Теперь уже несколько человек оказалось рядом, они перенесли его на диван.

— Спокойнее, сэр, — говорил ему один из них.

— Сообщите жене, пожалуйста, — сказал мистер Рамсей.

Вскоре с улицы донесся вой сирены «скорой помощи». Началась жуткая суматоха. Какие-то люди входили и выходили. Его накрыли одеялом почти до самой шеи, развязали галстук и расстегнули воротник.

— Теперь лучше, — сказал мистер Тагоми.

Ему было удобно лежать, и он даже не пытался пошевелиться. «Все равно моя карьера закончена, — решил он. — Генеральный консул, несомненно, поднимет крупный шум, будет жаловаться на неучтивость, вероятно, даже на нанесенное ему оскорбление. Но в любом случае что сделано, то сделано. Да и в более важном деле мое участие закончилось. Я сделал все, что было в моих силах. Остальное — забота Токио и германских группировок. Но, так или иначе, борьба будет проходить без меня. А я думал, что это всего-навсего пластмассы. Важный торговец прессформами. Оракул-то догадался, намекнул мне, а я…»

— Снимите с него рубашку, — раздался голос.

Скорее всего, местный врач. В высшей степени уверенный голос. Мистер Тагоми улыбнулся. Голос — это все.

А может быть, то, что сейчас с ним произошло, и есть ответ? Каким-то таинственным образом организм сам знает, что делать: что настало время бросить работу, хотя бы частично, временно. «Я должен на это согласиться. Что сказал мне Оракул в последний раз? Тогда, когда я обратился к нему в кабинете, где лежали те двое мертвых или умирающих. Гексаграмма шестьдесят один. Внутренняя правда. Свиньи и рыбы наименее разумны из всех животных, их трудно убедить. Таков и я. Книга имела в виду меня. Никогда я не мог до конца понять происходящего: это естественно для подобных созданий. Или именно это и есть внутренняя правда — все то, что со мной произошло?

Я подожду и увижу, в чем она состоит».

* * *

В этот же вечер, как раз после обеденного приема пищи, к камере Френка Фринка подошел служащий полиции, отпер дверь и велел ему идти в дежурку и забрать свои пожитки.

Вскоре он стоял перед участком на тротуаре на Керни-стрит среди толпы прохожих, спешащих по своим делам, среди автобусов, сигналящих автомобилей, выкриков рикш. Было холодно. Длинные тени легли перед каждым зданием.

Френк Фринк какое-то мгновение постоял, а затем стал машинально переходить улицу вместе с другими в зоне перехода.

Он подумал о том, что был арестован без всякой существенной причины, без какой-либо цели и так же без всякой причины отпущен.

Ему ничего не объяснили, просто отдали сверток с одеждой, бумажник, часы, очки, личные вещи и вернулись к своим делам. Пожилой пьяница полицейский вывел его на улицу.

«Чудо, — подумал он. — Это чудо, что меня выпустили. В какой-то мере счастливая случайность. По всем правилам я уже давно сидел бы на борту самолета, следующего в Германию, на пути к уничтожению».

Он все еще не мог поверить ни тому, что его арестовали, ни тому, что его отпустили. Все это казалось нереальным. Он брел мимо закрытых лавок, переступая через всякий мусор, разносимый ветром.

«Новая жизнь, — думал он. — Как будто заново родился после того, как побывал в аду, а теперь очутился в другом аду. Кого же мне благодарить? Может быть, помолиться? Хотел бы я все это понять, — сказал он себе, — шагая вечерним тротуаром, забитым людьми, мимо неоновых реклам, хлопавших дверей баров на Грант-авеню. — Я хотел бы постичь это. Я должен».

Но он знал, что никогда этого не поймет.

«Просто радуйся, — подвел он итог, — и иди дальше».

Что-то в мозгу подсказало, что нужно возвращаться к Эду, что он должен войти в мастерскую, спуститься в подвал, продолжить дело, работать руками и не думать, не поднимать головы и не пытаться что-либо понять, всецело отдаться работе и сделать уйму вещей.

