…В эту зиму все уцелели, никто не погиб у нас, кроме трех мальчиков, чье спасение от нас не зависело, — погибли они не в здании. Один — первого января. Его мать умирала. Я его отправила во Дворец пионеров, а он ускользнул, от голода был уже не в себе. Он бы не погиб, я с ним делилась.

Но он ушел за карточкой матери и замерз на улице. Были у нас лежавшие долго, но мы их выходили…

А знаете… Есть у нас черный кот: барометр! Если лежит на батарейке — значит, все тихо. Вдруг удирает, подняв хвост: будет бомбежка или обстрел!..

Вера Сергеевна Костровицкая — преподавательница классического танца.

Лежала несколько месяцев. Думали, умрет. И решили перевезти в училище, чтоб здесь умерла, — хоть похоронили бы. Я ее нашла на Петроградской стороне. Ее, оказалось, нельзя было поднимать. И она — выжила!..

Л. С. Тагер заговорила о том, что война переменила ее, стала она другим человеком. «Лучше?» Скромничает: «Может быть, лучше, может быть, хуже, но — другим! Раньше, например, не пила, теперь могу пить, как мужчина.

Это — хуже. Но все мелкое отсеялось, кругозор шире, прощаемость больше…

Разве стала бы я теперь по пустякам нервничать? А те, кто вернулись из эвакуации, стали хуже: мелочны. Я это поняла. Учла. Приняла реэвакуантов хорошо, чтобы не было антагонизма. Но с ними трудно: нужно много работать с ними, чтобы вытравить из них их мелочность, их развившиеся в эвакуации обывательские качества!..»

Завтра Л. С. Тагер уезжает дней на десять в Москву…

Прощаюсь с ней.

Но вот перерыв. Сидя на заваленном известкою подоконнике, над проваленным полом соседней квартиры, многоопытные, искусные, звонкоголосые штукатуры, жадно съедая в перерыве пайку хлеба, рассказывают мне о том, как радостны для них видимые всем результаты их штукатурного творческого труда.

И все в блокаде испытавшая, ничего не боявшаяся Вера Сергеевна Костровицкая говорит мне о том, каким эластичным, гибким становится от такой тренировки тело!.. Пожалуй, им очень довольна была бы сама Ваганова!..

Пройдут годы… Вспомнят ли жильцы дома № 15 на улице Ракова тех штукатуров из хореографического училища, которые веселой бригадой, любовно и вдохновенно отделывали их восстановленные после бомбежки квартиры?..

Надеюсь, верю: эти квартиранты будут жить между собой дружно!

Глава двадцать пятая

Конец войны

Пароход «Казахстан» — Уезжаю из Ленинграда — Коротко обо всем прочем

(Ленинград. 23 августа — 5 сентября 1944 г.; и — через пять государств, до Праги. Сентябрь 1944 г. — июль 1945 г.)

Последнее, с чем удалось мне познакомиться перед отъездом из Ленинграда на другой фронт, был Ленинградский торговый порт и находившиеся в нем корабли. Почти ежедневно с 23 по 29 августа я проводил время в Управлении порта и на кораблях Балтийского торгового флота, стоявших в Межевом канале, у причалов порта, — на «Казахстане», «Эверанне», «Беруте» и других. Но больше всего — на достойном легенды «Казахстане». Я сделал столько записей, что по ним следовало бы написать отдельную книгу. В изучении удивительной истории этого корабля мне помогли многие: главный инженер порта Вайханский, капитан порта Б. Л. Бернштейн, секретарь созданной здесь исторической комиссии, штурман дальнего плавания К. Е. Яковлева, начальник пароходства Коробцов, а больше всего команда самого корабля, и в частности главный его механик Ф. А. Фурса… Только в самом кратком изложении имею я возможность дать здесь историю этого корабля…

23−29 августа. Торговый порт

Пароход «Казахстан», стоящий у причала № 34, по типу своему — лесовоз 6500 тонн водоизмещения, с машинами мощностью 1650 лошадиных сил, когда-то роскошно отделанный красавец, строился вместе с однотипным «Узбекистаном» во французском порту Сен-Назер, там же, где был спущен на воду самый большой в мире пароход «Нормандия».

14 июля 1938 года на «Казахстане» был поднят флаг, и с командою в тридцать восемь человек лесовоз ушел в свой первый рейс — на Архангельск.

