Но каким славным был этот город! В нем перебывали Лужин и Евреинов, Чириков и Беринг, Гвоздев и Федоров, Хитрово и Стеллер, Адриан Толстых, Креницын и Левашев и много других бесстрашных мореплавателей.

Большерецкий начальник Григорий Нилов был добрым, простым и ничем не отмеченным армейским капитаном, к тому же питавшим пристрастие к прозрачной влаге в казенном штофе. Он не оставил, подобно братьям Шмалёвым, ни карт, ни записок об исследованиях в Восточном океане.

«Шельмованный казак» Иван Рюмин и писарь Спиридон Судейкин в Большерецкой канцелярии могли как им было угодно вертеть Ниловым.

Большерецкий командир поспешил встретить Беньовского. Блистательный «обрист» императора римского покорил Нилова тем, что сказал капитану, что он, Беньовский, — солдат, бывший некогда генералом, а ныне превратившийся в невольника. Старый служака Нилов растрогался от этих слов.

Так Беньовский сразу сумел влезть в простую душу камчатского коменданта.

Остальные ссыльные не произвели на Нилова никакого впечатления.

Ипполит Степанов, изъясняя свои вины, говорил, например, что он пострадал за то, что, выступая против наказа 1767 года, высказал «презрительный взгляд на каргопольских крестьян»! В те времена на Руси были еще более удивительные поводы и причины для опалы и ссылки.

Обворожив Нилова, барон Беньовсккй стал изучать обстановку, для того чтобы осуществить свой замысел.

Григорий Нилов отвел пленнику место для жилья в доме, где уже семь лет обитал ссыльный Петр Хрущев, бывший гвардии поручик. В год вступления Екатерины Второй на престол он вместе с братьями Гурьевыми «винился в изблевании того оскорбления» и в злом умысле против императрицы. Хрущев отлично знал камчатские дела, имел широкие знакомства, обучал грамоте большерецких детей и тоже не был стеснен Ниловым.

В Большерецке жили также Семен Гурьев, Александр Турчанинов и Магнус Мейдер. (Турчанинов в 1742 году сказал про Елизавету, что она посулила лейб-компанейцам по чарке водки и лишь поэтому сделалась царицей. За это Турчанинову не только вырвали ноздри, но и урезали язык.)

Вместе с Турчаниновым на Камчатку был сослан его сообщник Петр Ивашкин, крестник Петра Великого, оскорбивший имя Елизаветы, сидя за столом в трактире. Этому долговечному старцу в 1770 году было шестьдесят три года. Он жил действительно трудами рук своих. Бывший преображенец ловил рыбу, ставил капканы на зверя и исправлял должность дьячка в церкви. Ивашкин был кроток, благожелателен, и его, под именем Матвеича, столь любили русские и камчадалы[3].

Ивашкин помнил Беринга и Чирикова, как впоследствии он знал и Гаврилу Сарычева. Я убежден в том, что, если тщательно просмотреть «портфели Миллера», бумаги Великой Северной экспедиции, «фонд Биллингса» и другие архивные собрания XVIII века — там обязательно встретится имя Петра Матвеевича Ивашкина, как советника, а может быть, и сотрудника мореплавателей на Восточном океане.

Хотя у крестника Петра и были вырваны ноздри, Матвеич одним из первых проявил хорошее чутье в отношении великого угорского барона.

Пальмовый остров Тиниан

Беньовский и Петр Хрущев, уединясь в избе, срубленной из тополевых бревен, с большим увлечением читали «Очаровательное описание Марианского острова Тиниана». Затрепанная книга перешла затем в руки Винблада, Батурина, Панова. Ее читателем был и «шельмованный казак» Иван Рюмин.

Что влекло друзей Беньовского к этой книге?

Будущий первый лорд адмиралтейства Британии Джордж Ансон в 1739 году совершил со своими кораблями набег на Испанскую Америку, где взял богатую добычу.

Когда экипаж трех кораблей вымер от цинги, Ансон оставил себе один «Центурион», а остальные предал огню. Вслед за тем мореплаватель отправился для отдыха на очаровательный пальмовый остров.

