Не заметил, как кубикулюм наполнился близкими и друзьями: не видел никого, — в ушах звучали слова Аврелии о воздаянии.

Он закрыл ей глаза, взял Юлию под руку и медленно направился к двери.

Вторая смерть — смерть Катулла — не опечалила Помпея. Катулл преследовал триумвиров стихами, в которых звучала злобная насмешка, но стихи были хороши, и Помпей, часто досадуя на него, радовался нападкам поэта па Красса и Цезаря.

Спустя несколько дней слегла и Юлия. Находясь в атриуме, Помпей слышал крики и стоны рожавшей жены, несколько раз входил в кубикулюм, где она, потная, корчилась с искаженным лицом на ложе, а возле нее суетились повивальные бабки, и молча выходил за дверь.

Роды были трудные — младенец шел не головкой, а ножками. Приглашенный врач-перс, выгнав повивальных бабок, хотел спасти жизнь матери, пожертвовав ребенком. Но искусство его оказалось бессильным: на третьи сутки роженица умерла, произведя на свет хилую дочь.

Помпей был в страшном горе, никого не хотел видеть, на дочь не мог смотреть, и, когда перс, спустя несколько дней объявил, что дочь умерла, Помпей равнодушно взглянул на него.

— Если бы ты спас госпожу, — вымолвил он трясущимися губами, — я заплатил бы тебе две тысячи талантов!..

— Увы, господин мой, — вздохнул врач, — всё, что в силах человека и врача, было сделано, но против воли богов бессильны всякое знание и мудрость…

В день погребения Юлии, которую народ решил хоронить как дочь популяра на Марсовом поле, Помпей, идя за носилками жены, услышал мужской шепот:

— Юлия связывала крепкими узами двух мужей — зятя и тестя. Теперь узы разорваны. Что будет?.

Помпей повернул голову, но увидел матрон и девушек, которые шли с опущенными головами. Оглянулся в другую сторону — тоже женщины.

«Неужели я это сам думал? — покачал он головою. — Война с Цезарем? Пусть война. Довольно я пожил. Всё надоело».

Медленно шел, не глядя на матрон и их дочерей, жадно следивших за каждым его движением.

Цицерон шел не в толпе, а стороною.

«Не успел стать вдовцом, как уже девушки мечтают о замужестве с ним, — думал оратор, догоняя Помпея и беря его под-руку. — Вот Деметрий и его жена-простибула, вот сенаторы, всадники. Все привели своих дочерей: выгодный жених, хе-хе-хе! Они говорят о «женитьбе для пользы государства». Прав был Катон, называя республику свахою!..»

Однако он громко не засмеялся, только лицо его приняло насмешливо-злое выражение, когда он, прищурившись, оглядывал невест.

В Риме происходили уличные беспорядки, стычки между отрядами Клодия и Милона, насилия, подкупы. Общество желало выборов, как выхода из создавшегося положения, но народные трибуны откладывали их под разными предлогами. Помпей не предпринимал никаких шагов.

Из Галлии приходили известия о военных делах Цезаря: восстание эбуронов и уничтожение ими пяти когорт Титурия Сабина, осада в области нервиев Квинта Цицерона в его лагере — не было ли это местью за убийство Думнорига, вождя галльских популяров?

Помпей радовался неудачам Цезаря.

Кончался год, а выборы не были произведены. Помпей злорадствовал, что в городе анархия и что с начала следующего года все магистратуры будут свободны.

— Клянусь богами, — говорил он Цицерону, — я ни в чем не виноват, а подлые слухи распространяемые нобилями, будто я хочу отнять власть у сената, лживы. Зачем мне власть? После смерти Юлии ничто для меня не мило, ничто не нужно, и ни одна женщина не сможет утешить меня в понесенной утрате.

— На похоронах твоей супруги я наблюдал за матронами и их дочерьми, — вкрадчиво сказал Цицерон, — они смотрели на тебя с такой жадностью…

— Нет, ты ошибся, — поспешно прервал его Помпей, — я никому не давал повода…

— Знаю, но они дают тебе повод подумать о женитьбе…

В эти дни, прогуливаясь в Лукулловых садах, Помпей часто встречался с Кальпурнией, Тертуллией и Корнелией. Он беседовал с ними о триумвирах и войнах, которые они вели далеко от родины, и сердечно утешал, уверяя, что мужья скоро возвратятся в Рим.

