Казалось, он даже немного обижен тем, что весь мир проявляет такой настороженный интерес к обстоятельствам смерти Мальмгрена. Так или иначе, ему пришлось то в одной короткой беседе, то в другой кое-что рассказать. Все эти отрывочные беседы были собраны воедино. И вот что заключали в себе все рассказы Дзаппи.

Тайна смерти Финна Мальмгрена

Прошло несколько дней с момента катастрофы дирижабля «Италия». Девять человек жили на большой льдине вблизи ледяной могилы, которую они соорудили для десятого, выпавшего на лед. Радист Бьяджи наладил работу уцелевшей радиоаппаратуры и ежечасно подавал сигналы «SOS», но никто не отвечал на них. Однажды его радиостанция перехватила сообщение, что экспедицию Нобиле будут искать у северо-западных берегов Норд-Остланда. Мальмгрену пришло в голову, что два-три человека из их группы должны попытаться пешком по льдам достигнуть земли, добраться до населенной части Шпицбергена и указать местопребывание остальных.

— Мы сможем проходить по льду по десять километров в день. За три недели мы достигнем Норд-Остланда.

Тридцатого мая на горизонте в юго-западном направлении Дзаппи заметил землю: льдину отнесло чуть к югу и чуть приблизило к острову Броку.

В этот же день Мальмгрен, Дзаппй и Мариано вышли в поход. Им выдали их долю продовольствия, выпавшего на лед в момент катастрофы «Италии», — по триста граммов в день на человека.

Они шли днем и ночью при свете незаходящего солнца, огибая полыньи, перескакивая с льдины на льдину, отдыхая у подножия высоких торосов. Перед их глазами было далекое облачко — остров Брок. Но путь их лежал дальше острова — к северо-восточной части Шпицбергена. Льды в океане не стоят неподвижно, и Мальмгрен, Дзаппй и Мариано через две недели пути оказались еще дальше от острова Брока, чем в день прощания с группой Нобиле. Силы Мальмгрена таяли с каждым днем: он серьезно пострадал при падении из дирижабля и с трудом волочил левую ногу. Сломанная ключица причиняла ему нестерпимую боль. Триста граммов холодной пищи не могли поддержать его сил.

На четырнадцатый день они подошли к торосам, преградившим путь. Дзаппй и Мариано вскарабкались на торосы и счастливо перепрыгнули через маленькую полынью. Мальмгрен сделал попытку вскарабкаться на торос, сорвался и полетел вниз. Дзаппй и Мариано были слишком слабы, чтобы помочь ему. Мальмгрен снова пополз по снегу, перебрался через торос и свалился на лед.

— Я не могу.

Решили сделать привал и отдохнуть, чтобы дать Мальмгрену возможность набраться сил. Пять-шесть часов они отдыхали на льдине. Дзаппи показалось, что Мальмгрен спит. Крик чайки разбудил Финна Мальмгрена. Он тотчас вскочил на ноги:

— Вперед! Вперед!

Мальмгрен шел спотыкаясь, часто падал, полз на четвереньках. Руки его были в крови, а пальцы на ногах ныли от боли: он отморозил их. На следующем привале Мальмгрен сказал:

— Существует неписаный закон Арктики. Этот закон хранится в сердцах сильных людей и передается от одного другому. Закон этот гласит: слабые должны избавлять от себя сильных, чтобы не быть им помехой.

— Что вы хотите этим сказать? — закричал испуганный Мариано.

— То, что я не могу больше идти с вами, — слабо улыбнулся Мальмгрен. — Вы не можете тащить меня на себе. Что делать! Арктика не дешево дается человеку. Друзья! Человек должен уметь умирать! — Мальмгрен полулежал, опираясь на локоть. Помолчав, он продолжал: — Я требую, чтобы вы оставили меня здесь. От вашего спасения зависит спасение остальных!

Мальмгрен потребовал, чтобы они забрали с собой все продовольствие — и его долю также. Он передал компас, подаренный ему матерью, и просил Дзаппи вернуть этот компас госпоже Мальмгрен.

Мариано плакал и протестовал. Он отказывался покидать больного Мальмгрена. Дзаппи согласился, что иного выхода нет: Финн Мальмгрен прав!

Молодой швед стащил через голову брезентовую рубаху и протянул ее Дзаппи. Потом подумал, снял с ног мокасины и отдал их итальянцам. Он снял с себя все теплое платье, остался почти в одном белье.