Он быстро, квартал за кварталом, пересек кутавшийся в сумерки город, изо всех сил, как можно быстрее, стараясь вернуться к устойчивому, надежному месту, где он был до случившегося, и где все было понятно.

Добравшись наконец, он увидел, что Эд Мак-Карти сидит за верстаком и обедает. Два бутерброда, термос с чаем, банан, несколько штук печенья.

Френк Фринк встал на пороге, стараясь отдышаться.

Эд услышал дыхание и повернулся.

— Я было подумал, что ты погиб, — сказал он.

Он прожевал еду, проглотил прожеванное и откусил еще.

Возле верстака стоял включенным небольшой электрокалорифер. Френк подошел к нему и наклонился, согревая руки.

— Как я рад, что ты вернулся, — добавил Эд.

Он дважды хлопнул Френка по спине и вернулся к бутербродам. Он не сказал больше ничего. Единственными звуками были гудение вентилятора калорифера и чавканье Эда.

Положив пальто на стул, Френк набрал горсть наполовину завершенных серебряных сегментов и понес их к полировальному станку. Он насадил круг, войлочную шайбу на ось, включил мотор, смазал шерсть полировочным компаундом, надел защитные очки и, усевшись на высокий стул, начал снимать с сегментов, одного за другим, огненную чешую.

Глава 15

Капитан Рудольф Вегенер, теперь уже путешествующий под именем Конрада Гольца, оптовый поставщик медикаментов, смотрел в окно ракетного корабля Люфтганзы.

Впереди уже была Европа.

«Как быстро, — подумал он. — Мы сделаем посадку на аэродроме Темпельхоф примерно через семь минут. Интересно, чего же я добился?»

Он глядел на то, как быстро приближается земля.

«Теперь очередь за генералом Тадеки. Что он сможет предпринять на Родных Островах? Мы, по крайней мере, сообщили ему эту информацию. Мы сделали то, что могли. Однако особых причин для оптимизма нет, — подумал он. — Вероятно, японцы ничего не смогут сделать для того, чтобы изменить курс германской внешней политики. В правительстве у власти Геббельс, и, скорее всего, это правительство удержится. После того как оно укрепит свое положение, оно снова вернется к идее «Одуванчика». И еще одна важная часть планеты будет уничтожена вместе со всем населением ради сумасшедших идеалов фанатиков. В сущности, можно предположить, что они, фашисты, уничтожат всю планету, оставят на ее поверхности лишь один стерильный пепел. Они на это способны: у них есть водородная бомба. Несомненно, в конце концов, они так и сделают. Их образ мышления ведет к этой «Гибели богов». Возможно, что они даже жаждут этого, активно стремятся к этому фатальному светопреставлению, уничтожению всего на свете. Что же оставит после себя этот безумный Третий Рейх? Будет ли он причиной конца всей жизни на Земле, любого ее проявления, повсюду? И наша планета станет мертвой планетой от наших же собственных рук?»

Он не мог в это поверить.

«Даже если вся жизнь на нашей планете будет уничтожена, то должна же быть где-то еще другая жизнь, о которой мы просто ничего не знаем. Невозможно, чтобы наш мир был единственным. Должны быть и другие миры, нами не замеченные, в другой области пространства либо даже в другом измерении, а мы просто не в состоянии их постичь. Даже если я не смогу доказать этого, даже если это не логично, я верю в это», — сказал он себе.

Громкоговоритель объявил:

— Майнен дамен унд геррен, ахтунг, битте… Внимание…

«Мы заходим на посадку, — сказал про себя капитан Вегенер. — Я совершенно уверен в том, что меня встретят агенты СД. Вопрос только в том — какую из группировок они будут представлять? Поддерживающую Геббельса или Гейдриха? Допуская, что генерал СС Гейдрих еще живой. Пока я на борту этого корабля, его могли окружить и пристрелить. Все происходит так быстро во время переходного периода в тоталитарном обществе. В фашистской Германии быстро составляются списки лиц, перед которыми прежде большинство трепетало…»

Несколькими минутами позже, когда ракета приземлилась, он встал и двинулся к выходу, держа пальто в руке.

Перед ним и позади него шли возбужденные быстрым перелетом пассажиры.