Пусть бога благодарят еще за то, что государыня завет блюдет. Когда цесаревной решилась она на великое дело, то долго молилась перед тем. И клятву дала, что коль добудет отцовский престол, то никого не станет казнить смертью…
Доложено, что в Риге ангальт-цербстская принцесса встречена была во всем параде. Как же проехала она половину Европы, что никто о том не знал? И по почтовой части ничего ему не докладывали. Сие означает, что письма шли с приватными курьерами. Беспременно здесь шайка Лестока и француза Шетарди поработала. Лесток от пеленок доверенный врач при государыне, а граф Шетарди блюдет свой французский интерес. Так или иначе, все то вопреки российской пользе. Его мнение с самого начала сказано было государыне: лучшим выбором для наследника стала бы саксонская принцесса. К тому же курфюрст и король Польский Август тоже был обнадежен в отношении этого. Ждали лишь совершеннолетия великого князя. О цербстском доме говорилось лишь вскользь.
То правильно, что в супруги будущему императору русскому берут жену из незначительного дома. Не станет втягивать Россию в большие контроверзы европейские, а величие державы от того не уменьшится. В том только загвоздка, что и так голштинский дом, где вскормлен наследник, закрывается прусской дверью, а тут еще и Цербст выглядывает из того же окна. Ангальт-цербстский князь на прямой службе у прусского Фридриха, а для России это означает опасность таскать уголья из европейского огня в пользу сего тороватого короля.
В то же время саксонский союз предоставил бы многие пользы. Главное, закрывал бы бессильную Австрию от прусской диверсии. Не в том ли был расчет Петра Великого, чтобы опираться на Австрию и Саксонию противу султана и вкупе с державами морскими Англией и Голландией равновесить драчливую Францию и крепнувшую Пруссию? К тому ж и в польских делах от того сильнее стал бы русский вес, поскольку курфюрст Саксонский Август является польским королем…
За всем просматривается здесь прусская рука. Помимо Шетарди с Лестоком сторону цербстской принцессы гниет приехавший с наследником Брюммер, воспитатель его и гофмаршал двора. Сей швед кипит от ярости к Росии и готов хотя бы черта видеть у ней на облучке, абы был тот французского виду. Ну, а водит всех на ниточках Мардефельд, посланник прусский. Все и обстряпали они. Однако ж последнее слово было за государыней, и женское чувство сыграло в том роль!..
Разве ж дело в какой-то там принцессе, коих великое множество в Европе. Между тем еще одна не особливая, но имеющая далекие виды прибыль проистекает из саксонского союза. Коли Австрию да польско-саксонский двор привести к обозначению российской государыни императорским титулом, то и прочие дворы в Европе станут привыкать к тому. Помимо политического авантажу российский напор на султана получит свое законное обоснование. Известно, что тысячу лет стоял Рим, где положено начало христианскому порядку среди народов. Затем сделался новый Рим — Константинополь, откуда в Россию правомочно перешло наследие Мономаха. То тоже петровский завет, что в противность германским императорам, наследующим старому Риму, пусть пребывает в величии и славе Российская держава, наследница Цареграда. Тем самым утвердится равновесие в Европе и роль российского имени. Штандарт империи развернул великий преобразователь вместо знамени одной Москвы, и в том долгое и славное будущее России.
Меж тем ущербные умы староверные без смысла и толка ярятся противу всего иностранного. Но в том и суп. империи, чтобы вбирать в себя народы и языцы, обогащаясь телом и духом. Державный созидатель все то ясно видел. Вон крестник его Ганнибал, что Кронштадт строил, и вовсе арап. Что же, внуков и правнуков его нерусскими числить, даже если отличаться видом будут от какого сидельца с Гостиного ряду? Также и Ивана Ивановича Беринга, что ныне для России Америку нашел, не считать в русском послужном списке? А как обходиться с землями и народами, какие под сень Российской державы станут прибавляться? Коли попросту ясак с них брать на Батыев манер, то столь же недолго державе сей быть, как и орде Батыевой.
Вот что небезынтересно. Старозаветные ревнители, мыслящие огородиться от Европы, того же самого хотят, что и король Фридрих. Тот во сне видит загнать Россию назад в лесную да болотную Московию, откуда бы и выхода никуда не было. Чтобы по примеру самоедов считали, что никого больше, кролю них, и нет на земле.
