Став королевским величеством, Мария Сей не получила от этого никакой выгоды. Она умерла во время оккупации в очень преклонном возрасте в грустном жилище на улице Гренель. Через два года ее злополучный супруг последовал за ней.

«Я бы сказал: «зря», — уточняет Андре де Фукьер, также любивший де Брольи и сопровождавший их в путешествиях по Индии, — ибо думаю, что там, наверху, он уже не встретит свою слишком доверчивую супругу».

Глава IV

Удивительный господин Прэнге

Сразу хочу признаться, что большей частью предыдущей главы — и некоторыми подробностями остальных! — я обязана этому необыкновенному персонажу, бретонскому дворянину с недворянской фамилией, которого я открыла для себя, прочитав его книгу вскоре после последней войны. Он заворожил меня тем, что сумел в течение пятидесяти лет вести фантастический, светский образ жизни благодаря совершенному образованию, богатству и связям его семьи, большой учтивости, безукоризненной элегантности и, если верить нескольким портретам, написанным Виттманном, когда его модели было 25 лет, декоративной внешности. Пьер Данинос, собирая материал для Снобиссимо, встретил его уже на склоне лет во время посещения жокей-клуба. Он набросал о нем один из своих неотразимых эскизов. В нем он писал:

«В сороковые годы я познакомился с одним из образчиков этих королевских снобов, который бывал у всех коронованных персон в Европе как до войны 14 года, так и после войны 40 года. Стройный, в хорошо подогнанном пиджаке, с голубыми глазами, розовыми щеками и светлыми усами, этот красноречивый человек всегда носил в петлице гвоздику или василек (которые он незаметно бросал в кропильницу при входе на заупокойную мессу, чтобы забрать их при выходе). Это был самый фантастичный name dropper[2], которого я когда-либо встречал. Все или почти все его фразы начинались примерно так:

«Как-то я был у моего старого друга принца де Ля Овернской Башни-Лораге (семье которого, замечу попутно, хотя вы все, конечно, это знаете, Людовик XVIII вручил сердце Тюрингии), как вдруг входит — знаете кто? А, мой дорогой — представительница семьи Гэнсборо, живая как лебедь, плывет как королева… Лида!.. Моя дорогая Лида, принцесса Виктор де Турн унд Таксис…».

«Этот старый парижанин, воспитанный в Морбигане, любимец всего общества, всюду приглашаемый холостяк, без дворянской фамилии сам проложил себе дорогу, никогда не отступая, как в джунглях Готы»[3].

Незадолго до своей встречи с Ланиносом Габриель-Луи Прэнге выпустил при посредстве журнала Адам книгу воспоминаний, названную, кстати, с большой скромностью: «Тридцать лет обедов в городе». Книгу странную, полную анекдотов и воспоминаний, с несколько кисло-сладким предисловием братьев Таро — соседей автора по поместью. Книга дает картину сказочной жизни высшего европейского общества первой трети двадцатого века. Если кто и знал, что такое жизнь в замках до того, как Вторая мировая война перевернула основные ценности старой цивилизации, так это он. Он посещал необыкновенные дома, наполненные произведениями искусства и многочисленной прислугой, которая от лестницы до гостиной ловила каждый шаг или жест посетителя, предупреждая малейшее его желание. Он встречался и, как знаток, любовался красивейшими женщинами своего времени, и если от его воспоминаний порой веет запахом увядающей розы или угасших праздников, они все же лишены горечи и сожалений. Эта жизнь, полная светских безумств, он хотел ее и никогда не испытывал даже малейших разочарований по этому поводу. Напротив, По мере чтения воспоминаний чувствуешь, что он испытывал глубокое восхищение, истинную нежность к этим женщинам и мужчинам, которые принимали его и часто доверялись ему. Его можно упрекнуть лишь в чрезмерном восхвалении, но когда любишь — это не в счет; когда же он проявлял строгость к кому-либо можно смело сказать что лицо, о котором идет речь, действительно отвратительно.

