А у меня на столе лежит маленький осколок китайской вазы — я сохраню его на память об этом дворце!

Уничтожена ценнейшая библиотека Павла I, часть книг увезена в Германию, груды книг выброшены в прилегающий ко дворцу ров. Мраморные скульптуры разбиты, чугунная ограда парка снята, снят и увезен художественный паркет, а сам дворец немцами при отступлении сожжен. Памятники старинной архитектуры — дома, расположенные в парке, разобраны на дрова и сожжены; крутые красивые мостики в парке взорваны, тысячи деревьев в этом и в других парках города вырублены на дрова.

Разрушены, преданы огню зоотехнический институт, педагогический техникум, средние школы, оба театра, Дом культуры, кинотеатр. Из тысячи четырехсот жилых домов Гатчины уцелело не больше половины. Полностью разрушены промышленные предприятия и железнодорожный узел, водонасосная и водонапорная станции, канализация, электростанция…

Гатчина — первый пригород Ленинграда, в котором нашим войскам удалось освободить от гитлеровцев местных жителей, но их — всего одна двадцатая часть прежнего населения, примерно три тысячи голодных, в отрепьях людей, старых и молодых, женщин и детей.

Там и здесь в городе надписи: «Вход русским воспрещен», «Вход только для немцев»…

Жители плачут, обнимают русских солдат, радуются… Из первых рассказов гатчинцев мы узнаем о массовых расстрелах, о виселицах на базарной площади, на проспекте 25 Октября и в других местах города. Казни происходили систематически, ежедневно.

Пытки, публичные порки и изнасилование женщин, планомерное истребление людей голодом, сожжение других заживо в концлагере, устроенном в Торфяном поселке… Об этом рассказывают уцелевшие в лагере заключенные, у которых на груди еще намалевано клеймо «К». Малолетних девочек насиловали на глазах матерей, стреляли в детей для потехи.

Русскому человеку трудно поверить в самую возможность подобных зверств.

В других пригородах Ленинграда мы не слышали о таких ужасах, не слышали только потому, что стены и камни — немы, а живых людей в этих пригородах не было найдено…

Все, все в подробностях узнаем мы позже, ни одно преступление не укроется от всевидящего ока истории. Но и то, что уже узнали мы о Гатчине, леденит сердца наши.

Бои за Гатчину шли тяжелые и кровопролитные. Для противника Гатчина была основным узлом рокадных дорог, позволяющим маневрировать войсками, перебрасывать вооружение и боеприпасы. Немцы постарались сделать подступы к городу неприступными, создали множество опорных пунктов, связанных между собой траншеями полного профиля, подкрепленными системой дзотов и дотов.

Сегодня картина боев за Гатчину для меня значительно полнее, чем вчера.

Особенно ожесточенно дрались наши войска у деревень Большое и Малое Пеггелево и Большое Верево. Здесь каждый дом превращен был немцами в дзот.

Сломив их сопротивление, форсировав затем речку Веревку, наши части вышли к шоссейной дороге Гатчина — Пушкин, овладели ею, выбили врага из укреплений в деревнях Новая и Бугры и стали обходить Гатчину с востока. Другие части, наступавшие северо-западнее, сломив сопротивление врага у деревни Оровки, вышли к реке Ижоре. Здесь, у деревни Вайялово, немцы взорвали плотину и мост через реку. По грудь в ледяной воде наши воины форсировали Ижору…

Первыми ворвались на окраину Гатчины батальоны Лебеденко и Миронова.

Они стали методически выбивать немцев из домов, приспособленных к продолжительной обороне, и из улиц, на которых были установлены противотанковые орудия.

Бой на окраинах города длился до ночи.

Тем временем немцы по последней удерживаемой ими железной дороге и по шоссе старались эвакуировать в Лугу свою технику и боеприпасы. Несмотря на облачность и снегопад, наши «илы» бреющим полетом проходили над городом и атаковали врага, а наша артиллерия накрывала огнем пути отступления, круша вытянувшийся в линию немецкий транспорт — автомашины и железнодорожные эшелоны…

Думая уже только о собственном спасении, немцы не успели увести с собой последних остававшихся в городе мирных жителей — свидетелей их изуверств…

27 января. Рыбацкое

Сижу в редакции армейской газеты. Радио полчаса подряд передает: «Внимание, товарищи! Сегодня, в семь часов сорок пять минут вечера, из Ленинграда будет передано важное сообщение!»

