Поток реставрации, смывший правительство Токугава, кипя и бурля, стремился вперед. Тёсю и Сацума и их приверженцы с веселой песней стояли у руля, гордо подняв паруса, увлекаемые попутным ветром и благоприятным течением. Те, кто еще пытался вначале плыть наперекор потоку, теперь устали бороться с волнами, цеплялись за борт корабля и благоденствовали, наслаждаясь безмятежным покоем. А те, кто тщетно пытался запрудить, остановить поток жалкими горстями земли – Тацуо Кумой[58] и другие одиночки – мгновенно пошли ко дну.
Но вот на корабле вспыхнул спор – он разгорелся из-за похода на Корею.[59] Вскоре разбушевалось и море – начались конфликты в Сага, Хаги, Акидзуки, Кумамото.[60] Сабуро Хигаси усмехался про себя, поглаживая усы. Но волнение улеглось, не причинив пловцам серьезного беспокойства. И вдруг пришла весть: «Восстал Сайго!» Хигаси, оставшийся совершенно равнодушным, когда незадолго до того крестьяне, возмущенные непосильными поборами, ворвались в управление префектуры с бамбуковыми копьями и рогожными знаменами,[61] теперь почувствовал, как дрогнуло его сердце, – тайком он обтер пыль со своего меча. Но прежде чем действовать, нужно было все хорошенько взвесить. Допустим, место Окубо займет теперь Сайго – не будет ли это означать, что на смену засилью гражданской клики Сацума придет господство военщины того же клана? Сабуро пристально следил за событиями. Клан Тоса, сперва решивший было поддержать Сайго, так и не примкнул к восставшим. Одного дыхания бури при Сирояма[62] оказалось достаточно, чтобы долгожданный пожар, наконец-то разгоревшийся на юго-западе страны, погас навсегда. А правительство Тёсю – Сацума по-прежнему процветало, и казалось, будет процветать вечно. Неожиданно пал сраженный внезапным ударом рулевой Кото.[63] «Пробил решающий час!» – Сабуро Хигаси, весь обратившись в зрение и слух, приготовился к битве.
Но корабль Тёсю – Сацума даже не дрогнул – он плыл в одном русле с эпохой. Корабль, который – Хигаси не сомневался в этом – должен был неминуемо разлететься в щепы после гибели рулевого, продолжал уверенно идти вперед, ведомый искусством нового кормчего – зеленого юнца, до сих пор таившегося в тени. Во время народных волнений в 1879, 1880, 1881, 1882 годах[64] на палубе корабля опять, казалось, возникли растерянность и смятение, и глаза Сабуро заблестели новой надеждой. Но и эти надежды оказались напрасными. На помощь пловцам пришел успокоивший встревоженные умы императорский указ о постепенном введении реформ; на помощь пришли репрессии и гонения, как спасательные щиты и доски, сброшенные в кипящую морскую пучину, они поддержали тонувшее судно – и снова кораблю удалось миновать опасность, а дальше перед ним открывался безграничный простор, и ничто, казалось, уже не могло помешать его спокойному бегу.
Так прошло двадцать лет, и вот уже преждевременный иней посеребрил виски Сабуро Хигаси, а он за все эти годы так ни разу и не ступил на землю столицы.
4
Если оценивать жизнь вне зависимости от узкой, личной, эгоистической точки зрения, то и победа, и поражение, и слава, и падение – все это в сущности, не более чем подъем и спуск колодезного журавля; все, в основе своей, привязано к одной и той же веревке, все – проделки черпающей воду природы. Волны в океанском просторе то вздымаются, то ложатся, но это лишь видимость, обман зрения, не более. Мгновение – и рухнули волны, что еще недавно вздымались громадой, и поднялись те, что расстилались ровною гладью, а воды в безграничном морском просторе не убавилось и не прибавилось ни на каплю. Так устроена жизнь. Но человек, – единственное в великой вселенной создание, от рождения наделенное страстями, – даже понимая все это, вечно останется неразумным: он безрассудно радуется мимолетной победе и скорбит о временном поражении.
