Мы с Красавчиком едем на конях к аулу Орынбая. День холодный. На мне одежда казахская, аргынская — шапка из мерлушки, купи из верблюжьей шерсти, сапоги с войлочными байпаками, полушерстяные брюки, под купи полушубок наподобие бешмета из шкуры молодого барашка. Короче говоря, я одет тепло, хотя мерлушковая шапка не годится для зимних холодов. Но тем не менее я пока не мерзну. Поглядываю на Красавчика. Талия у него вроде стала тоньше, но Красавчик не показывает виду, что мерзнет. Холод дает себя знать, и я это прекрасно вижу. Под Красавчиком его единственный сивый конь, поджарый, подтянутый, как высохший изюм, силы у него может хватить только для одной скачки. Сутулясь, сивый шагает, как голодный волк. Красавчик мерзнет на лошади, щеки его алеют от холода, ресницы вздрагивают, но он крепится.

«Бедняжка! Наверное, в ауле, куда мы едем, живет кто-то такой, перед кем он вынужден задаваться», — подумал я и сказал:

— Интересно, есть ли в ауле Орынбая красивые девушки или красивые молодухи?

Красавчик подхлестнул своего коня, глаза его заискрились.

— Девушек нет, но насчет молодых женщин…

Так, болтая о том о сем, мы подъехали к аулу Орынбая. Из серой юрты, стоящей рядом с юртой самого Орынбая, вышла женщина лет тридцати, черноглазая, в белом кимешеке, украшенном жемчугом.

Аулы, кочующие через Голодную степь, почти весь год проводят в юртах и только два-три зимних месяца в землянках на берегу Чу. Поэтому юрты у них маленькие, приспособленные для бесконечных кочевок. Из-за того, что в этих маленьких приземистых юртах беспрерывно разводятся костры, они покрываются копотью и становятся черными. Только некоторые богатые баи ставят летом на берегу Сарысу белые юрты. Живущие в Арке сразу же по виду юрты узнают «чуйских» и «пустынников».

Мы поздоровались с женщиной, сошли с коней, женщина взяла поводья.

— Орекен[86] дома? — спросил Красавчик.

После утвердительного ответа женщина пригласила нас в юрту. Орынбай оказался полным человеком с бледно-желтым лицом. Он сидел возле огня и подбрасывал боялыч под висевший котел.

В самовар быстро набросали углей. В казан положили мясо жирного барана…

Во всем Казахстане я не едал такого вкусного мяса, как в Голодной степи. А ведь скотина здесь питается скудными травами.

…Таким образом, перейдя через всю Голодную степь, мы оказались в гуще аулов, зимующих в долине Чу. Теперь наша жизнь стала более интересной. Нам представилась возможность познакомиться с некоторыми особенностями казахского быта зимовщиков. Здешняя жизнь отличается от жизни в родах Аргын, Керей, Уяк. Еще раз скажу, что здесь я жил в роде Таракты, одном из ответвлений рода Аргын. У тарактынцев более двух тысяч юрт, живут они в двух волостях — Соран и Койтас. Так называются горы в Сары-Арке. Тарактынцы частично зимуют в горах Арки, частично на Чу. В нашей волости большой род Аргын представлен ответвлениями Карпык, Тока и Енен.

Представители всех этих ответвлений являются близкими друг другу родственниками. У всех одинаковые обычаи, общие земли, да и быт в общем одинаков. Но все же есть некоторые особенности в характере казахов, зимующих на Чу, и об этом мне хочется рассказать.

ВОЛОСТНОЙ ЧОКАЙ

В бесцветный холодный день мы вдвоем с Красавчиком приехали в аул Акбергена, состоящий из трех юрт. Сошли с коней, привязали их к юрте и с приветствием вошли к Акбергену.

На треноге висел казан, под ним весело горел боялыч. В такой серый, холодный, хмурый день нужны только лишь огонь и мясо… Молодая женщина бережно поддерживала огонь. Из закипающего казана доносился ароматный запах баранины. У костра сидел Акберген и что-то ковырял толстым шилом. На почетном месте восседал, как воткнутый кол, человек преклонного возраста с важной осанкой. Акберген вскочил, бросился к нам с приветствием: «Добро пожаловать!» — и радостно заулыбался.

