Мистер Шакр не отдавал себе ясного отчета, каким он хотел найти пленного врага, но, вероятно, бессознательно желал увидеть что-то необычайное, так как почувствовав разочарование при виде худощавого, белокурого молодого человека. Лейтенант Пущин хорошо говорил по-английски, но смертельно устал и, вежливо отвечая на вопросы «англо-турка», как он про себя назвал своего непрошеного собеседника, с нетерпением ждал, когда он уйдет и можно будет уснуть.

Но мистер Шакр редко заслуживал упрек в излишней деликатности. Плотно поместив свою массивную фигуру на принайтованный к полу каюты стул, он поинтересовался, как был доставлен катер к Сулину. Пущин рассказал о пароходе «Константин», о его целях и назначении, как носителя минных катеров. Шукри-бей почувствовал досаду — ничего подобного не только в турецком, но и в английском флоте не было.

Потом он перешел к самому важному вопросу — какой оклад у командира минного катера. И с изумлением узнал, после подсчета сравнительной стоимости русской и английской валют, что лейтенант Пущин получает в два раза меньше жалования, чем лейтенант-англичанин на его корвете.

— Так значит, — спросил он, — командиру катера полагается солидная премия за каждую минную атаку? Сколько же это?

Пущин не сразу понял его, но когда сообразил, то, несмотря на усталость, рассмеялся. От премии он бы не отказался, жалование действительно скудное, но ничего подобного в русском флоте, к сожалению, не заведено.

— Так что же вас заставило взяться за это сумасшедшее дело? — вскричал потрясенный англичанин. — Боялись, что сошлют в Сибирь?

Пущин опять улыбнулся.

— На борту «Константина» все добровольцы, господин капитан, от юнги до командира!

С Шукри-бея было достаточно. Он встал и, пробормотав что-то похожее на прощание, вышел. Он был потрясен. Этот человек опрокидывал все его представления о ценности и смысле морской службы. Капитан размышлял о тайне русской души. Оказывается, в этой стране можно встретить людей (да не нескольких, а экипаж целого корабля!), готовых почти бесплатно (это его особенно потрясло) идти на страшный риск. Он одновременно и презирал их и восхищался ими. Но все эти чувства победила зарождавшаяся бессознательная ненависть к экипажу «Константина». Самим фактом своего существования этот корабль отрицал те основы, на которых покоилась жизнь мистера Шакра и которые он и сейчас считал единственно справедливыми.

Он осмотрел минный катер русских. Команда затопила его, но там было мелко, и турки подняли суденышко. Капитана удивила хрупкость скорлупки, на которой русские вошли на рейд, преодолевая сильную встречную волну.

— Компания проклятых идиотов, — пробормотал он и от души пожелал встретиться с «Константином» в открытом море днем, когда тому не помогут минные катера.

20 июля стало известно об образовании отдельной эскадры в Черном море под командованием Гобарта-паши. Кроме флагманского броненосца «Ассары-Тевфик», в него вошли «Фетхи-Буленд», «Мухадем-Хаир» и колесная яхта «Сюррея».

Образование отдельной эскадры очень обрадовало капитана Шукри-бея — будет покончено с надоевшей перевозкой толп турецких солдат, с исполнением роли транспортного судна. Но создавшуюся инерцию в этом деле не удалось вначале преодолеть даже Гобарту-паше. Как ни сопротивлялся он, но вынужден был согласиться на требование турецкого командования об использовании «Мукадем-Хаира» и «Фетхи-Буленда» для перевозки разного рода припасов в Сулин. Капитаны броненосцев не скрыли от адмирала своего неудовольствия, но он заверил их, что это в последний раз.

— И вообще, джентльмены, — сказал Гобарт-паша в заключение, — наша задача как можно скорее покинуть Константинополь. Пока мы здесь, наше объединение в эскадру и моя самостоятельность не более, чем фикция. Поэтому я на «Ассари-Тевфик» вместе с «Сюррейя» завтра же иду к Сухуму с последним, надеюсь, десантом. Вы же выходите в море по окончании погрузки. Назначаю рандеву в Сулине 25 июля. Пришедшему ранее прошу ждать сбора всей эскадры.