После многих приключений Джордж Ансон поплыл в Макао, где узнал, что из Акапулко в Манилу вышел испанский галиот, груженный разными сокровищами. Командир «Центуриона» выследил испанцев, захватил судно и продал его в Макао.

Беньовский внимательно разглядывал карту, приложенную к книге[4]. Мексика и Калифорния тревожили его воображение. Как пройти туда от берегов Камчатки? Если попасть в Акапулко, можно достичь и Макао, и «прелестного острова» в Южном море.

У Дмитрия Бочарова, Максима Чурина, В. Софьина, прибывшего к тому времени в Большерецк, был опыт плаваний в сторону Северной Америки.

Рюмин не забыл рассказов Глотова о зеркалах и чернильницах, привозимых на Уналашку. Беньовский, видимо, уже тогда догадывался о том, что эти предметы могли попасть туда и из Калифорнии. Однажды он прямо заявил, что русские рано или поздно, но обязательно достигнут калифорнийских рубежей. Он также хвастал, что еще в 1770 году самостоятельно составил карту Камчатки, Курильских и Алеутских островов.

Но такие занятия, право, более приличествовали сотнику Ивану Черному. Ему и карты в руки!

В 1770 году он жил всего за несколько домов от Беньовского и Хрущева. Сын старика, Никита Черный, был «ларешиым казаком» — сидельцем при питейных делах. Сам же сотник в то время приводил в порядок данные о девятнадцати Курильских островах. Он вернулся оттуда в Большерецк год назад. Три года продолжались странствования Ивана Черного. Он зимовал на острове Урупе, добывал бобров в курильских водах, открывал горячие источники и залежи серы. Сотник исследовал все западное побережье Итурупа (Девятнадцатого острова), увенчанного огнедышащей вершиной. Жил он и на Симушире, на Расёва и на других островах. Бродя по Курилам, он наведывался о золоте, серебре и жемчужных зернах, измерял ширину проливов, примечал зверей и птиц. Ему помогали толмачи-курильцы.

Сотник привез в Большерецк всякие куриозные вещи — утварь и одежду «мохнатых курильцев». Когда он отправлялся на Курилы, ему дали наставление, в котором его обязывали никакого «грубиянства и блудного насильства не оказывать».

Насильство вскоре навалилось на самого Ивана Черного в родном Большерецке, в собственном доме, по соседству с питейным ларем, где старый сотник, очинив пук гусиных перьев, сочинял отчет о своих странствиях.

Таким был этот живой источник познаний Беньовского. Источник этот до сих пор не был раскрыт! Об Иване Черном писали, но никогда не сопоставляли его деятельность с замыслами шайки, сплотившейся вокруг Беньовского в Большерецке.

А шайка эта не уставала вербовать в свои ряды всех тех, кто хоть сколько-нибудь мог быть полезен ей.

Оскорбители императриц были не все одинаковы. Семен Гурьев, например, не поддался Беньовскому, когда тот стал сманивать Гурьева на прелестный остров. Изящный императорский «обрист» собственноручно избил несговорчивого узника Большерецка.

Тут судьба снова столкнула заговорщиков с людьми Алексея Холодилова. Чулошников, приказчик холодиловского корабля в сто пятьдесят тонн, вышел на нем из Охотска к Алеутским островам. На подходах к Камчатке судно было выкинуто на мель. Приказчик, мореход и тридцать три промышленных кое-как прибрели в Большерецк, где и остались на зимовку. Жилось им трудно. Оки просили у Чулошникова кормовых денег, ходили с жалобами к Нилову. Тут прошел слух, что Нилов состоит в доле с Холодиловым и поэтому он не только не поможет промышленным, но и заставит их работать без всякого жалованья. Чулошников пошел плакаться к Беньовскому и в ответ услышал загадочные обещания, что холодиловские люди вообще скоро поправят свои дела.

Постепенно промышленные были втянуты в заговор.

Большерецкий бунт

Приказчиком к холодиловским людям в то время был назначен Степан Торговкин, но промышленные отказались ему повиноваться. Терпение у Торговкина лопнуло. Он пошел жаловаться Нилову и прямо сказал ему, что «Август-поляк» затевает великую смуту на Камчатке и все это может окончиться только злодейством. О чем сговариваются холодиловцы со ссыльными, проводя целые дни в доме Хрущева и Беньовского?