…Шаги, отдающиеся глухим эхом в сонном коридоре, заставили его вздрогнуть. Он открыл глаза и увидел невысокого, но плотно сбитого мужчину в распахнутом халате. В голове вдруг стало как-то пусто и очень холодно. Что-то сейчас скажет ему этот человек с усталым лицом и сильными красными руками? Макс поднялся ему на встречу:
— Доктор, простите, меня зовут Максим Викторович Королев, — представился он и достал удостоверение.
— А, понятно. Ну а меня зовут Капустин Олег Валентинович, — он открыто, как-то по-мальчишечьи, улыбнулся, и Макс вдруг почувствовал, что холод отступает и сердце начинает биться ровно и уверенно, — Чем могу служить?
— Меня интересует Куприянова Елена Сергеевна. Она поступила сегодня вечером.
— Куприянова, Куприянова… А, это с огнестрельным?
— Да.
— Ну, что могу сказать? Счастливая она у вас, в рубашке родилась. Я где-то слышал, что все рыжие счастливые! Пуля прошла, не задев жизненно важные органы. Честно говоря, я и сам удивился. Какие-нибудь миллиметры — и все.
Макс почувствовал, что в уголках глаз нестерпимо защипало — должно быть от бессонной ночи, а под волосами затылок стал нестерпимо горячим. Он несколько раз глубоко вздохнул:
— К ней уже можно?
— А смысл? Она пока в реанимации, спит. Много крови потеряла. Теперь надо восстанавливаться. Думаю, что через день-другой переведем мы вашу Куприянову в палату. А сейчас идите-ка, молодой человек, домой. А то я смотрю, вам тоже восстановиться нужно.
— Спасибо вам, Олег Валентинович! Так я завтра позвоню?
— Звоните, конечно.
— Счастливо! — и Макс, крепко пожав руку доктору и не простившись с неприветливой любительницей пасьянсов, направился к лестнице.
Часть ТРЕТЬЯ
I
Синее, бескрайнее васильковое поле, на котором легкий ветерок изредка поднимает лиловую рябь. На горизонте темнеет лес, и макушки огромных старых сосен царапают голубое прозрачное небо, освещенное ярким, теплым июльским солнцем. Под босыми ногами покорно пригибается к теплой земле мягкая, шелковая трава, а на дальнем болоте слышится крик журавлей. Она совсем одна, но ей не страшно и не одиноко. В руках у нее — букет из колокольчиков, васильков и ромашек. Она зарывается в него носом и вдыхает в себя этот медовый, свежий запах трав и полевых цветов.
Счастье! Бесконечное счастье. Счастье от того, что впереди только свет и жизнь, что лето, и все вокруг — и поле, и дальний лес, и шелестящая трава, и журавли, — тоже радуются этому тихому, такому необыкновенному и волшебному июльскому дню! Она опустилась на землю, легла на спину и раскинула руки. Там, в сапфирной синеве, кружилась маленькая, едва заметная точка. Она вертелась в замысловатом танце, вычерчивая диковинные кружева, а потом вдруг начала резко падать. Она падала и с каждым мгновение росла, ширилась. И вот это уже не точка, а темная, словно налитая густыми чернилами воронка, которая вот-вот проглотит все небо. «Надо бежать!», но она, не в силах подняться, все лежала и смотрела. И вот уже исчезло солнце, а взбесившийся ветер вырвал из рук букет, разметав стебли в разные стороны. И тут из самой глубины черного конуса на нее взглянули чьи-то мертвые, неподвижные глаза. И ничего в них не было, только оглушительная пустота. Это были глаза ее страха. Она вскрикнула… и проснулась.
За окнами все еще было темно. Полина дрожащей рукой провела по влажному лбу. Слава Богу, это всего лишь глупый сон, но она помнила его во всех деталях, с пугающей отчетливостью. «А ведь это видение удивительно похоже на мою жизнь», — вдруг подумала она, — «счастье, радость, надежды — все это осталось где-то далеко-далеко, а вместо этого теперь есть одно — пугающая, неизвестная, непредсказуемая сила, которая властвует безраздельно, пожирая все на своем пути. И нет спасения, нет выхода!» Полина взглянула на часы: половина шестого. Скоро обход. Она скинула с себя плед, которым ее заботливо укрыла Валентина Игоревна. Умывшись ледяной водой, Полина поставила чайник.