Однако этот род культа по отношению к своим собратьям по жизни не исключает определенного чувства юмора: «Я думаю, что немногие пережили столько, сколько я, и с такой интенсивностью, — пишет он на первой странице своей книги. — Я собрал воспоминания, чтобы читать их в ином мире, о комфорте и развлечениях которого мне ничего не известно и устройство которого относится к спорной и туманной области».

В сущности, персонаж, о котором он говорит меньше всего, это он сам. Надо быть очень внимательным, чтобы восстановить, помимо его светской жизни, его жизнь в семье. В том, что касается женщин, которых он мог любить (исключая романтическую и бесплотную страсть к императрице Елизавете Австрийской — «в мечтах это была одна из моих самых больших и таинственных страстей»), он проявляет суровую сдержанность во всем, что может затрагивать его сердечные дела.

Его раннее детство протекало в замке Морбиан недалеко от Редона, принадлежавшего его бабушке по материнской линии, имя которой осталось неизвестным, но которая была в родстве с Лантиви де Тредион и Ля Мотт-Брунс де Вовер, род которых восходил к Дю Гесклену, чья кровь, таким образом, также текла в жилах нашего рассказчика. Его отец, к которому он демонстрирует пронизанное почтением восхищение, сделал карьеру в судебной системе. Он начал карьеру в 1882 году в качестве атташе кабинета министра юстиции, потом стал генеральным адвокатом в Ренне и закончил карьеру советником кассационного суда в Париже. Благодаря углубленным познаниям в юриспруденции его часто привлекали в качестве консультанта даже после выхода в отставку. Дом жил на широкую ногу. В число прислуги входили метрдотель, повар, лакеи, горничные, как в доме семьи в Динане, так и на летней вилле в Динаре.

Так как Габриель-Луи избрал удобную холостяцкую жизнь, род его угас с его смертью. Он нигде не упоминает о братьях, только о сестрах, одна из которых стала графиней Бреар де Буазанже — известный род, из которого вышли директор индийской компании, а ближе к нашему времени — администратор театра Комеди Франсез, в период между Пьером Дескавом и Морисом Эскандом. Овдовев, она стала графиней Шаво, хозяйкой замка Ботане в Бретани. Наконец, последняя деталь: наш герой потерял мать, будучи еще очень молодым, и, по всей видимости, эта рана так никогда и не зажила.

Если верить первым строчкам его книги, он учился, по крайней мере, в двух коллежах, — сначала в Бретани, потом в Париже. Он пишет о своей учебе в совершенно необычном тоне для выпускников подобных заведений: «Закончив любезные моему сердцу коллежи, затянутые перламутровой дымкой и начертанные в моей памяти пастельными красками удовольствия…». «Мужские члены моей семьи, вырвавшись из коллежей Станислас, Сен-Венсен, Сенлис, Отенского иезуитского и других, не находили ни малейшей приветливости или намека на перламутровую дымку в этих величественных заведениях и пришли к выводу, что речь идет об исключительном случае, помноженном на нерушимое хорошее настроение». Правда, потом мы читаем: «по окончании периода ностальгии и меланхолии, который одаривает вас двадцатью четырьмя месяцами хандры и называется службой в армии, я вернулся в Париж с намерением познать постоянное и вечное возбуждение счастливой жизни».

До этого печального эпизода Габриель-Луи получил определенное высшее образование. И, кстати, небезуспешно: «Мои родители жили в районе Люксембургского сада, недалеко от бульвара Сен-Мишель. Моя лень толкала меня проводить часы в этом саду, крадя их у юридического института. Несмотря на это, я каждый год успешно сдавал экзамены». Получив соответствующий диплом, наш студент, чтобы доставить удовольствие матери, которая мечтала видеть его послом, поступил в Школу политических наук на улице Сен-Гийом, где ему преподавали Анатоль Леруа-Болье, Альбер Сорель и граф Вандаль. Одновременно он продолжал проводить время в Люксембургском саду, отнюдь не пустующем в эти годы, так как там он познакомился с Жаном Жироду, Полем Мораном, Морисом Беделем, Дюнуае де Секозаком, Пастером Валлери-Радо, Люсьеном Доде и другими.