По словам Дзаппи, Мальмгрен был очень спокоен. Напоследок он сказал итальянцам:

— Теперь моя последняя просьба к вам. Я не хочу быть заживо съеденным белым медведем. Я опасаюсь, как бы медведь не принял меня за морского зверя. Вы должны вырубить во льду углубление для меня… Да не плачьте же, Мариано! Дзаппи, вы крепче. Рубите во льду углубление, чтобы я смог улечься в нем. У вас есть топорик. Сделайте это. Меня сверху засыплет снегом… О, да не плачьте, Мариано, прошу вас! Меня утешает мысль, что с вашей помощью спасут остальных и я не буду помехой. Не мешкайте, Дзаппи.

Он приказывал. Дзаппи и Мариано со слезами на глазах подчинялись ему. Несколько часов кряду по очереди они рубили топориком ледяную могилу. Мальмгрен следил за ними. Он подавлял их своим спокойствием.

— Дзаппи, я прошу вас справа немного расширить… чтобы ногам не было тесно. Кто его знает, сколько я еще проживу… Вот так, спасибо.

Ползком он добрался до края могилы и, уже опустившись в нее, пожал Дзаппи руку.

— Все хорошо. Прощайте.

Мариано стал на колени и обнял Мальмгрена.

Дзаппи торопил Мариано: чем скорее они уйдут, тем будет легче Мальмгрену.

Мальмгрен помахал им рукой и вытянулся на спине, как бы разминая кости. Дзаппи и Мариано, не оборачиваясь, быстро пошли прочь от могилы. Мариано не выдержал — обернулся. Он увидел, как из могилы высунулась рука Мальмгрена.

— Дзаппи, если он позовет нас, мы вернемся к нему.

Но Мальмгрен не позвал.

Они шли и шли бело-голубой бесконечной пустыней, теряя счет дням и силы.

— Мы шли как во сне, как в страшном сне, — пояснил Дзаппи. — Что я тогда чувствовал, не помню сейчас.

Как-то льдина, на которой они отдыхали, оторвалась от поля и со всех сторон оказалась окруженной водой. В ней было не больше двадцати метров в длину и почти столько же в ширину. Они прожили на этой плавающей льдине дней шесть, все надеясь, что их льдину прибьет к ледяному полю и они сумеют на него перебраться. Но случилось иное: трещина разделила их льдину надвое, пополам. Мариано едва успел прыгнуть на половину Дзаппи. Вдвоем они очутились на крошечной льдине, в десять метров в поперечнике. Они остались на ней, отрезанные широкими каналами…

С этой льдины их подобрал «Красин».

…Дзаппи охотно прервал свой рассказ, как только Ксения вбежала в кают-компанию, докладывая, что ванна готова. Его отвели в лазарет. Доктор был занят Мариано, уже лежавшим на койке.

Фельдшер Анатолий Иванович ввел Дзаппи в ванную комнату и стал его раздевать. Он стащил с его ног тюленьи мокасины, обвязанные веревкой. Веревка намокла. Фельдшер долго не мог ее развязать. Когда веревка была развязана и промокшие мокасины сняты, фельдшер с удивлением обнаружил под ними еще пару сухих мокасин. Под вторыми мокасинами были надеты две пары шерстяных чулок. Потом стал снимать с Дзаппи брезентовую рубашку. Под рубашкой оказалась меховая куртка и вязаная шерстяная рубаха. Дзаппи остался в меховых брюках и теплой рубахе. В ванную вошел Орас. Дзаппи вынул из кармана компас Мальмгрена и, положив его на стул, объяснил, что должен передать этот компас госпоже Мальмгрен в Стокгольме. Потом он извлек из карманов бумажник, двое часов, какие-то мелочи, снял с себя широкие брезентовые брюки, затем брюки из плотного материала на белом меху.

— Брюк, брюк сколько! — ахнул фельдшер, увидев на Дзаппи третьи брюки, из коричневого сукна. Наконец итальянец полез в теплую ванну. Лицо его выражало необычайное блаженство.

— Карашо, — повторял он. — Карашо.

Орас удивился:

— Вы знаете русский язык, сеньор Дзаппи?

Дзаппи сказал, что бывал когда-то в России — в Одессе, в Омске, во Владивостоке — и знает несколько русских слов.

Фельдшер Щукин, глядя на груду снятых с Дзаппи вещей, качал головой и вопросительно смотрел на Ораса. На соседнем стуле лежало почти втрое меньше вещей, бывших на Мариано. Фельдшер сделал опись и передал их Орасу.