— И часто этих молодцов потвешифают за шею? — спросил я.

— Два раза в неделю, милорд.

— Что же это они так ленятся… — укорил я местные власти.

В Исфахане, должен заметить, шахский палач без дела ни дня не сидит.

Воришку я отпустил. Я никому не желаю зла, у меня своих забот полон рот. Я служу господину, мечтаю завербоваться в матросы, стараюсь не высовываться, присматриваю за лошадками, чиню экипаж, слежу, чтобы у хозяина все было в порядке с туалетными принадлежностями, любуюсь дорогами, по ночам в пути беседую со звездами-божьими очами… Мне было хорошо у миссис Пенелопы, требовавшей, чтобы я старался верно выговаривать «сэр». Не брякал раскатистым «р-р-р», что смахивало на откровенное пренебрежение своим долгом и обязанностями, а напевал с понижением в голосе «сё-ё-ё». Английский мы с ней учили по местным газетам, которые покупал хозяин. Разбирали статьи о высокой политике, рекламные объявления. Помню, одно из них очень понравилось мне изысканным слогом.

Пенелопа держала тощего, под стать себе, горластого кота. Я помогал домовладелице по хозяйству, посещал вместе с нею рынки. Скоро, поверив графу Сен-Жермену на слово, миссис Пенелопа рискнула отправлять меня одного в лавку к зеленщику и мяснику. Я всегда любил и умел выбирать мясо, так что мистер Обермот вечно высказывал недовольство, когда я выискивал самые лучшие куски и настаивал, чтобы тот продал их мне по самой низкой цене. Мясник всякий раз приветствовал меня одними и теми же словами — опять явился, образина!

Глава 2

Сон не берет! Видно, старость подступает… Все-таки скоро мне стукнет сто лет. Или двести?..

Граф рассмеялся…

Все равно мои силы не беспредельны. Целый день в дороге, спешка, волнения, груда воспоминаний. Казалось, измаялся напрочь. Только бы до простынки добраться — и на тебе, ни в одном глазу. Надо, надо отдохнуть, забыться, завтра тяжелый день: с утра следует навестить графиню дАдемар, упросить ее помочь назначить аудиенцию у королевы. Дольше тянуть нельзя — либо господа сверху проведут необходимые реформы, либо толпа сметет их и примется делить доставшееся наследство. Резать по живому. Как удивительно трудно оказалось втолковать просвещенным людям, что прогресс — дело их собственных рук.

Граф Сен-Жермен поднялся с кровати, откинул полог. Потом встал, накинул халат, подошел к окну.

Дождь усилился. Капли звонче тараторили по цветному стеклу, по булыжникам на мощеной мостовой. Пытались достучаться, что-то высказать, о чем-то напомнить?

О сухопарой, твердой в добре, миссис Томпсон, для которой, по ее собственному выражению, «Бог един во всех законах»? О несчастной Дженни? О шикарном ловеласе, сыне маркиза Б., который к тому времени, как я вернулся из Персии, повзрослел, взялся за ум и решил устроить политическую карьеру.

Трудно описать радость, которую я испытал, встретившись со старыми друзьями в особняке полковника Макферсона, расположенном неподалеку от Гринвичской морской школы. Круг вольных каменщиков за то время, что я отсутствовал, заметно расширился. В нашем братском союзе стало больше молодых людей, увлеченных идеями нравственного совершенствования, взаимопомощи и поиска общей для всех истины, через которую можно было влиять на духовное здоровье общества. Хочу оговориться, никто из нас, тогдашних членов Великой ложи не считал себя и своих друзей избранным кругом, имеющим право вещать некие запредельные истины и откровения, как поступали расплодившиеся в те годы пророки и проповедники, от которых ныне пошли анабаптисты, квакеры, методисты, пресвитериане и прочие дисинтеры.[84] Прежде всего, не отрываться от земли — вот наш главный девиз. Сначала то или иное нравственное правило или та или иная социальная идея должны были быть усвоенной всеми членами нашего братства. Если она приживалась, если в ней обнаруживалось полезное зерно, которое повсеместно следовало сеять в умах и душах сограждан, тогда намечался способ воздействия на общественное мнение. Общество вольных каменщиков ставило себе в заслугу принятый в 1735 году парламентом закон о наказании ведьм и колдунов. Теперь этих несчастных нельзя было ни сжигать живьем на костре, ни топить, ни вешать. Новый закон давал право местным властям заключать их в тюрьму — не более того! Мы решительно осудили папскую буллу против масонов, опубликованную в 1738 году и почтили память нескольких тысяч наших братьев, попавших в руки испанской инквизиции. Некий иезуитский монах Террубиа проник в мадридские ложи и выведал имена всех руководителей, а также полный список членов лож. Все они были казнены. Следовало позаботиться о семьях погибших. Я с радостью внес большую сумму.

