Первой хватило разума Кетеван, она встала возле мужа, решительно глянула в мою сторону и спросила, что же уважаемый Жермени предлагает.

Я вздохнул, отогнал посторонние мысли и постарался объясниться.

— Вы решили избавиться от дочери — это ваше право. Мое решение неизменно, его причины я изложил достаточно ясно. Но теперь, когда мне стало известно, что девушку ждет монастырь, я не могу оставаться равнодушным.

— Вам-то что за дело до Тинатин? — не удержалась Кетеван.

— Буду откровенным, мне дорога моя голова. Правитель до сих пор отказывает мне в личной аудиенции. Я не могу понять, чего он хочет…

Деметре встрепенулся, испуг уже схлынул с его лица, теперь как обычно подступила наглость. Я тут же резко осадил его.

— Не обольщайся, Деметре! Это совсем не значит, что Надир-хан лишил меня своих милостей. Не такой уж я, простите, наивный простак, чтобы не замечать, что происходит в ханской ставке. Скорее наоборот, мое положение день ото дня укрепляется. Если мои слова, уважаемая Кетеван, вам покажутся преувеличением, можете поинтересоваться у вашего родственника, господина Давида, прав ли?

Давид неожиданно кивнул. Проделал он это с важностью необыкновенной, как и подобает городскому голове. Брат его опять сник.

— К сожалению, пока не могу сказать, какого рода игру затеял великий Надир-хан, но в любом случае вы, уважаемые Деметре и Кетеван, только зрители. А вы отваживаетесь вмешаться в ход партии и убрать с доски очень важную фигуру!.. Неужели непонятно, что отсылка Тинатин — это открытое пренебрежение распоряжением регента. Я-то ему нужен, а вы?

Давид что-то глухо буркнул. В мою сторону он по-прежнему не глядел.

— Вы скажите, что этого требует обычай, — продолжил я. — Честь дороже жизни! Дурную траву с поля вон! Полностью с вами согласен и со своей стороны предлагаю решение, которое позволит и баранам остаться целыми, и волкам насытиться. Тинатин поедет со мной, поскольку это я выкупил ее. Только пока она будет рядом, вы можете чувствовать себя в безопасности.

— Но тогда люди сочтут, что мы, как какие-то нехристи, продали родную дочь в наложницы! — воскликнул Деметре.

— Нет, — возразил я, — это не я покупаю у вас дочь. Это вы платите мне, чтобы я увез ее с собой. Безопасность семьи дорого стоит. Для вас Тинатин отрезанный ломоть. Не надо делать такие глаза, Деметре. Что вы хватаетесь за кинжал! Я всегда успею проткнуть вас шпагой.

Давид положил огромную ладонь на плечо младшего брата. Тот снова сел на стул.

— Да-да, уважаемый. За вами должок. Так что, если мы договоримся, то к моему отъезду деньги должны быть выплачены полностью. Трудность заключается в другом. Послушайте, госпожа Кетеван, если Тинатин поедет со мной, как внушить местной знати и следовательно… — я указал пальцем на потолок, — что все делается без всякого ущерба как для вашей, так и для моей чести? Как соблюсти приличия? Как добиться, чтобы все решили, что свадьба — это только вопрос времени?..

— Это невозможно. После сватовства невеста не имеет права даже приблизиться к дому мужа.

— Я не считаю Тинатин своей невестой, — ответил я. — И никакого сватовства в помине не было. Неужели нельзя обойти это условие? Неужели невеста не может навещать никого из знакомых, где имела бы возможность встретиться со своим суженым?

— Разве только в сопровождении кровных родственников… — задумчиво ответила Кетеван.

Тут, наконец, Давид подал голос.

— В таком случае нашей семье не за что платить, уважаемый Жермени. Вы увозите у нас девицу — это оскорбление для семьи!

— А те деньги, что я потратил на ее покупку?

— Они будут служить возмещением за нанесенное бесчестье.

— Тогда отправляйте ее в монастырь, а я добьюсь, что Надир-хан принял меня.

Теперь они заговорили все разом, скоро я тоже включился в спор.

