Когда мы переправились через Сабыр-кожу и выехали из оврага, навстречу нам показался всадник, ведущий в поводу второго коня. Безусый, безбородый худощавый жигит был хорошо одет. Я сразу узнал его, но не подал виду. Поздоровались, расспросили друг друга. С жигитом говорил Мукай, а я безмятежно разглядывал аул, делая вид, что совершенно не узнаю встречного жигита. Он здешний. Имя его Ауесхан. Его отца звали хаджи Ахметжаном. Ауесхан учился в Акмолинской городской русской школе вместе со мною, но только в младшем классе. В 1916 году в связи с восстанием казахов он целую зиму провел в тюрьме и освободился после свержения царской власти.

Сейчас Ауесхан, пристально глядя на меня, расспрашивал, куда Мукай держит путь.

— Вы едете в аул ененцев из рода Тока?[79] —спросил он.

— Едем в аул Жанибека! — ответил Мукай. — У вас там родственники?

— Сейфулла доводится нам жиеном.

Я спокойно, холодно поглядел на Ауесхана, который в свою очередь упорно продолжал изучать меня взглядом.

— А вы кем доводитесь Сакену? — спросил меня Ауесхан.

— Кто такой Сакен?

— Известный Сакен Сейфуллин — Садвокас, — твердо сказал Ауесхан.

Я с удивлением обратился к Мукаю:

— О каком Сакене он говорит?

Ауесхан начал описывать мне меня же самого.

— Как же вы не знаете Сакена? У Сейфуллы был сын по имени Сакен… Увы, забрали его в тюрьму, пропал он… — с сожалением закончил жигит.

Мне не хотелось оставлять Ауесхана в неведении. Но ведь известны казахские обычаи: раскроешь тайну своему другу, а он непременно передаст другому, тот третьему — и так на всю округу.

Ауесхан тронул было коня, сказав «до свидания», но тут я не выдержал:

— Как вас зовут?

— Ауесхан! — последовал ответ.

— Неужели вы не узнаете меня?

Ауесхан мигом слетел с коня и со слезами на глазах обнял меня. Он обрадовался встрече, как ребенок.

— Колчак свирепствует, — рассказывал Ауесхан. — В одном поселке между Акмолинском и Атбасаром поднялись крестьяне вместе с большевиками и хотели освободить Атбасар, но тут подоспел многочисленный отряд колчаковцев. Он разгромил восставших. Многие селения сравняли с землей. После этого в Акмолинске расстреляли всех заключенных. Если кто-нибудь по злобе укажет, мол, «это — большевик», то дело с концом. Одного учителя из волости Кум-куль, признав большевиком, увезли в город и расстреляли. Арестовали Бекетаева Толеубека и его сына Сеитрахмана. Расстреляли твоего товарища Нургаина и многих других людей, — заключил Ауесхан.

Со стороны верховья реки подъехал к нам верховой с гончей собакой. Поздоровались. Не слезая с коня, он спросил у Ауесхана, кто мы такие?

— Они из рода Суюндика. Доводятся нагашы Сейфулле из рода Тока, — разъяснил Ауесхан.

— А-а, отца Сакена? — жигит что-то пробормотал и уехал.

Мы попрощались с Ауесханом. По его совету, мы не стали останавливаться на ночлег у Жангира, потому что у него находился волостной с писарем, а проехали в следующий аул, где жил его богатый толенгут по имени Байтуган.

У Байтугана около трехсот овец. Много коров и волов. Живет он в большой белой юрте. Мы распрягли гнедого жеребца и подошли к юрте. Байтуган со своей старухой не пустили нас.

— Наш дом не гостиница для бродячих казахов! Убирайтесь подальше!.. — завопили они.

— Мы в безвыходном положении. Мы не просим нас угощать, но хоть не прогоняйте! — По казахскому обычаю мы заспорили и со скандалом самовольно вошли в юрту. Хозяева вышли и начали бранить нас с улицы. Мы вдвоем остались в чужой юрте. Через некоторое время вошла сноха, развела костер, пришел и взрослый сын хозяина. Оба молча глядели на нас. Потом вошел и сам Байтуган. После всех подсела к костру и старуха.

Это было в месяц великого поста. Специально к «ауыз ашару»[80] приготовили чай, угостили и нас. Во время чаепития хозяйский сын ударил свою жену кулаком по лицу. Жена упала навзничь, выронила из рук посуду…

«Какие они вежливые», — подумал я.