Как раз в пору моего прибытия в Англию в кружке полковника Макферсона дискутировался очень важный вопрос — может ли праведный турок обрести спасение души? Вопрос очень важный, особенно в Англии, где веротерпимость оставляла желать лучшего. О каком нравственном прогрессе общества, о каких высоких, сравнимых с божественными откровениями идеалах можно было говорить, пока католики на острове были лишены гражданских прав и поминутно оскорблялись как в частной жизни, так и в правах владения собственностью. После недолгого обсуждения все мы, основываясь на 1 нашего Устава,[85] единодушно пришли к выводу, что «добрый и праведный мусульманин или язычник угоднее взору Создателя, чем злой и порочный христианин, пусть даже его вера было безупречна, как у самого святого Павла и сам он соблюдал все церковные обряды и установления». Вскоре епископ Винчестерский Бенджамин Ходли выпустил книгу на эту тему «Просто отчет о Природе и цели Причастия», в которой отстаивал приведенный выше тезис. Шум вышел большой…

Середина нашего века как раз та пора, когда Англия, в 1707 году объединившись с Шотландией, начинала расправлять плечи. Правительство его величества Георга II, возглавляемое Робертом Уолполом, вместе с парламентом делало все, чтобы полностью монополизировать торговлю с колониями, захватить рынки в обширных испанских владениях в Америке, которые Испания, вконец ослабевшая уже не могла защитить; навязать французским конкурентам самые невыгодные маршруты и таможенные сборы. Мы много спорили с Макферсоном — достойно ли строить благоденствие нации на несчастьях и ограблении других народов? Жадность английских купцов не знала предела. К сожалению, как указывал полковник, есть необходимый этап к переходу на новую ступень нравственного совершенства. Мораль нищих пенса не стоит, утверждал он. Всякий благородный поступок, всякий, добивающийся справедливости закон требует для своего осуществления изрядных средств. Конечно, соглашался наставник богатство само по себе грех и открывает дорогу дурным наклонностям.

— Как же совместить одно с другим? — воскликнул я.

— Проще простого, — объяснил полковник. — Накопление капитала есть необходимый этап оздоровления мира. Мы здесь, в Англии, уже насмотрелись на уравнителей, желавших поделить одни штаны на десятерых. Нет, штанов должно быть много и таких фасонов, какие только гражданину заблагорассудится иметь. Только в этом случае есть шанс убедить их владельца, что количество штанов ничто по сравнению с внутренним покоем и миром в душе. Что убийство, грабеж, обман не самые лучшие способы общения с себе подобными. Да, наше купечество и лендлорды хищны, жадны. Помани их стопроцентной прибылью, они тут же забудут все заповеди Христа. Нет такого преступления, на которое они не пойдут, если почуют возможность получить двести процентов! Восток и Запад, Юг и Север еще возопят, почувствовав на себе их хватку. Одним словом, мы не вправе обманывать людей, твердя им — не убий, не укради, не прелюбодействуй и так далее, если сами уверены в том, что на пустоши только сорняки родятся. Можно окультурить лес, изобильный плодами и зеленью. Нельзя, не обладая значительными средствами, превратить пустыню в рай. Как они добываются, это другой вопрос. Вот на этом этапе твоей жизни и следует попытаться убедить людей, что введение в русло закона предпринимательской деятельности на пользу самим же добытчикам капиталов.