Ленка жива. Это главное. Она обязательно поправится! Максим Викторович позвонил вчера уже около двух ночи и сказал, что опасности для жизни нет. Проскурина, услышав о произошедшем, сама осталась дежурить, заставила Полину лечь, и она моментально провалилась в свой глубокий тревожный сон.
Чайник уютно зашуршал. Полина достала из холодильника йогурты, сыр, колбасу и приготовила бутерброды.
В отделении было еще совсем тихо.
— Валентина Игоревна! — шепотом позвала она начальницу, которая сидела на посту, просматривая какие-то бумаги.
— О, проснулась, Полюшка! Привет!
— Идите завтракать. У нас еще пятнадцать минут есть. У меня уже все готово.
— А я не хотела тебя будить, — сказала Проскурина, заходя в сестринскую. Она сладко зевнула и потянулась.
— Ну, как ночь прошла, Валентина Игоревна?
— Как сказать? В целом — спокойно, только часа в четыре мальчишку привезли. Семья в аварию попала. Родители испугом отделались, а у него, бедолаги, оскольчатый перелом плеча и сотрясение. Прооперировали срочно и — к нам в отделение. Он пока спит, наркоз еще не отошел. А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо! — фальшивым басом пропела она, присаживаясь к столу и на ходу откусывая изрядный кусок от бутерброда с сыром.
— А ты как? Поспала немного?
— Поспала, — улыбнулась Полина, — Спасибо вам большое, не знаю, что бы я без вас делала!
— Ой, не надо мне твоих благодарностей! — отмахнулась Проскурина, — Это ведь ты у нас — палочка-выручалочка. Всегда за всех отдуваешься. Кофейку мне плесни! И не жидкого, как вы пьете, а нормального, чтобы хоть немного проснуться и взбодриться.
Проскурина всегда пила очень крепкий и сладкий кофе. «И как у вас давление не зашкаливает после такого?» — искренне удивлялась Полина, на что начальница с достоинством отвечала, что ее давление совершенно не зависит от такой ерунды, как кофе, а вот его отсутствие вполне может сказаться на ее настроении, что гораздо опаснее. Полина щедро насыпала в большую чашку Проскуриной две с горкой ложки кофе.
— Сахару сколько?
— Четыре, как обычно. Ты что собираешься делать-то, Колобова?
Полина неопределенно покачала головой.
— Не знаю. Сегодня здесь останусь, а дальше — посмотрим.
— Слушай, а может у тебя пропало чего? Может, это грабители?
Полина только отмахнулась:
— Да какие грабители, Валентина Игоревна, господь с вами! Чего у меня брать-то?
— М-да! — протянула Проскурина и старательно подула в чашку. — А полиция что говорит?
— Пока ничего. Сказали, будут разбираться.
— Разбираться они будут! — фыркнула начальница. — Ну-ну!
Некоторое время они молча пили кофе, думая каждая о своем. В приоткрытой форточке стало заметно, как на востоке слабо, едва заметно начинает бледнеть небо. Улицы, все еще не очень оживленные, постепенно наполнялись привычными утренними звуками. Заметно потеплело, и на широкий карниз мерно и с глухим стуком падали капли — это таяла зима.
— Понятно, что ничего не понятно, — наконец резюмировала Проскурина и ударила себя ладонями по коленям, — Ладно, Колобова, давай доедай, допивай и пойдем, обход у нас.
— Что вы, Валентина Игоревна, вы идите домой — ведь всю ночь на ногах провели. Я сама справлюсь.
Проскурина с сомнением посмотрела на Полину, будто прикидывала в уме, в состоянии ли та полноценно работать. И такая она была смешная, кругленькая, и серьезная, что Полина помимо воли рассмеялась.
— Я в полном порядке, и даже выспалась! — бодро соврала она.
— Уверена?
— Клянусь! — отчеканила Полина.
— Ну, ладно, тогда я пойду потихоньку. Но ты, если что — звони непременно!
— А «если что» — это что?
— Откуда мне знать, что ты в этот раз придумаешь! — выразительно пожала плечами Проскурина. — Имей в виду, если тебе вдруг надо будет в полицию там отъехать, или еще что-то срочное, я могу тебя подменить.