруг заметила странный сугроб. Веста подбежала к нему и громко визгливо гавкнула. Приглядевшись, Светлана поняла, что это вовсе не сугроб, а женщина, одетая в джинсы и красную куртку с капюшоном. Неестественно вывернутая рука сжимала тонкий ремешок кожаной сумки. Веста, дрожа всем своим длинным телом, прижималась к ногам хозяйки и выла громко, протяжно, словно уже и сама была не рада своей страшной находке.

— Подожди, малышка, — Света погладила свою любимицу по голове, — Может, она жива, а? Может просто пьяная?

Она нагнулась над телом и тихонько окликнула:

— Эй, вам плохо?

Это был глупый вопрос, который она задала только для того, чтобы успокоить саму себя. Свет фонарей сюда почти не доставал, но даже в полумраке Светлане показалось странным, что волосы незнакомки, светлые, почти белые на концах, надо лбом очень темные. Света вытащила из кармана дешевую пластмассовую зажигалку и сняла перчатку. Непослушные замерзшие пальцы никак не хотели крутить шершавое металлическое колесико. Но, наконец, пламя озарило правильное, овальное лицо: небольшой носик с горбинкой, длинные ресницы и пухлые губы.

— Ой, мамочки! — прошептала Света, отбросила зажигалку в снег и закрыла себе рот рукой, чтобы не закричать во весь голос.

На бледном лбу лежащей на земле девушки чернела маленькая дырочка, и вытекшая из раны запекшаяся кровь окрасила надо лбом пепельные волосы отвратительным бурым цветом…

V

Макс, обхватив голову руками, сидел над бумагами у себя в кабинете. Напротив, на месте отпускника Березина тосковал Емельяненко, обхватив ладонями чашку с остывшим жидким чаем. На столе стоял маленький вафельный тортик, который предусмотрительная Катерина сунула сегодня Вовке в качестве сухого пайка.

Показания соседей, коллег, друзей; заключения эксперта и баллистика, расписанная чуть ли не по дням биография Полины Тимофеевны Колобовой. Он выучил все это почти наизусть, но так и не нашел ни малейшей зацепки. Кому могла помешать скромная медсестра с зарплатой в три рубля и крошечной двухкомнатной квартиркой в спальном районе?! Отзывы о ней коллег были похожи один на другой, будто их писали под копирку: милая, безотказная, простоватая, бесхитростная. Соседи тоже не отличались оригинальностью.

Королев зашуршал бумагами и еще раз перечитал заключение. Сухим официальным языком было написано несколько скупых фраз о том, что пистолет марки «Макаров» калибра девять миллиметров в базе не числится. Стреляли с глушителем, с расстояния три метра. Пуля застряла в стене. На мебели и дверной ручке посторонних отпечатков пальцев не обнаружено. Письмо напечатано на принтере. На записи с телефонной карты предположительно измененный женский голос.