Мы сели. Почетный человек, растягивая слова, лениво поздоровался с нами. Красавчик с Акбергеном обменялись многозначительными улыбками, а я во все глаза начал разглядывать почетного гостя. У него чуть продолговатое бледное лицо с прямым носом. На нем коричневый купи, воротник сделан из лисьих ножек. На голове поношеный, грязноватый тымак из лисы. Он заметно важничает, жмурится, подолгу сидит с закрытыми глазами.

«Оказывается, и в Голодной степи живут такие паны, как Нурмагамбет!» — подумал я.

— Кто этот молодой человек? — спросила почетная личность.

— Известный ваш сын Сакен! — ответил Акберген. «Пан» глубокомысленно посмотрел на меня, прищурил глаза и протянул:

— Тот самый?! — И продемонстрировал перед нами еще несколько внушительных поз.

— Кто этот человек? — спросил и я у Акбергена. Слегка улыбаясь, тот ответил:

— Он родной брат моего отца, известный в степи волостной… Чокай. Недавно я привез из Акмолинска приказ о назначении его на должность волостного управителя. И только сегодня вручил ему этот приказ. А сейчас я делаю печать волостного…

Акберген показал мне продырявленный шилом маленький круглый брусок. Теперь я тоже понял обстановку.

— Волостной, пусть Сакен прочтет документ о вашем назначении, — предложил Акберген.

«Волостной» не спеша вынул из кармана бумагу и вручил ее мне. Я развернул, увидел печать и текст на русском языке. Какой-то судья из Акмолинска кого-то вызывал этой повесткой к себе на допрос. Дата стояла давняя. Я недоуменно спросил Акбергена: «В чем дело?»

— Это приказ уездного начальника о назначении Чокая волостным, — ответил мне Акберген.

— Читай же вслух! — приказал мне Чокай.

Чокай начал важно озираться по сторонам, глядел то на Акбергена, то на Красавчика, то на меня, не находя себе места от радости.

— Поздравляю с назначением вас волостным! — сказал я, возвращая документ.

Чокай, сложив бумагу, бережно спрятал ее в карман. В этот момент раздался топот копыт, и какой-то всадник вплотную подъехал к юрте. Через минуту в юрту ввели жирного двухгодовалого черного барана с большим курдюком.

— Давайте, волостной, читайте молитву благословения! — обратился приехавший к «волостному», раскрыв ладони и готовясь к молитве.

Чокай горделиво оглядел меня, Красавчика, Акбергена, перевел взгляд на жирного барана, поднял руки для молитвы. Черного барана жигит ловко прирезал и вместе с женщиной начал разделывать его.

— Ты, оказывается, не пожалел самого лучшего своего барана для волостного! — обратился Красавчик к Акбергену.

Тот ответил с улыбкой:

— Нет, это волостной угощает нас. Черный баран — это подарок мне за ту бумагу уездного начальника, в которой Чокай назначается волостным управителем. Ведь бумагу я привез!

Я открыл рот от удивления.

— Как щедр твой волостной! — с восхищением сказал Красавчик, и в его голосе мне послышалась неподдельная зависть.

Бывает, что охотник, поймав темно-красную лисицу, разделывает ее на белой пороше, или же другой меткий стрелок удачно подобьет крупного жирного сайгака, а третий и на того и на другого смотрит с завистью и остается недовольным своей судьбой. Вот и Красавчик очутился, видимо, сейчас в таком положении. Он голый бедняк, хотя и деловой, энергичный человек. Он красив, но красоту с хлебом не есть. Судьба наделила его привлекательной внешностью, но пожалела богатства. А вот Акберген зажиточный, скота у него хватает, но тем не менее по велению судьбы в рот ему сам лезет жирный баран Чокая. А в юрте Красавчика черная бурда без приправы…

Пока варилось мясо, мы беседовали и смеялись. Жир на баране толщиной в три пальца. Под шкурой его жидкий жир собирают деревянной чашкой.

Акберген, подержав «печать» над дымом, вынул клочок бумаги из кармана, подул на прикопченную печать и приложил к бумаге.

— Посмотри, ведь удачно вышла печать волостного, неправда ли? — спросил он у меня, показывая бумагу с пятном.

Действительно, печать получилась на славу. Прежде всего, ее удобно держать в руке, а на оттиске мелко и красиво отчеканены слова «Волостной Чокай».