В редакции собрались работники политотдела — у них нет радио.

Напряженно ждем. Это должен быть приказ о снятии блокады. Взято Тосно, расположенное на фланге Ленинградского фронта. Может быть, сегодня взята и Любань?

Я добирался до Рыбацкого трамваем, пешком и на попутном грузовике, чтобы собрать материал о Тосне, требуемый ТАСС. Жаль, пропущу такой салют!..

Немцы были абсолютно уверены, что Тосно — неприступный плацдарм. После падения Мги, Пушкина, Павловска они стали лихорадочно подбрасывать подкрепления в район Тосно. Там завязались ожесточенные бои. Подступы к Тосно были обведены несколькими рядами проволочных заграждений, укреплены артиллерийскими и минометными точками; через каждые пятьдесят — шестьдесят метров располагались пулеметные гнезда. Опоясано Тосно и противотанковым рвом.

Когда начала трещать оборона, немцы ввели в бой штрафные подразделения.

За два дня до этого немцы стали жечь Тосно и взрывать шашками железнодорожное полотно через каждые двадцать — тридцать метров. Потеряв Саблино, Ульяновку, Большое и Малое Лисино, немцы дрались в Тосне с упорством отчаяния, им благоприятствовала распутица, которая в здешних лесах и болотах затрудняла нашим войскам, действовавшим на широком фронте, управление боем. Но дружными, энергичными действиями частей Ленинградского и Волховского фронтов Тосно взято, бои ведутся у самой Любани.

…Радио передает текст приказа Военного совета Ленинградского фронта.

Успеваю записать только самое главное: «…в итоге двенадцатидневных напряженных боев прорвали и преодолели… сильно укрепленную, глубоко эшелонированную долговременную оборону немцев, штурмом овладели (перечисляются города)… успешно развивая наступление, освободили более семисот населенных пунктов и отбросили противника от Ленинграда по всему фронту на шестьдесят пять — сто километров. Наступление наших войск продолжается…

…Решена задача исторической важности: город Ленинград полностью освобожден от вражеской блокады и от варварских артиллерийских обстрелов противника…

…Сегодня, 27 января, в двадцать часов город Ленина салютует доблестным войскам Ленинградского фронта двадцатью четырьмя артиллерийскими залпами из трехсот двадцати четырех орудий…»

Такого мощного салюта еще, кажется, не было; я слышу чье-то восхищенное восклицание:

— Вот это да! Всех переплюнули!

Приказ кончается поздравлением граждан Ленинграда и подписан командующим войсками Ленинградского фронта генералом армии Говоровым, членами Военного совета Ждановым, Кузнецовым, Соловьевым и начальником штаба фронта генерал-лейтенантом Гусевым…

Вечер

Продолжаю запись мою в Ленинграде. Прослушав в Рыбацком приказ, я сразу же выбежал на дорогу: хотелось успеть в Ленинград к салюту. Случайная попутная машина санчасти. В кузове — бойцы в овчинных полушубках. Крик: «Стой! Стой!» Едва отъехав от села, машина резко останавливается: мглистую тьму далеко впереди рассекли огни начавшегося салюта. Все выскакивают на снег. Здесь темная фронтовая дорога, на которой остановились все машины двух встречных потоков. Напряженная тишина. А там, над Ленинградом, далекая россыпь взлетевших маленьких огоньков… Залпы трехсот двадцати четырех орудий катятся из города к нам через темные поля, под низким туманным небом, по извилинам заледенелой Невы. Сотни разноцветных ракет, поднявшись в темной дали над громадами городских зданий, как экзотические цветы на тонких стеблях, изгибаются и медленно опадают. Мы, незнакомые друг другу солдаты и офицеры, чувствуя себя родными и близкими людьми, несказанно взволнованы этим зрелищем. Стоим, смотрим, молчим, и грудь моя стеснена — кажется, впервые за всю войну мне хочется плакать. Когда салют кончился, мы прокричали «ура!», жали друг другу руки, обнимались.