Им было приятно отложить на несколько часов оружие и, собравшись за столом, начать рассматривать друг друга поверх тарелок и обнаженных женских плеч, не пренебрегая, однако, содержимым платьев и тарелок (за исключением американского металлургического короля: он страдал несварением желудка – вино и женщины для него, по-видимому, не существовали: он строго придерживался диеты, посасывал яйцо всмятку и запивал минеральной водой).

Мы не описываем женщин: они составляли часть ужина, а меню нас не интересует. Между ними были красивые и некрасивые, но все до одной отличались изысканностью, не все были молоды, но каждая могла возбудить аппетит. Одни принадлежали к миру театра, другие – к миру литературы. Не все были продажны по профессии, но все имели к ней призвание. Юная послушница из Анконы была за столом свежей ягодкой. Присутствие Аннеты вызывало удивление. Да и Тимон, казалось, испытывал неловкость; он уже начинал жалеть, что привез ее.

Но она сама разрешила все трудности. Любезная, преисполненная чувства собственного достоинства, она приняла на себя за столом роль хозяйки.

Можно было подумать, что это ее дом. И Тимон не мешал ей. Она сидела против него; рядом с ней по одну сторону сидел старый морщинистый господин, поглощенный заботой о своем здоровье, рассказывал ей о внучатах, о благотворительных обществах, о детских яслях, – этакий Венсан де Поль, а по другую – тот красивый малый. Он без стеснения шептал ей прямо в ухо, что этот добрый старик – сущий крокодил, и весело рассказывал историю с переодеванием, которая произошла с ним не то у арабов, не то в Индии; он, видимо, был тонкий знаток нарядов и косметики. Соседи не мешали Аннете наблюдать за остальными гостями; она незаметно руководила и разговором и слугами. Слуги живо смекнули, что за приказаниями надо обращаться к ней и что она будет отдавать их молча, взглядом. Но еще удивительнее было то, что гости приняли заданный ею тон, хотя никто бы не подумал, что это она его задала. Чтобы придать собранию строгую, академическую корректность, не хватало только музыки. Но Аннета была женщина хорошей галльской закваски: она признавала законные права такого вольного собрания и даже сама готова была воспользоваться этими правами, поскольку она в этом собрании участвовала. Она умела спокойно, ничего особенно не подчеркивая, рассказать своим теплым, приятным голосом какую-нибудь игривую историю. И многие из слушавших ее мужчин оказались достаточно искушенными в остроумии, чтобы оценить сдержанность выражений, которые она находила для довольно скользкого сюжета. Тимон был втайне польщен непредвиденным успехом своей «лошадки». Она предстала перед ним в новом свете, и теперь он глазом знатока приглядывался к «почтенной даме», которая так хорошо знала меру во всем и, не переступая границ, проявляла тонкий вкус и в разговоре и в еде: надо заметить, что Аннета отдавала должное и кушаньям. Она не боялась никаких состязаний и вовремя умела сохранить равновесие. Этого мало: не тратя усилий, она и других заставляла сохранять равновесие.

Но все-таки не для этого же они здесь собрались! И под конец, встав из-за стола, Тимон отвел Аннету в сторону и с почтительностью, какой никогда раньше не проявлял, не без грубых – и все же лестных, – комплиментов (какая женщина не чувствительна к комплиментам?) освободил ее от роли хозяйки, так как продолжение вечера могло стать слишком шумным, и предложил пойти отдохнуть в приготовленной для нее комнате. Аннета сразу поняла, что ее выпроваживают для того, чтобы она не мешала. Тимон уж очень подчеркивал, что после столь утомительного дня она имеет право на отдых «по возрасту». Но под этой тяжеловесной неучтивостью все же скрывалось заботливое внимание и даже известное уважение, что для Тимона было необычно. Она прочитала в его глазах, что он хочет оградить ее от того, чего ей видеть не подобает. За это она была ему благодарна. Тем более что первоначальной целью Тимона, когда он увозил ее сюда, было именно заставить ее увидеть то, что ей противно… Правда, тут была эта девочка, которую она намеревалась оберегать. Однако (не будем преувеличивать ее наивность!) она понимала, насколько смешна такая роль: сюда приезжают не для того, чтобы оберегать девиц! И Тимон, сдаваясь, как бы говорил ей: «Прости! Твое место не здесь. Ты была права». Не могла же она в такую минуту ответить ему: «Нет, я остаюсь, чтобы спасти добродетель…» Чью? Этих овец? Тогда ей была одна дорога – в Армию спасения…

Она рассмеялась и весело сказала:

– Спасибо, хозяин, что вы снимаете меня с поста! Передаю вам пароль.

