— Картины должны быть великолепные.

— Величественны, как выражение мировых сил, среди которых человек и жизнь кажутся ничтожным, — молвил Вальтер. — Только во время таких потрясений можно понять, какое малое значение имеет наша жизнь для Вселенной, в которой кипят неодолимые силы.

Валек молча шел тихо, давая поравняться собеседнику, ибо тропинка расширилась, и они могли идти рядом, хотя Лузинскому и приходилось часто ступать по мокрой траве. Но любопытство не дозволяло ему оставить человека, который первый заговорил с ним.

— Кажется, я не ошибаюсь, — сказал через несколько минут Вальтер, — и вы воспитанник доктора Милиуса, с которым я недавно имел удовольствие познакомиться.

— Да, бывший воспитанник, — мрачно сказал Валек.

— А теперь?

— Мы с ним рассорились, и он меня выгнал из дому.

Вальтер знал, в чем дело; но ему хотелось, чтоб молодой человек сам рассказал о происшествии, и ему нетрудно было навести последнего на признание. Разумеется, Лузинский смотрел на дело со своей точки зрения.

Так дошли они до города, и Вальтер, подходя к своему дому, пригласил к себе молодого спутника, который тотчас же принял приглашение.

Войдя в кабинет Вальтера, Лузинский не выразил никакого удивления относительно необыкновенной его обстановки и, усевшись в кресло, занялся беседою с оригинальным хозяином. Многое перебрали они; наконец речь зашла о том, чем готовился заняться молодой человек, которому предстояло начать новый образ жизни.

— Литературой, — сказал Валек.

Последовало молчание. Вальтер, по-видимому, совершенно успокоившийся, вспомнив, что по местному обычаю ничем не подчевал гостя, отворил шкаф, несколько раз повторяя: "литература!" и вынул заплесневевшую несколько бутылку.

— Выпьете рюмку этого вина, побывавшего в Ост-Индии? — спросил он. — Должно быть, превосходно, но я не люблю его.

И, налив рюмку, поставил ее перед Валеком, еще раз повторяя" литература!

— Да, — сказал он, помолчав, — я понимаю, что вы называете литературой; но, говоря правду, кто хочет быть литератором у в полном смысле этого слова, тот должен сделаться энциклопедистом и научиться всему, чтоб над всем господствовать. Литература в своей легчайшей форме беспрестанно касается научных, жизненных, философских, даже ремесленных и практических вопросов. Кто, недостаточно вооружившись всесторонним трудом, вступил на этот путь, тот обнаруживает на каждом шагу свое незнание и обманывает себя или других. Если он захочет быть добросовестным и ограничит себя узким кругом добытых сведений, он будет односторонним и однообразным.

— А вдохновение?

— И вдохновение ничего не значит без серьезного подготовительного труда.

— А гений? — прибавил тише молодой человек.

— Загадка, болезнь, и действительно такая редкость, что встречается лишь веками.

Разговор становился невозможным. Лузинский сознавался в душе, что не мог продолжать его далее с доктором. Новые для него вопросы, были для Вальтера, по-видимому, готовы и обработаны долговременным размышлением. Может быть, вследствие этой умеренности, Вальтер, казалось, почувствовал к нему какую-то симпатию. Он сам переменил разговор, начал расспрашивать Валека, и так заинтересовал молодого гостя, точно хотел вступить с ним в более близкие сношения. Основательно или нет, но Лузинский приписал это влиянию доктора Милиуса, который, будучи сам не в состоянии заботиться о нем, поручил это, вероятно, Вальтеру.

Трудно определить, какое вообще впечатление произвела эта беседа на Лузинского, но она заняла молодого человека, и мысли его вознеслись несколько выше.

— Я одинок, — сказал наконец на прощание Вальтер, — Милиусу некогда навещать меня, и если вам не скучно, приходите ко мне. Я могу иной раз вам посоветовать, помочь в чем-нибудь. Помните, что предлагаю это от чистого сердца.

Лузинский поблагодарил и вышел, но уже на пороге отозвалась в нем по привычке прежняя гордость.