Вслед за флагманом с яхтой, приняв груз, в море вышел «Мукадем-Хаир». «Фетхи-Буленд» смог покинуть Босфор только вечером 23 июля.

И вот сейчас, утром следующего дня, Шукри-бей стоял на высоком мостике своего корабля, крепко держась за край бронированной плиты, закрывавшей его по грудь, и радостно смотрел на пытавшийся уйти от него русский крейсер.

— Проклятый «Константин», — прошептал он, — теперь-то ты попался!

Почему Шукри-бей был уверен, что перед ним «Константин», он и сам, наверное, не смог бы объяснить. Возможно, ненависть к этому страшному кораблю превратилась у него в своего рода манию. Он с наслаждением ощущал под ногами мощь своего броненосца. Паровые машины, изготовленные на известном заводе Моделей и Фильда, развивали 3250 лошадиных сил. Четыре котла нагревались двадцатью топками, извергавшими в небо клубы густо-черного дыма. Кочегарами работали турки-крестьяне, недавно оторванные от сохи, но это были дюжие парни, настолько запуганные на берегу разным начальством, что и в море были готовы работать до того, что скорее упадут, обессилев, в топку, чем прекратят кидать уголь.

Длина «Фетхи-Буленда» была равна 245 футам, ширина, по миделю, — 52, водоизмещение он имел 4700 тонн. Корабль был не совсем новый — спущен со стапелей Темзенского завода еще в начале 1870 года, но до сих пор считался одним из самых быстроходных судов турецкого флота. Инженер мистер Рид, по проекту которого он строился, настолько удачно выбрал обводы корабля, что два винта «Фетхи-Буленда», делая каждый по сто оборотов в минуту, смогли разогнать броненосец на мерной миле до 14 узлов! Самое интересное (и Шукри-бей радостно усмехнулся, вспомнив это обстоятельство), что истинная цифра скорости никогда не сообщалась журналистам и во всех справочниках (которые, конечно, имели и русские) ход «Фетхи-Буленда» был показан только в 11 узлов. Капитан «Константина», наверное, рассчитывает легко уйти, имея 12 узлов. Как он удивится, когда через час броненосец таранит его своим шпироном, если раньше не пустит на дно 9-дюймовым снарядом!

…На преследуемом корабле сверкнуло три огня, прямо с неба на Шукри-бея обрушился нарастающий свист, и почти рядом с левым бортом выросли столбы воды. По броне застучали осколки. Удивительная меткость стрельбы и синхронность падения вражеских бомб обеспокоили капитана броненосца.

«Если бы эти снаряды упали на мою палубу…- при этой мысли он невольно передернул плечами. — Впрочем, не попадут — они не могут правильно оценить мою скорость, а когда смогут, будет уже поздно».

Погонное орудие в это время перезаряжалось, а «Фетхи-Буленд» описывал пологую кривую, чтобы лечь на курс, параллельный с мнимым «Константином». Неподалеку от капитана два англичанина-лейтенанта колдовали над дальномером. Синие форменные турецкие сюртуки они носили, но упорно отказывались надевать фески, несмотря на отеческие увещевания Щукри-бея. Один из них ловил цель в перекрестке трубы, другой читал показания уровня на шкале.

— До цели? — отрывисто спросил капитан.

— 1800 ярдов, сэр!

— Приготовиться в каземате правого борта, расстояние 1800! — скомандовал Шукри-бей.

Дула орудий поползли вверх. Когда курс «Фетхи-Буленда» составил с курсом русского крейсера угол около пяти градусов, оба орудия правого каземата почти одновременно выбросили языки пламени. Броненосец содрогнулся от клотика до киля. Но в момент залпа корабль слегка клюнул носом на волне, и в бинокль было видно, как снаряды упали далеко от кормы противника, рикошетировали через него и дали еще два всплеска впереди.

К этому времени закончилось заряжение погонного орудия, стоящего прямо по оси корабля на баке, за бронированным бруствером.

Заряжалось оно, как и другие 9-дюймовые орудия, с дула, поэтому после каждого выстрела приходилось опускать ствол вручную вниз до уровня палубы, открывать там специальный узкий и длинный прямоугольный люк, опускать в него ствол, а там в подпалубном помещении стоял заряжающий аппарат. Зато теперь погонная пушка была готова, а выстрелившие орудия каземата начали заряжаться.