В ту сторону как раз работают Шетарди с Лестоком. Мнится им, что государыня Елизавета Петровна по женской ограниченности да по природной ленивости пренебрежет делом великого родителя. Вот и сейчас она, почитай, на год подалась в Москву, и всем двором. Станет молиться, есть блины, плясать в маскарадах. Потом опять же на богомолье в Киев. Там и ангальт-цербстскую принцессу перекрестят, и будет при наследнике российского престола домашний прусский надзор…
Нет, не все еще у них сделано. Хоть вместе с тем же Лестоком да Шетарди содействовал он устранению от престола Брауншвейгской фамилии, но тут их пути расходятся. Не столь прост он, как кому-то думается. Разное видел в жизни. И тот день богом запечатлен в его сердце, когда великий государь положил некоему отроку руку на голову: «Поедешь в Европу!» Прямая линия прочерчена с того дня через всю его жизнь. По государевой задаче служил у курфюрста Саксонского, затем короля английского, в Дрездене и Гамбурге, Гааге и Лондоне, Митаве и Копенгагене. У одного его среди этого двора Петром Великим повешенный на грудь собственный портрет государев с бриллиантами.
А что Бирону приходилось служить, то кто не забирался на сей облучок. Только и к Бирону был он приближен не фавором и похлебством, а неуклонным усердием к державной пользе. Тому же Бирону только за происхождение не прощают, что у другого звалось бы доблестью. То лишь кажется, что кто-то самовластно правит сей державой. Россия такова, что кого угодно под себя преобразит. И нечего искать виновных у татар ли, немцев или еще где. А также детским обычаем врачей бить оттого, что холера в дому.
Не то, чей дом приладит свою креатуру к российскому престолу, должно иметь значение, а то лишь, что к пользе имперской будет служить. Такова саксонская партия для наследника, и к пей следует вести дело. Ангальт-Цербстская принцесса еще не доехала до места, а там всякое может получиться. Все же государыня — дочь Петрова, и коль представить ей резоны, то не станет уклоняться от отцова завета. А найти убедительные резоны уж его прямое дело.
Вице-канцлер российский Алексей Петрович Бестужев-Рюмин бросил в корзину поломанное перо, взял из коробки другое, самолично сделал ножиком удобный ему надрез и принялся писать четким бережливым почерком: «Государыня моя, во всенепременное исполнение службы, наинижайший твой раб, спешу уведомить тебя…»
Александр Ростовцев-Марьин, фланговый конной гвардии, свистнул по-егерски, поскакал, бросив поводья, в снежное поле за зайцем. Косой улепетывал к перелеску, вправо и влево подкидывая пушистый зад, а он скакал за ним просто так, чтобы размять себя и коня.
Здесь им была воля. На хуторе у латгальца пили утром парное молоко. В рассветной тьме встретили поезд из четырех карет и дефилировали сзади в версте, не приближаясь и не отдаляясь, как приказал полковник. Другие скакали впереди. Потом у одной кареты сломался полоз, и они шестеро добрый час топтались с лошадьми на пустой дороге, толкаясь для сугреву боками. Тут как раз и шмыгнул заяц — точь-в-точь российский, с белым коротким хвостом взадирку и длинными ушами.
Заяц сделал славный полукруг и теперь забирал к лесу. Казалось, он тоже играет, радуясь свежему снегу и ясному утру. И конь скакал без видимой натуги, не тратя полных сил. Пошли мелкие деревья, потом повыше, снег сделался глубже, и конь остановился. Заяц пропал из виду. Ростовцев-Марьин слез с седла и, не отпуская коня, стал собирать черную морозную рябину с прижатого снегом куста. Тьма ее была здесь.
А разогнувшись, замер с открытым ртом. В четырех шагах стояла в снегу барышня будто из сказки: в голубом с опушкой капоре, шитой золотом шубенке враспашку. Совсем как девки у них в Ростовце, присела она в снег, потом встала, поправляясь, и тут увидела его. Глаза у нее тоже были темно-золотыми, и он все глядел ошалело, забыв про все.