Кстати, я расскажу о человеке, который избавил меня от смерти. Я не знаю его имени. Он был одним из многих сартов, мобилизованных в прошлом году на тыловые работы. На работе ему нанесли тяжкое оскорбление, поэтому он бежал с тыловых работ, встретился со мной в Петербурге, взял у меня деньги на дорогу и уехал в Фергану. Оказывается, он знал заочно о моей деятельности в Туркестане в последнее время.

Повезли меня обратно, как пойманного льва. Проехали через упомянутый выше кишлак Елеш, направились в Гаухану. Между кишлаками Елеш и Гауханой есть овраг. В этом овраге мы наткнулись на засаду из трех вооруженных человек, которые хватали всех, кто не был сартом. Когда они сообразили, что я чужой, да еще не сам еду, а под конвоем, то решили без слов расстрелять меня на месте.

Меня спешили, посадили на краю обрыва. Тот человек, который мог бы опять выручить меня из беды, остался в Кумбасты. Кто же спасет меня от верной пули? Думая про себя: «Лишь бы умереть поскорее, без мучений», — я сидел, закрыв глаза.

И тут сам бог пощадил меня. Пуля со свистом пролетела мимо. Сарты сами посадили меня на лошадь и со словами: «Этому нечестивому помогла сама судьба», — отправились дальше.

Когда мы приблизились к Гаухане, встретился нам волостной здешних кишлаков Кулмухамбет Хатимкулов. Он меня знал, оказывается, уже давно. Он подошел к сартам, сопровождавшим меня, с гневом обрушился на них, пригрозил расстрелять на месте, если они не отправятся обратно. Волостной Хатимкулов привел меня к себе в дом как гостя, а затем по моей просьбе дал мне в провожатые жигита и отправил в волость Кудашу. В кишлаке Гуназар я сделал визит волостному Кудаша и из разговора понял, что и он не сумеет выручить меня из беды. Я вынужден был вернуться обратно в Гаухану и переждать там, пока закончатся бои в Коканде.

Наконец пришла весть, что грабитель Ергеш бежал, а город в руках большевиков. После этого сарты замолчали, как пустая требуха с выпущенным воздухом, и стали тише воды ниже травы. Однако, зная о настроении сартов в кишлаках, я стремился как можно скорее вырваться из их среды. Но нельзя было достать за деньги ни подводу, ни лошадь. Не находилось и проводника. Так продолжались мои бесконечные мучения. Сарты, лишенные теперь своего блаженного превосходства, не хотели мне правильно указать дорогу, скрывали названия лежащих по пути кишлаков, и когда я приходил, уставший, к кому-нибудь, не давали даже чаю. Они доставили мне столько страданий! Ровно два года тому назад сарты, как вздутые бурдюки, яростно грозились поубивать всех инородцев, терзали мою душу угрозами покончить со мною лишь только потому, что я казах. Теперь, после победы большевиков, когда Ергеш, которого они прочили в ханы, сбежал, присмиревшие сарты продолжали молча издеваться надо мной.

Два дня я брел пешком, испытывая всяческие страдания, и прибыл в кишлак Дагестан. Здесь я нанял подводу, заплатил девять девяносто и, воскликнув: «Где вы, казахи и киргизы!»— уехал восвояси. Перевалив через снежные горы, я тут же громогласно заявил сартам: «Прощайте навеки».

Видел я много. Сам я в эти дни вел бродячую жизнь, не слезал с коня, поэтому у меня не было времени и возможности написать как следует, дорогие друзья!

Мустафа».

24 (11) февраль. В горах.

Вот вам письмо министра кокандской автономии господина Чокаева.

Таково было положение «государственного мужа», который, гордо восседая в Коканде министром, думал, что является избранником не только казахов, но и узбеков.

В письме Чокаева, вероятно, много неправды. На самом деле чокаевцы хотели захватить врасплох и взять в плен солдат, которые были на стороне большевиков, и ночью напали на них, окружили, подняли стрельбу. В ответ солдаты из крепости открыли огонь и прогнали чокаевцев. Об этом написано было в русской газете «Новый Туркестан» в 13 (30) номере.

Чокаев в своем письме как будто доволен тем, что узбеки показали ему, где раки зимуют, заставили разобраться, где честь и где бог.