Двадцать лет Сабуро Хигаси не ступал на землю столицы. Двадцать лет! За такой срок острый обломок скалы на морском побережье приобретает округлые очертания, а молодой побег, выросший из ствола сломанной ивы, превращается в дерево, мощное, как столб, подпирающий крышу. Вишни в Узно, обритые, словно бонзы,[65] во время перестрелки у ворот Куромон, успели за это время отрастить новые ветви и больше десяти раз расцветали пышным весенним цветом. Вражда, разделившая людей на друзей и врагов в переходную эпоху, казалась далеким сном. Теперь, после пробуждения, воспоминания о распрях тех лет воспринимались как забавные сказки про старину. Сойдясь вместе, прежние враги смеялись: «А ведь это я ударил тогда тебя мечом!» – «Ладно, рубака, давай по этому случаю выпьем!» И первый из говоривших, схватив приятеля за руку, которой тот указывал на чарку с вином, отвечал: «Идет! А на закуску я подарю тебе тот самый меч!»
От Курильских островов до Окинавы все теперь верноподданные, все дети одной нации, все японцы. Потомки могучих феодалов стали ныне первыми во дворянстве и наперебой спешили в запряженных лошадьми экипажах принести двору новогодние поздравления. Воины Тёсю и Сацума, Айдзу[66] и Кувана, готовые перегрызть друг другу горло в дни сражений при Фусими и Тоба, теперь вместе ровняли конные ряды на парадах и дружно кричали банзай своему главнокомандующему – императору. Начался период созидания, и правительство нуждалось в способных людях. Пусть руководили победители – выходцы из отдаленных провинций, но ведь среди побежденных, бывших чиновников сёгуната, было немало опытных, ученых людей, которые могли принести пользу, и теперь им даровали свободу. Множество бывших вассалов сегуна одним скачком переносились из тюрьмы на ответственные посты в столице, а некоторые добрались даже до министерских портфелей. За исключением немногочисленных приверженцев старины, все еще предававшихся унынию, декламируя сквозь слезы «Лисао»[67] в лунные ночи и утешая свою скорбь за чаркой сакэ в квартале Хондзё,[68] большинство теперь приспособилось к требованиям новой эпохи и принимало деятельное участие в жизни. Даже Кёгано,[69] тот самый Кёгано, которого так недавно называли крамольником и всячески поносили, удостоился титула пэра, а Тёган-дзи,[70] пытавшийся немощной рукой, свергнуть правительство Мэй-дзи, орудуя исподтишка в Палате Гэнро,[71] получил теперь возможность размять затекшие после долгого сидения в тюрьме ноги на балах в Вашингтоне – никого не обошла поистине безграничная милость блестящего царствования. Так зачем же, во имя чего и кого пылало в такое время пламя ненависти в груди Хигаси? В первые годы после реставрации его вызывали и приглашали на службу – один раз по ведомству военно-морского флота, в другой раз – в военное ведомство, потом предлагали пост губернатора в одной из провинций, но он всякий раз отрицательно качал головой и так и не явился на вызов. А между тем жизнь неслась вперед, хлопотливая, бурная. Озабоченные, занятые люди были поглощены своими делами: не могли же они в самом деле насильно тянуть за рукав того, кто стремился уйти подальше от жизни и замкнуться в одиночестве! Те, кто пытался рекомендовать его, в конце концов махнули рукой на старого друга. Мир окончательно забыл о Сабуро Хигаси.
58
Тацуо Кумой (1844–1870) – самурай, казненный по обвинению в антиправительственной деятельности вскоре после революции 1868 г.
59
Поход на Корею. – В 1875 г. наиболее консервативные самурайские круги, идейным вождем которых был Сайго требовали посылки военных кораблей в Корею, стремясь обеспечить за феодально-реакционными силами перевес в новом правительстве Мэйдзи. Эти агрессивные тенденции натолкнулись на сопротивление со стороны буржуазно-реформистских элементов, от лица которых выступали Такамаса Кидо, Тосимити Окубо, впоследствии (в 1878 г.) убитый самураем, одним из сторонников разгромленного в Сауумском восстании Сайго.