Матроны слушали его с грустными улыбками, не веря, что войны скоро кончатся, и каждая поглядывала на Помпея с признательностью: Кальпуриия — с улыбкою в черных блестящих глазах, Тертуллия — слегка наклонив Поседевшую голову, и Корнелия — потупив глаза.

Помпей невольно сравнивал Кальпурнию с Корнелией. Супруга Цезаря уступала красотой, свежестью и обаянием жене Публия Красса, и безутешному вдовцу казалось, что душа Юлии тайно соединилась с душой Корнелии. Он смотрел на нее с немым восхищением, и Кальпурния, задетая его невниманием, сказала с досадою:

— Взирая на чужих жен, глаза иногда портятся. Помпей смутился, но тотчас же нашелся:

— Благородная Корнелия напоминает лицом и глазами покойную Юлию. И я не могу побороть себя, чтобы не смотреть на нее.

Корнелия подняла на него большие черные глаза, похожие на влажные маслины, и тихо вымолвила:

— Я дружила с Юлией, хотя она была старше меня. Увы, Помпей, ты не найдешь такой второй женщины в республике!

— Верно, благородная госпожа, — вздохнул Помпей, — если душа Юлии не соединилась с душой другой женщины…

Он кивнул матронам и быстро зашагал по дорожке, которая вела к выходу.

XIV

Наступила весна. Красс получил известие, что парфянский арсак, вторгшись в Армению, послал против римлян конницу под начальствованием сурены. Перебежчики говорили о дикой храбрости многочисленных наездников и их стремительных налетах, против которых не мог устоять ни один полководец.

Красс покачивал головою. Он хотел перейти с семью легионами в Зевгме через Евфрат и броситься на парфянские полчища, но армянский царь Артабаз, прибывший с шестью тысячами всадников, отговаривал, обещая прислать еще десять тысяч конников и тридцать тысяч пехотинцев, если Красс вторгнется в Парфию через Армению.

Обдумав предложение Артабаза, триумвир отверг его и двинулся преследовать парфян.

Накануне выступления пробрался к нему в шатер старый жрец.

— Родом я этруск, — сказал он, — изучение мантики отняло у меня все радости жизни. Взгляни на меня — от трудов и размышлений я облысел, но зато мудр, скромен, не тщеславен. Что такое жизнь? Мимолетное представление. Душа моя обогатилась, приблизилась к божеству. И я хочу предостеречь тебя, проконсул! Помни: ты победишь, если в твой лагерь прибудет весталка и сотворит молитвы по известному ей обряду. Мужайся, шли гонцов в Рим, избегай наступать до ее приезда.

Жрец медленно удалился. В молчании Красс просидел всю ночь, размышляя.

«Великий жрец не отпустит из Рима девы Весты… Разве я не подвергся проклятию жрецов, которые считают выступление против мирного народа клятвопреступным? Но если не будет здесь весталки, то должен ли я идти против богов?»

— Боги, боги! — злобно прошептал он. — Прав Цезарь: проклятая выдумка жрецов! Боги не там, на Олимпе, а на земле — мы, триумвиры, владыки земель и народов…

Встал. Долго ходил взад и вперед по шатру. Светильня мигала, чадя и потрескивая.

Вошел караульный легат и доложил, что обходя лагерь, заметил часового, выбиравшегося с каким-то бродягой за палисад.

— И ты… — вскричал Красс.

— Я задержал обоих. Бродяга оказался лазутчиком. Оба закованы в цепи.

— Приведи их.

Вскоре предстали два человека: молодой новобранец и бородатый парф.

Красс подошел к воину:

— Бежать хотел?

Легионарий молчал, быстро мигая ресницами; во взгляде, устремленном на полководца, были страх и тупая покорность.

Красс размахнулся и ударил его кулаком в зубы с такой силой, что новобранец, охнув, отлетел на несколько шагов.

— Кто ты? — спросил проконсул, вглядываясь в мужественное лицо варвара.

Парф что-то забормотал. Он говорил быстро, захлебываясь, и Красс, не понимая, смотрел с любопытством на человека, который осмелился проникнуть в римский лагерь.