– Какой?

– «Ясная голова».

– «Ясная голова»? Да, у тебя голова ясная! Иди спать.

Простились они сердечно. Прежде чем уйти из гостиной, Аннета для очистки совести поискала глазами итальяночку и наконец увидела ее в одной группе, где смеялись и курили. Она была под хмельком (от двух наперстков вина у нее кружилась голова) и даже не заметила, как Аннета ушла.

В дверях Аннета столкнулась со старым американцем; его тоже не интересовало продолжение вечера: подобно ей, он тоже добродетельно отправлялся спать. Он кивнул ей сочувственно и одобрительно. Аннета ушла к себе в комнату на втором этаже, в самом отдаленном и тихом конце дома, с окнами в парк. Она устала, и ей было приятно вытянуться на прохладных простынях. Она была скорее довольна проведенным вечером. Игра была не лишена опасностей, и для своих лет она справилась с ней неплохо… «Для своих лет!..» Именно возраст и помог ей. Но чем кончится игра для других? Говорят, кто проиграл, тот и в выигрыше! «Вот еще! Стоит думать о таких глупостях…» Она взяла из книжного шкафчика, стоявшего возле кровати, первый попавшийся изящно переплетенный томик, полистала, улыбнулась, помечтала и так, с книгой в руках, заснула…

Прошел час, может быть, два, – она не шевельнулась.

Когда она всплывала на поверхность из глубины своего сна (еще была ночь, безлунная, но ясная летняя ночь), у нее было такое ощущение, точно она слышит чей-то отдаленный призыв и голос собственной совести. Мягкая постель нашептывала ей: «Лежи спокойно, лежи спокойно!» Но смутная тревога все же нарастала. Аннета приподнялась на локтях… Тревога шла не только изнутри. Шум доносился из ночной темноты, мелькали едва различимые огоньки. Аннета напрягла слух. Ей не понадобилось много времени, чтобы понять все… «Ясная голова! Они ее потеряли!..» Аннета пожала плечами и снова погрузилась в дремоту… Однако слишком уж они там разошлись! Из парка доносилось рычание. И дружный собачий лай… Аннета встала и открыла окно… Ее комната находилась в углу, образуемом главным зданием и левой пристройкой, так что главное здание загораживало сад. Все же сквозь деревья она могла видеть отсветы огней, быстро передвигавшихся по саду. Она слышала пронзительные звуки охотничьего рога и все более громкий лай собак… И душераздирающие крики… Аннета поспешно оделась, вышла из комнаты и стала искать в коридоре окно, из которого можно было бы все увидеть… Возле главной лестницы она нашла балконную дверь, выглянула, и ей показалось, что она видит сон.

Загонщики с факелами. Лающие собаки извиваются на поводках, точно в пляске св. Витта. И бегущие от собак по лужайке голые женщины… Охота Дианы… Но здесь охотились за самой Дианой. Под громкий смех и завывание фанфар из-за деревьев вышли четыре охотника в красном. Они несли на плечах голую нимфу, привязанную, как подстреленная лань, за руки и за ноги к жерди. Голова у нимфы свесилась, и, по правде говоря, вопли, которые она испускала, были не к лицу особе божественного происхождения.

Это была крупная девица во вкусе Иорданса; она задыхалась и плевалась от бешенства. Группа веселившихся зрителей потешалась этой картиной. Зрители держались за бока и отвечали нимфе тоже не слишком изысканными словцами…

Увидев с балкона эту ночную охоту, Аннета подумала:

«Идиоты! Вот что они изобрели!.. Экая шваль! Вздумали разыгрывать Борджиа!.. Какие ничтожества! Начитались дешевых романов и вдохновились… Их поэзия – Дюма-папаша и Октав Фейе… Дураки! Последние романтики из „Нельской башни“…»