На другой день погода улучшилась, но поземка все еще метет. Впрочем, ветер дует вдоль пролива с севера, значит нам в спину, и стало быть не помешает ехать и работать.

Берег идет на юг-юго-запад прямо, как по линейке. Как и ранее, высокие коренные склоны переходят в террасу, здесь варьирующую в ширине от нескольких десятков до сотен метров. Зато вторая терраса местами выражена гораздо отчетливее, чем раньше.

Лагерем стали, пройдя 27,1 км в устьи маленькой, но глубокой расщелины берега на случай, если пурга усилится. Однако этого не случилось, и ночь прошла спокойно. Утром тихо, пасмурно, сыплет снег, так что солнце еле просвечивает багровым шаром сквозь мглу.

Километров через двенадцать пути крутые склоны коренного берега отвернули на восток, и терраса сразу резко расширилась до нескольких километров. Вскоре подъехали к окладу продовольствия, расположенному в глубине небольшой бухточки. Отсюда взяли пока только 15 банок для пополнения текущих расходов. За остальным решили вернуться потом, когда обогнем мыс Неупокоева. Тогда, проехав еще километров тридцать на восток, оставим груз и налегке вернемся сюда через землю напрямик. Это облегчит нам сейчас передвижение и позволит выяснить хотя бы в общих чертах строение внутренней части острова в данном районе.

Пройдя от депо еще километров пять, разбили на ночевку лагерь. Собак всех, в том числе и Ошкуя, привязали, так как в стороне, километрах в трех, на низменной равнине видны три пасущихся оленя, псы, погнавшись за ними, могут забежать очень далеко и, чего доброго, потеряться. Покормив собак, пошли на охоту, но олень не медведь, да и местность здесь кругом совершенно открытая, так что, как мы ни хитрили, подкрасться на выстрел не удалось. Это все та же тройка: самец-пороз, важенка и теленок-лончак, которую видели Ушаков с Журавлевым в прошлый раз, привозя сюда пеммикан.

Таким образом олени на южном острове Северной Земли имеются в довольно порядочном количестве, видимо — нескольких десятков голов. Едва ли они пришли сюда добровольно с Таймырского полуострова. Там и климатические условия мягче, а главное — гораздо больше корма, ягельных лишайников. Здесь же растительность чрезвычайно скудна и даже лишаи образуют только отдельные мелкие островки среди голой щебенистой и глинистой тундры. Кроме того, оленю, чтобы попасть сюда, необходимо было бы пройти зимою по морскому льду пролива Вилькицкого не менее 60 км, такова его ширина в наиболее узком месте. Лед же в проливе торосист настолько, что пробраться через него может разве только такой специалист хождения по льдам, как полярный медведь. Кроме того, к зиме олень откочевывает на юг, и добровольно сам на север ни за что не пойдет. Наиболее вероятно поэтому думать, что олени сюда приносятся летом на припае, оторванном от материка сильным ветром.

В летнее время, спасаясь от комаров и в поисках прохлады, эти животные очень любят лежать на снегу сохранившихся от таяния забоев или выходить на морской лед у берега. Здесь они отдыхают целыми часами, скопляясь группами по нескольку десятков голов. Припай иногда могло отрывать отжимным южным ветром и прибить к берегам Северной Земли, пленниками которой наши путешественники и становились. Назад попасть через пролив было уже невозможно, так что, несмотря на кочевой инстинкт, олени и зиму вынуждены проводить здесь в условиях несомненно полуголодного существования.

На другой день поехали дальше. Берег теперь пошел всюду низменный, отмелый, повсюду из-под снега видны галечные косы, лагуны и отмели. Кое-где, но впрочем довольно редко, встречается плавник, окатанные обломки которого достигают иногда 3–4 м длины.

Нажим льдов на берег здесь видимо значителен, так как всюду вдоль его видны нагромождения торосов в виде вала или ряда валов до 5–6 м высотою.