Мореходные его качества оказались отличными, до войны он сделал множество благополучных рейсов. 11 июня 1941 года, заканчивая последний рейс в Германию, он вышел из Гдыни в Либаву. С начала войны, превращенный в военный транспорт, он верно нес свою службу, рейсируя в Балтийском море, в Финском заливе.

В ночь на 28 августа, набрав в качестве пассажиров до трех тысяч пятисот бойцов и командиров прижатой к морю 8-й армии, он вышел из горящего, штурмуемого с суши и воздуха Таллина вместе со всеми военными транспортами и боевыми судами Балтфлота в трагический поход — в Кронштадт. Развороченный уже утром фугасными авиабомбами, лишенный хода и управления, объятый страшным пожаром, расстреливаемый с воздуха, он, как и все транспорты, в море, кишащем минами, оказался перед лицом явно неминуемой гибели. Из тридцати восьми человек его команды в живых осталось семеро. Несколько сот армейцев-пассажиров перегруженного донельзя парохода погибли от бомб, пожара, пулеметного обстрела с фашистских самолетов и бросаясь с борта в воду. Но то, что произошло дальше и что во всех подробностях рассказал мне Ф. А. Фурса, было не только подвигом семерых уцелевших членов команды «Казахстана» и помогавших им воинов Красной Армии! Нет! Ликвидация паники и спасение пылавшего корабля можно смело назвать свершенным советскими людьми чудом!

Главный очаг пожара был потушен. Семь человек команды сумели восстановить ручное управление, механизмы, поднять пар и под продолжающимися атаками бомбардировщиков и штурмовиков шли дальше, видя, как вокруг на минных полях, пересекаемых наугад, гибли другие корабли и тысячи людей, даже в воде расстреливаемых фашистами.

Корабль удалось сначала довести до острова Стэнщир, там у самого острова пароход влез носом на валуны. Всю ночь желающие покинуть корабль на шлюпках, высланных комендантом крошечного островка, высаживались на берег.

В ночь на 31 августа с оставшимися на борту двумя тысячами бойцов и командиров 8-й армии «Казахстан» — вновь под обстрелом и бомбежками — шел в Кронштадт. Простояв там трое суток, своим ходом пошел в Ленинград…

Считаю долгом перечислить имена семерых героев, сумевших спасти свой пароход и его пассажиров. Это были: второй помощник капитана Л. Н. Загорулько (капитан был выброшен взрывной волной с мостика в море), старший механик В. А. Фурса, боцман Николай Гайнутдинов, машинист I класса Николай Шишин, машинист I класса Л. А. Слепнер, кочегар I класса Андрей Шумило и «дядя Петя» — повар Монахов, единственный из экипажа корабля, плававший на нем со дня поднятия флага в Сен-Назере[59].

Конечно, много героев нашлось и среди воинов армии: полковой комиссар Лазученков, батальонный комиссар Гош, майор Рыженко, полковник Потемкин, капитан Горохов, политрук Блохин, пограничники под командованием майора Авдеенко, старшина 1-й статьи Абрамов и многие другие. Среди стойко выдержавших испытание на гибнувшем корабле пассажиров был и писатель Александр Зонин…

Пароход «Казахстан» оказался единственным уцелевшим в этом трагическом походе торговым кораблем, превращенным в военный транспорт. Все остальные погибли. Только боевые корабли Балтфлота понесли сравнительно небольшие потери…

На долгий период блокады «Казахстан» остался в Ленинграде.

3 сентября 1943 года на этот, превращенный огнем и бомбежками в страшный скелет, пароход явились несколько моряков из той уцелевшей семерки. Они решили, чего бы это ни стоило им, восстановить пароход.

Как черные обгоревшие обломки костей гигантского трупа, перед ними громоздились груды извитого огненным жаром, бесформенного железного лома.

Трудно было даже проникнуть внутрь этого безобразного хаотического сплетения. Только корпус корабля оставался целым, вся надпалубная часть его была разрушена. Невозможно было поверить, что те два-три десятка людей, которых удалось собрать старым «казахстанцам», — неопытных, никогда не бравшихся за подобные дела, могут хоть что-либо изменить в этом хаосе разрушения. Никаких чертежей, планов, схем не было. Блокада продолжалась, неоткуда было взять конструкторов, негде было найти те сложнейшие металлорежущие станки, без каких казалось немыслимым начинать дело. Любой завод предпочел бы отправить всю эту исполинскую груду перекрученного металла в плавильные печи, заявив, что проще построить новое судно.