Новое облако пыли на дороге — наверняка очередная проклятая корова. Но нет, это всадник, да еще скачущий во весь опор. Должно быть, какой-нибудь жирный торговец… Потом Пэдуэй узнал Теодохада и отчаянно завопил:
— Германн!
— Аакхххх, — невозмутимо храпел Германн. Мартин подбежал к нему и ударил гота башмаком. Германн сказал: — Ааааакхх!.. Аакххх, аакххх.
Экс-король был уже совсем близко. Пэдуэй вскочил на лошадь и выехал на дорогу с поднятыми руками.
— Стой! Теодохад, мой господин!
Теодохад одновременно пришпорил коня и натянул поводья, явно терзаемый сомнениями: то ли остановиться, то ли гнать что есть духу. Для коня это, наверное, явилось последней каплей. Он захрипел, опустил голову и взвился на дыбы.
Голубые воды Неры сверкнули на миг в просвете между Теодохадом и его скакуном. Потом король с глухим ударом упал на седло и вцепился в гриву. Его лицо, искаженное ужасом, было покрыто пылью.
Пэдуэй подъехал ближе и успокаивающе сказал:
— Не волнуйся, мой господин, это я.
— Кто… кто… Что? А, издатель. Как тебя?.. Нет, не говори, сам помню. Почему ты останавливаешь меня? Я должен добраться до Равенны. В Равенне…
— Тебе не добраться до Равенны живым.
— Ты что такое говоришь?! Что имеешь в виду? Тоже хочешь убить меня?
— Вовсе нет. Но как, возможно, ты слышал, господин, я порой могу заглянуть в будущее.
— О Боже… Что там… что там, в будущем? Только не надо говорить, что меня убьют! Пожалуйста, не надо этого говорить, бесподобный Мартинус! Я не хочу умирать. Если меня оставят в живых, я никогда никого больше не побеспокою. Никогда-никогда!
Маленький седобородый человечек едва лепетал от страха.
— Если ты помолчишь минутку, я скажу тебе, что можно сделать. Помнишь, как за вознаграждение ты мошеннически лишил знатного гота красивой наследницы, обещанной ему в жены?
— О Господи, ты имеешь в виду Оптариса, сына Винитара, да? Только не говори «мошеннически», превосходный Мартинус. Я просто… э, употребил свое влияние… Ну, так что?
— Виттигис поручил Оптарису разыскать тебя и убить. Теперь он днем и ночью идет по твоему следу. Перед Равенной этот Оптарис догонит тебя, стащит с лошади и перережет тебе горло, вот так — ккхххх!
Пэдуэй схватился рукой за свое собственное горло, задрал подбородок и провел пальцем по кадыку.
Теодохад закрыл лицо руками.
— Что же делать? Что делать? В Равенне у меня друзья…
— Это ты так думаешь. Я знаю лучше.
— Неужели нет никакого выхода? Значит, Оптарису суждено убить меня, несмотря ни на что? Может, мне спрятаться?
— Пожалуй. Но если ты продолжишь путь в Равенну, мое пророчество сбудется.
— Тогда решено, я спрячусь.
— Надо только разбудить этого парня. — Пэдуэй указал на Германна.
— Зачем тратить время? Бросим его здесь!
— Он работает на моего друга и должен был заботиться обо мне. Однако вышло наоборот.
Они спешились, и Мартин возобновил попытки привести в чувство Германна. Теодохад же сидел на траве и стенал:
— Вопиющая несправедливость! А ведь я был таким хорошим королем…
— Конечно, — едко заметил Пэдуэй. — Если не считать того, что ты нарушил свою клятву Амаласунте не лезть в государственные дела, а потом организовал ее убийство.
— Ты не понимаешь, великолепнейший Мартинус. Она приказала умертвить нашего благородного патриота, графа Тулума, а также друзей ее собственного сына Аталарика…
— …И если не считать того, что ты вмешался — опять же, за вознаграждение — в папские выборы. Кроме того, ты пытался продать Италию Юстиниану — за виллу близ Константинополя и ежегодную ренту…
— Что?! Откуда тебе известно… Я хотел сказать — это гнусная ложь!
— Мне многое известно. К примеру: ты преступно пренебрег обороной Италии, бросил гарнизон Неаполя…
— Нет-нет-нет, говорю тебе, ты не понимаешь! Ненавижу все эти военные премудрости. Я не солдат, я ученый. Пусть решают мои генералы! Ведь это разумно, разве не так?
— Насколько показали события — нет.