На другой день, пройдя еще 33,8 км, достигли мыса Неупокоева, где будем определять астрономический пункт. Берег здесь еще более отмел, чем ранее. Очень много кос и лагун самого прихотливого очертания. В море на юг, то есть уже в проливе Вилькицкого, видно сплошное нагромождение довольно свежих торосов, абсолютно непроходимых даже пешком, что мы вскоре на себе и испытали, когда попытались было погнаться за подошедшим к лагерю медведем, конечно, совершенно безрезультатно. Даже собаки не могли его преследовать, так как проваливались с головой в рыхлый снег, набитый между поставленными на ребро гигантскими льдинами в 2–3 м высотою.

Стоявшая уже много дней подряд пасмурная погода улучшилась, выглянуло солнце, что и позволило 28-го определить пункт по полной программе наблюдений. Ушаков, осматривавший в это время местность, сообщил, что за полосой торосов километрах в двух на юг видно открытое море до горизонта. На пункте сложили из камня пирамиду-гурий и поехали дальше.

Характер берега все тот же: галечные отмели, лагуны, косы и редкий плавник. Пройдя за два перехода 47,1 км, решили отсюда съездить налегке к депо за пеммиканом. На прямую через землю до него будет не более 40–45 км, берегом же мы сделали уже 115,2.

Весь груз уложили в укромном месте на берегу бухточки, куда, можно надеяться, не заглянут медведи, укрыли брезентом, служившим у нас полом в палатке, и тщательно увязали веревками.

Прикинув на карте пройденный путь, подсчитали, что примерно нам нужно, чтобы попасть прямиком к складу, ехать по курсу 310°—315°. В этом направлении и тронулись 1 мая, взяв с собою лишь палатку, спальные мешки и расходный чемодан с продовольствием на 3–4 дня. Пасмурно и тепло. Видимость сравнительно плохая, что очень жаль, так как невозможно будет в бинокль осмотреть рельеф острова на большом пространстве.

Километров через восемь подъехали к возвышенности, протягивающейся в северо-восточном направлении. Склоны ее здесь не очень круты и допускают подъем на собаках. Поднявшись, едем по довольно плоской, слабо увалистой поверхности попрежнему на северо-запад 310–315°. Километров через шесть достигли наивысшей точки — 240,1 м над уровнем моря, согласно барометрической нивеллировке, и начали медленно спускаться. Стало несколько яснее и видно, что такая же волнистая равнина с мягкими округлыми увалами тянется, слегка повышаясь, и далее на север и северо-восток.

На север километрах в пятидесяти смутно виден ледниковый купол, занимающий здесь незначительную часть площади острова. На нашем же пути ледников не имеется.

Проехав еще 4 км, начинаем спуск с возвышенности к прибрежной равнине западного берега. Здесь он довольно крут, местами даже обрывист. Выбрав из лощин, врезающихся в этот склон, одну поположе, решили по ней съехать. Однако и здесь оказалось столь круто, что оба полоза саней пришлось для торможения обмотать цепью прикола, на который сажаем на ночь собак.

Спустившись до 90 м абсолютной высоты, едем далее по прибрежной равнине, имеющей здесь до моря значительную ширину порядка 20–30 километров. Равнина по происхождению представляет морскую террасу, слабо понижающуюся к морю и ровную как стол. На поверхности сложена она рыхлыми илисто-песчаными морскими отложениями, поверх которых кое-где разбросаны редкие ледниковые валунчики, принесенные вероятно в свое время пловучими льдинами.

Проехав по такой равнине-террасе километров пятнадцать, уперлись в каньон речки, бегущей в море вероятно с возвышенности, которую мы пересекли. Вследствие современного, довольно быстрого понижения уровня моря речка глубоко врезалась в слагающие равнину коренные породы — сланцы и кварциты, пропилив узкое и глубокое ущелье с отвесными берегами. Ширина его здесь не более 29 м, но борта столь обрывисты, что нечего и думать перебраться через него здесь даже пешком. Пришлось поехать вдоль ущелья до берега моря, делая, таким образом, крюк и удлиняя этим свой путь.

Следует отметить, что обрыв каньона мы заметили, несмотря на светлый сравнительно день, только когда подъехали вплотную, так что езда по таким прибрежным равнинам в непогоду или ночью здесь, на Северной Земле, представляет значительную опасность. Обрыв может тогда из-за темноты остаться незамеченным. Свалиться же с него с высоты, как в данном случае, 30–40 м, это значит наверняка искалечиться, если не разбиться на смерть.