Постепенно с нашим вторжением свыклись и начался разговор с Байтуганом. Притворившись ничего не знающим, я спросил о житье-бытье Жангира. Байтуган безудержно начал восхвалять его за щедрость.

— Однажды для своей суки, которая в первый раз ощенилась, он заколол ягненка, чтобы накормить ее свежим мясом… Когда он отдавал зекет[81], то сам лично отсчитывал сто лошадей и каждую сто первую лошадь, пусть это будет самый драгоценный конь, без колебания отдавал мулле… Во время жертвоприношения он всегда забивал крупного вола. И слугам своим раздавал скот, чтобы и они приносили его в жертву. Щедрее этого дворянина еще никого не было на земле…

Когда Байтуган кончил возвеличивать своего хозяина, я начал ругать Жангира, раздразнил и совсем доконал бедного Байтугана!..

Дождь шел всю ночь… Мы с Мукаем, скорчившись, без постели лежали в юрте. Спозаранку старуха опять начала ругать нас и с остервенением выбросила на улицу нашу упряжь, внесенную на ночь в юрту… Я проснулся от зычного голоса старухи и начал собирать сбрую.

— Посмотри на них, дугу и хомут внесли в юрту! Неужели кто-то позарится на этот хлам?! — кричала старуха.

На водопой я водил коня сам и прошел нарочно вблизи от аула Жангира. Раньше я слышал, что у дворянина есть неописуемой красоты дочери. Мне захотелось увидеть их, вот почему, пустив коня пастись, я долго лежал у реки, вблизи белоснежной юрты…

К полудню мы уехали. После ночного дождя дорогу развезло, лошадь еле тянула телегу и поэтому мы шли пешком. К вечеру добрались до Шоптикуля. Возле озера мы повстречались с тремя всадниками, жигитами из аула, в котором мы хотели сегодня переночевать. В этом ауле жили казахи из рода Тока. Три жигита долго ехали рядом с нами. Один из жигитов, Абиш, 1917 году, когда здесь проводили аульные собрания по выборам в комитеты, встречался со мной. Свесившись с седла, он долго глядел на меня, но так и не узнал. Жигиты уехали своей дорогой.

Поздно вечером мы приехали в аул Бейсембая на Шоптикуле. Утром пили чай в юрте одного из сыновей Бейсембая по имени Бексултан. Во время чаепития зашел с улицы молодой жигит и разговорился с нами. Почему-то ему захотелось посмеяться надо мной. Я притворился наивным простаком, жигит клюнул на эту удочку и обрадовался безмерно.

В юрте сидел беркут. Глядя на него, я спросил:

— Это что за птица такая, не филин ли? Жигит досыта насмеялся и спросил меня:

— Разве в нашем краю не бывает беркутов?

— Говорили, что бывает… Я не представлял его таким… Он чем питается, пшеницей?

Жигит громко расхохотался.

— А где он живет? Наверное, в этом озере обитает? — продолжал я.

Вдоволь насмеявшись, жигит объяснил:

— Мы его поймали в горах Карт… Они там гнездятся!

Этот аул зимовал возле невысокой сопки Карт, всего в полутора верстах отсюда.

— Ой-бой, видимо, Карт — недосягаемая гора?

— Да, до вершины ее не доберешься верхом на лошади!

— А для чего вы беркута держите? Он вам яйца несет? — продолжал я разыгрывать жигита.

— Да, мы его заставим нести яйца! — отвечал довольный жигит.

Из аула мы уехали неузнанными. На расстоянии окрика от этого аула стоял аул Кошмагамбета, на берегу озера Жаманкуль. Аул готовился к откочевке. Здесь жили две старшие двоюродные сестры моего отца. Не поздороваться с ними, проехать тайком я считал для себя непозволительным. Аул, свертывающий юрты, в суматохе откочевки не обратил на нас внимания. К этому времени как раз подъехал Абиш, встретившийся с нами вчера на дороге. Он все еще не узнавал меня. Я отвел его в сторону и назвался.

— Теперь ступай к моей сестре и расскажи обо мне. Только пусть она не плачет, когда будет здороваться. Пусть сделает вид, будто не узнает меня!

Сестра разбирала юрту. Абиш подошел к ней, что-то сказал, и они вдвоем направились к нашей телеге. Подойдя ко мне, сестра не удержалась и громко зарыдала!..