Чокаев бежал из города Ак-Мечети (Перовска, ныне Кзыл-Орда). Перед бегством пытался сделать правителем Ак-Мечети потомственного дворянина Касымова — правнука Аблайхана. Чокаев несколько дней и ночей с пеной у рта старался уговорить население. Всех влиятельных казахов Ак-Мечети Чокаев держал в руках. Когда он находился у власти, в Ак-Мечети появилась горстка большевиков, которые мигом лишили Касымова всех его былых привилегий, сняли с него потомственные погоны, а самого арестовали. Чокаев моментально сбежал из Ак-Мечети. Перебрался в Коканд. Оказался во главе съезда казахов, созванного алаш-ордой в городе Туркестане Сыр-Дарьинской области. И об этом тоже следовало бы рассказать: на съезд из главка алаш-орды прибыли Бактыгерей Кулманов и Мержакип Дулатов. В президиуме съезда опять оказались потомок Аблайхана дворянин Азимхан Кенесарин и сын городничего Байузака из рода Коунрада.

Председателем на съезде избирался пресловутый дворянин Азимхан.

После съезда Чокаев вернулся в Коканд, а из Коканда трусливо сбежал от первых непонятных выстрелов. Каким он был в Коканде, можно узнать из его же письма. Судя по письму, узбеки — представители баев — немало поиздевались и посмеялись над своим «министром». Сторонники Ергеша в насмешку посадили его у обрыва с целью просто попугать, а господин Чокаев решил, будто спасся чудом от гибели благодаря божественному предопределению.

НОЧЬЮ В ГОРАХ

Приведу еще одну картину из жизни кокандских министров. Когда сбежал Чокаев, остальные министры кокандской автономии тоже разбежались кто куда. Председатель совета министров Мухаметжан Тынышпаев и ответственный секретарь совета министров Коныркожа Ходжиков бежали вместе. Оба ехали верхом, боясь заезжать в киргизские аулы, встречавшиеся на пути, днем и ночью таились в горах, подобно бродячим волкам, спасающимся от собак.

Темная ночь, ничего не видно, хоть глаз выколи. Льет дождь. Кругом крутые горы. Два министра спотыкаются о камни, валятся в каждую яму. Лошади едва волочат ноги. Министры промокли насквозь. Они изнемогают от голода. И голодные лошади бредут тихим шагом, натыкаясь на скалы, опускают головы. Хватают первый попавшийся сучок и шумно грызут вместе с удилами. Министры шепотом подгоняют коней, но кони упираются. Дождевая вода хлюпает, стекает с одежды и с лошадиных потников. Небо и земля черны, все во мраке. С гор плывет сель. Где-то вдали мигают огни киргизских аулов. В горах слышен заунывный вой голодных волков. Министры боятся ехать к мерцающему огню. Министры чуть слышно шепчутся, ищут укромный угол для спасения бедной души.

И вот беглый визирь и его секретарь уперлись в темную пещеру, перешептываясь, сошли с коней.

Держа коней за поводья, съежившись, они сели с подветренной стороны у камня. Дождевая вода струится с одежды на землю.

Немного освоившись, Коныркожа окликнул:

— Мухаметжан!

Тынышпаев отозвался едва слышно, голосом умирающего. Коныркожа тоже тихо спросил:

— Будешь еще министром?

— Что ты мелешь?! — обиделся Мухаметжан. — Нашел место для шуток!

Такова маленькая картинка из жизни кокандских министров. Рассказывал мне все это сам Коныркожа.

САМОЗВАННЫЕ ХАНЫ В ЗАПАДНОМ КАЗАХСТАНЕ

Главари алаш-орды с самого начала поняли, что их ожидает гибель, если они не противопоставят какую-то силу большевисткому оружию. Поэтому они решили организовать казахскую милицию.

Начался призыв в милицию в двух местах: в Семипалатинске и Уральске.

Хотя главари алаш-орды переехали в Семипалатинск, члены правительства Жаханша Досмухамметов и Халель Досмухамметов остались у себя в Уральске. Они-то и явились инициаторами той группы, которая выдвигала на Втором казах-киргизском съезде в Оренбурге идею провозглашения казахской автономии незамедлительно после съезда.

Букейханов, Дулатов, Байтурсунов, Габбасов, Ермеков и Турлыбаев были вдохновителями другой группы, которая хотела провозгласить автономию хотя бы после частичного создания казахской милиции.