— О Боже, никто меня не понимает, — простонал Теодохад. — Хорошо, я скажу тебе, Мартинус, почему я не помог гарнизону. Потому что знал, что это бесполезно. Мне посоветовали обратиться к великому магу, Иеконии из Неаполя, известному своими пророчествами. Да все знают, что евреи могут заглядывать в будущее… Он взял тридцать барашков и разместил их в трех загонах, по десять в каждом. Один загон назывался «готы», второй — «итальянцы», третий — «византийцы». А потом несколько недель морил барашков голодом. Выяснилось, что «готы» все сдохли, у «итальянцев» повыпала шерсть, а «византийцы» остались целы. Ясно — готам не победить. Зачем же напрасно проливать кровь?
— Чушь, — сказал Пэдуэй. — Я вижу будущее куда лучше, чем этот толстый мошенник. Так что если хочешь жить, слушайся меня.
— Э-э?.. Нет, Мартинус, пусть я уже не король, но принадлежу к знатному роду, и ты не имеешь права командовать…
— Как угодно. — Пэдуэй поднялся и зашагал к лошади. — Сейчас проеду немного по дороге, встречу Оптариса и подскажу ему, где тебя найти.
— Не надо! Я согласен! Я все буду делать — только не дай этому ужасному человеку поймать меня!
— Ну ладно. Если будешь слушаться, я, быть может, даже верну тебе трон. Однако на этот раз править будешь чисто номинально, усвоил?
Глаза Теодохада загорелись хитрым огоньком. Потом вмиг остекленели.
— Вот он! Оптарис, убийца!
Пэдуэй обернулся. И правда, по дороге скакал огромный бородатый гот. Хорошенькое дельце, подумал Мартин. Так много времени ушло на уговоры, что преследователь их нагнал!
Теодохад был безоружен. У Пэдуэя тоже ничего подходящего не было, кроме маленького ножика для мяса. И вообще человеку, выросшему в мире пушек и пулеметов, трудно относиться к мечу как к серьезному оружию, а тем более обзавестись им и научиться пользоваться. Мартин осознал свою ошибку, когда увидел сверкнувший клинок Оптариса. Гот наклонился в седле вперед и направил коня прямо на них.
Теодохад от ужаса замер, чуть трясясь и издавая слабые мяукающие звуки. Из последних сил он облизал пересохшие губы и взвыл:
— Armaio! Пощады!
Оптарис ухмыльнулся в бороду и занес правую руку.
В последнее мгновение Пэдуэй прыгнул на бывшего короля, повалил его в дорожную пыль и тут же вскочил на ноги, пока Оптарис останавливал коня. Теодохад тоже поднялся и с неожиданной прытью устремился к лесу. Оптарис, с яростным криком спрыгнув с лошади, понесся следом. Тем временем Пэдуэй сообразил, что не мешало бы вооружиться. Он склонился над Германном, который начал просыпаться, вытащил из его ножен меч и побежал наперерез Оптарису.
Это было — излишним. Бородатый гот сам повернулся к нему, решив сначала покончить с более настырным противником.
Только теперь Мартин понял, в какой угодил переплет. Он имел самое смутное представление об искусстве фехтования и, разумеется, совсем не имел навыков. Тяжелый неудобный меч скользил в потной ладони. Оптарис подбежал, сверкая белками глаз, оценил сложение и стойку Пэдуэя и приготовился рубануть сплеча.
Мартин парировал удар скорее инстинктивно. Клинки со звоном встретились, и одолженный у Германна меч, кувыркаясь, полетел в сторону. Оптарис молниеносно рубанул снова, но лишь со свистом рассек воздух. Если фехтовальщик Пэдуэй был никакой, то с ногами у него все было в порядке. Он кинулся к мечу, схватил ею и бросился бежать что есть мочи. Оптарис, громко топоча, пыхтел сзади. В колледже Мартин недурно бегал спринтерские дистанции; если бы удалось вымотать этого тяжелого бородатого гота… Шлеп! Пэдуэй споткнулся и упал лицом в грязь.
Каким-то чудом ему удалось довольно быстро вскочить, однако драгоценные секунды были потеряны. Оптарис рванулся вперед и высоко занес меч. В последней отчаянной попытке защититься Пэдуэй сделал выпад в открытую грудь врага, надеясь скорее не подпустить его, нежели всерьез ранить.
Оптарис, надо отметить, был опытным бойцом. Но в его время бились только лезвием меча, колющие удары были неизвестны. Поэтому немудрено, что рвущийся к противнику гот со всего размаха насадил себя на выставленное острие. Оптарис захрипел, пытаясь вздохнуть, выдернул из груди меч и повалился наземь; изо рта хлынула кровь. Потом он выгнулся, вздрогнул всем телом и затих.