60
Конфликты в Сага, Хаги, Акидзуки, Кумамото. – Проведение реформ, направленных на облегчение развития Японии по буржуазному пути, вызвало недовольство у значительной части реакционно настроенного самурайства. Непосредственным выражением этого недовольства явились террористические акты против деятелей нового правительства Мэйдзи и восстания, вспыхивавшие в первые годы после революции. Восстание самураев в Сага в 1874 г. было одним из крупных конфликтов такого рода.
61
Рогожные знамена. – Во время восстаний крестьяне феодальной Японии поднимали знамена, сделанные из рисовой соломы, и вооружались пиками из бамбука, так как крестьянам запрещалось иметь какое бы то ни было металлическое оружие. Поэтому «рогожные знамена» и «бамбуковые пики» стали символом крестьянских восстаний.
62
Сирояма – название местности на острове Кюсю близ города Кумамото, где в 1877 г. произошло сражение между отрядами самураев под руководством Такамори Сайго и правительственными войсками. Сражение закончилось разгромом Сайго.
63
Кото – литературный псевдоним Тосимити Окубо. Согласно традиции, сохранившейся со времен феодального строя, многие государственные деятели в первый период существования буржуазной Японии имели псевдонимы, которыми они подписывали свои произведения – стихи (главным образом на китайском языке), каллиграфические образцы и т. п.
64
Народные волнения в 1879, 1880, 1881, 1882 годы. – Незаконченная революция 1868 г. ничего не изменила в бедственном положении японского крестьянства, сохранив бремя феодальных повинностей и налогов. Поэтому первые годы существования нового режима характеризуются бурным ростом крестьянского движения.
65
Бонза – буддийский священник. Принимая сан, буддийские священники наголо брили голову.
66
Айдзу – феодальный клан Айдзу на севере Японии, дольше других сохранявший верность феодальному дому Токугава.
67
«Лисао». – Поэма «Лисао» («Скорбь») великого китайского поэта Цюй Юаня (IV в. до н. э.) написана в период, когда Цюй Юань был отрешен от должности при дворе и сослан на юг Китая.
68
Хондзё – один из районов старого Эдо.
69
Кёгано – буквально «большеглазый», прозвище Такамори Сайго. После разгрома Сацумского восстания, руководителем которого выступал Сайго, он был посмертно «реабилитирован». Официально считается, что Сайго выступал не против императорской власти за реставрацию феодального строя, а только против «бесчестных министров», от которых, как он сам об этом заявлял, он хотел «освободить императора». В 1889 г., в связи с опубликованием конституции, было официально объявлено о посмертном присвоении Сайго звания особы первого разряда третьего класса. Его потомки получили титул маркиза.
В романе допущена некоторая неточность в датах: посмертное присвоение титула Сайго имело место в 1889 г., в то время как действие романа происходит в 1887 г. Однако, если учесть, что роман написан в 1903 г., такая неточность в датах находит себе объяснение.
70
Тёган-дзи – буквально «длиннолицый», прозвище Мунэмицу Муцу (1843–1907). Активный участник революции 1868 г., Муцу занимал ответственные посты в правительстве Мэй-дзи. Во время Сацумского восстания 1877 г. пытался организовать помощь мятежникам, используя для этого свою должность одного из руководителей Палаты Гэнро (сената). После разгрома восстания был арестован и приговорен к пяти годам тюремного заключения. В 1883 г., отбыв наказание, снова вернулся к активному участию в политической жизни, В 1888 г. был назначен послом Японии в Вашингтоне. Впоследствии был министром иностранных дел.
71
Гэнро – буквально «старейшина», неофициальный советник императора. Считалось, что гэнро сыграли крупную роль при реставрации императорской власти и в дальнейших преобразованиях. Звание гэнро исчезло с физической смертью последних его носителей.