В конце концов мы нашли условие, при котором можно было соблюсти общие интересы: Деметре возвращает мне сумму, потраченную на вызволение Тинатин из рабства, кроме того, снабжает меня припасами на месяц, удобной повозкой, а дочь нарядами, скакуном под седлом и прочими женскими причиндалами. Сопровождать ее будет двоюродный брат Сосо, которого я обязуюсь на официальной основе включить в свою свиту. Так, чтобы считалось, что он служит при дворе Надир-хана, добавил Давид. Он должен быть рядом с девушкой, пока я не покину пределов Персии, после чего молодой человек должен будет вернуться ее домой.

На последних словах голос Кетеван упал до болезненного шепота, и я сразу догадался, что Тинатин больше никогда не видать родной дом. Разве что мы сдохнем одновременно — я и Надир-хан. Собственно, это уже были их семейные трудности.

Между тем войско вновь выступило в поход. Огнем и мечом прошли персидские полки по Кахетии, устроили погром в жемчужине Грузии, Алазанской долине, ограбили Алавердский монастырь — даже ободрали фрески, на которых были изображены лики святых в позолоченных одеждах, — однако меня в рядах усмирителей уже не было. По приказу Надир-хана мне было предписано отправиться в Муганскую степь, расположенную по левому берегу Аракса. Там следовало войти в сношения с католикосом всех армян Авраамом Кретаци и подготовить общие наметки к писанию, в котором следовало изложить общее для всех родственных исповеданий понимание имени Божьего. Ясно, что главная тяжесть работы должна была лечь на мои плечи, так как католикосу не пристало заниматься правкой священных книг, но и устраниться от назначенной Надир-ханом обязанности он не мог. Чтобы соблюсти нормы приличия, а главное, меры предосторожности, католикосу и окружавшим его ученым монахам было поручено перевести на фарси Послания апостолов, Деяния апостолов и Апокалипсис. Мирзо Мехди-хан, передавший мне распоряжения Надир-хана, предупредил о сохранении полной тайны. Встречаться нам было предписано только в домашней обстановке, вдалеке от внимательных глаз и ушей мусульманских фанатиков.

Хвала Всевышнему, что спас меня от подлинного зрелища погибающей Шемахи! Город погиб в огне, жители были ограблены и поголовно угнали в рабство. Как объяснил мне Шамсолла, побывавший в ставке Надир-хана, у них остались только глаза, чтобы оплакивать свою участь. Это было жуткое зрелище — мне, свидетелю и адепту, даже на расстоянии было трудно справиться с осаждавшими меня по ночам картинами человеческих мук. Я пытался мысленно заткнуть уши, чтобы не слышать вопли и скрежет зубовный. Не мог!.. И каждую ночь в ужасные сцены погромов, грабежей, убийств, насилий, тончайшей струйкой вплетались слезы Тинатин, после прощания с родителями разом подурневшей, похудевшей. Кетеван долго держалась, только когда приставленный к девушке двоюродный брат проводил ее в повозку, — разрыдалась как всегда неожиданно и бурно. Отец, больше всех любивший «голубку Тинатин», не скрывал слез и по-прежнему без конца крутил усы. За границами тифлисских садов девушка впала в какое-то заторможенное, полубредовое состояние. Мне пришлось через каждые два часа поить ее успокаивающим настоем, и все равно на нее было больно смотреть. Она вздрагивала при моем приближении. Когда же я случайно касался ее, Тинатин начинала бить крупная неприличная дрожь. Первое время она со страхом ожидала приближение темноты. Наверное, боялась, что я ворвусь к ней… Сосо, пылкий необычайно красивый юноша, добросовестно, на пределе сил охранял ее. К утру, сломленный усталостью, засыпал, сжимая рукоять кинжала. В этом было что-то смешное и трогательное. До того ли мне было! Продвигаясь навстречу опасности, я испытывал необыкновенный упадок физических сил и одновременно сильный душевный подъем. Как мог, я старался успокоить Тинатин — она стала мне, как дочь. Вечерами рассказывал ей и Сосо кое-что из увиденного… Из библейской истории, которая вся прошла у меня на глазах, из троянской войны, из путешествий Синдбада-морехода… Однажды, когда остался один на один с девушкой, обмолвился — хватит печалиться, Тинатин. Чтобы выжить в этом лучшем из миров, надо поменьше лить слезы, стараться побольше узнать и научиться постоять за себя. После того короткого разговора далее девушка путешествовала верхом.