"Если б я был обыкновенным человеком, — подумал он, — то, конечно, так не занял бы его… А ведь он хорошо знает людей".

XII

Когда он возвратился в гостиницу, то пани Поз, соскучившись долгим его ожиданием, отправилась спать; в бильярдной играли еще секретарь, почтмейстер и приказчик в пирамиду. Не желая присоединиться к ним, Лузинский взял ключ и пошел к себе наверх. Господа эти показались ему жалкими существами, ресторация плохой, комната с занавесками неважной, а опухлая физиономия хозяйки увядшей. Разговор с Вальтером настроил его на иной лад.

По временам только, когда ему приходили на память и убогая хата Лузинских, и страшный старик, и нищета, он вздрагивал. Переход из этой лачуги в кабинет Вальтера казался ему каким-то неправдоподобным мечтанием.

Долго он ходил по своей комнате, которая находилась над спальней радушной хозяйки, и потому неудивительно, что пани Поз, не имея возможности уснуть, должна была проклинать своего постояльца.

В голове Лузинского происходил какой-то сумбур, которого не беремся даже описывать; наконец сон овладел молодым человеком.

Когда он проснулся, весь дом уже был в движении, и необходимо было поспешить на кофе к хозяйке, в расположении которой нуждался еще Лузинский. Он оделся наскоро и побежал вниз, извиняясь, что заставил себя ждать. Юзя, без приказания, принесла ему кофе.

— Откуда это вы так поздно вчера возвратились? — спросила пани с некоторым неудовольствием.

— А вы не выдадите меня?

— Какая же это тайна?

— Я познакомился вчера с незнакомцем, который и задержал меня у себя.

Пани Поз посмотрела на него, как бы не совсем доверчиво.

— Уверяю вас, — продолжал Валек, — это очень ученый человек, а дом его вроде библиотеки или музея.

— Что же это за господин?

— Старый доктор; больше ничего не знаю, — отвечал Лузинский.

Хозяйка кивнула головой.

— Должен быть очень богат, — продолжал Валек.

— Холост? — наивно спросила пани Поз.

— Холост, одинок и вечно погружен в свои книги.

— Я видела его издали, и он показался мне не очень старым.

— Но уж ему, наверное, пятьдесят, хотя он хорошо сохранился.

— Значит мог бы еще жениться, — прошептала хозяйка.

Женщины вообще видят в мужчине только мужа, на тех же, которые для этого не пригодны, смотрят, как на пустой орех, валяющийся между сором.

Вспомнив, что ему надо было рано идти в предместье, Валек быстро взялся за шляпу. Хозяйке это не понравилось, и она сделала недовольную мину.

— Как, вам некогда! — сказала она. — Куда же это? К новому знакомцу?

— Нет, у меня есть дело.

— Дело сердца? — прошептала пани Поз.

— Вот нашли для этого удобное время! — сказал Валек, пожимая плечами, и вышел.

"Любопытно было бы знать, куда он так помчался?" — подумала хозяйка, кликнула Ганку и сказала ей что-то на ухо.

Через минуту, накинув платок на голову, девушка выходила из дому, а когда Юзя спросила ее о причине ухода, Ганка только лукаво улыбнулась.

Валек выбрался на вчерашнюю тропинку за садами и незамеченный вышел к предместью. Ему казалось, что никто его не увидит. Издали уже он узнал на заборе девочку, которая, завидев его, начала быстро подавать ему знаки, чтоб шел скорее, а когда ов махнул рукою, убежала в хату.

Валек поспешил войти. В первой комнате ожидала его девочка, как бы приодетая немного в более свежие лохмотья; к толстой рубашке приколола она розу на шее, а волосы украсила свежесорванным цветком.

Она смотрела во все глаза на Валека и указала рукою на перегородку.

Войдя туда, Лузинский не мог ничего разглядеть сразу, так было там темно, и только через минуту увидел на постели старуху, лицо которой было испещрено мелкими морщинами. Старуха пристально всматривалась в гостя небольшими красноватыми глазами.

— Я вижу перед собою пана Лузинского? — спросила она слабым и как бы испуганным голосом.

— Да.

— Здешний?