- Нет, - покачал тот головой. – Но я слышал краем уха, как ган Услад говорил боярину о его содержании. Вроде бы из Итиля в Саркел переброшено двадцать тысяч хазар.

- Ну вот тебе и ответ, Вадим, - спокойно произнес Гул. – Вряд ли Коловрат знает об этой переброске, поскольку она едва началась. А вот посланец каган-бека знает об этом наверняка. Надо захватить этого Услада, пока он не натворил еще большей беды.

- Пойдешь с нами, Бирюч, - кивнул Вадим. – Никуда эта хазарская сука от нас не уйдет. Что ты еще успел узнать, Бирюч?

- Атаман Ревень ненадежен, князь Данбор перехватил его гонца к беку Рудзаку в Саркел и предупредил об этом князя Вузлева и боярина Венцеслава.

- И что сказал боярин?

- Сказал, что Ревеню давно надо снести голову. И что нельзя оставлять в тылу опасного гада, идучи на большое дело.

- Правильно сказал, - усмехнулся Вадим. – Значит, среди радимичей переметчиков нет, и князь Данбор тоже верен общему делу?

- Выходит так, - подтвердил Бирюч.

- Ну что же, со своей задачей ты справился, Белый Волк, - усмехнулся Вадим. – Становись в строй.

- А как же ребенок? Я слово дал боярыне Благине.

- О нем теперь позаботятся бог Перун и волхв Гул, - сказал Вадим. – У Венцеслава Гаста было слишком много врагов, чтобы мы оставили его малолетнего сына без опеки.

- Пожалуй, - вздохнул Бирюч. – Изведут еще, чего доброго, мальца.

- В ладьи, - махнул рукой Вадим. – Хазарский пес Услад должен получить свое полной мерой.

Ган Услад потерял тридцать своих мечников в этом коротком и не сулившем вроде бы больших неприятностей набеге. Зато и тризну по мечникам, ушедшим в страну Вырай без напутственных слов волхвов славянских богов, он справил богатую. До тла спалив несколько деревень в округе. Самая пора была уходить с чужой земли, пока хозяева не опомнились и не послали вслед за удачливым ганом погоню. Разохотившиеся мечники рвались разграбить еще одну боярскую усадьбу, но Услад сказал им твердое нет.

- Золото получим от бека Лазара, - пообещал им ган. – И уверяю вас, никто не останется в накладе. Жизнь боярина Венцеслава стоит не одну тысячу денариев.

У самой границе пришлось все-таки остановиться на привал. И тьма вокруг сгустилась до степени беспросветности, да и кони притомились за время долгого пути.

- К берегу, - распорядился Услад. – С песчаной косы все окрестности просматриваются. Коней не расседлывать и костров не разжигать.

Перехватить гана Услада могли только торусинцы, если, конечно, их уже известили о набеге чужаков. А потому и дозорных Услад выставил только на лесной тропе. Радимичи горазды ходить лесом и устраивать засады, но на открытой местности Услад их не боялся. Коней для своей дружины он покупал у печенегов и имел уже случай убедиться в их резвости.

Беда, однако, грянула с реки. Ган Услад, внезапно очнувшийся от сна не сразу понял, что происходит и только панический крик «Белые Волки» привел его в чувство. Перуновы витязи отсекли мечников Услада от коней и теперь теснили их к берегу, без устали работая мечами и секирами. Белых Волков было больше сотни, это Услад определил довольно быстро и сразу сообразил, что его мечникам в пешем строю против витязей Перуна не устоять. Спастись можно было только бегством, а потому ган не бросился в сечу, а согнувшись едва ли не пополам рванулся к лошадям. Усладу не повезло. Белый Волк с удивительно знакомым лицом вырос перед ним едва ли не из под земли.

- Бирюч, - усмехнулся ган, обнажая меч. – Ушел-таки, волчья морда!

Ган положился на свою сноровку и немалый опыт в противоборстве с молодым мечником, но просчитался. Бирюч оказался опытным бойцом и без труда отбил меч, направленный в голову. Ответным ударом он едва не разрубил вятского гана от плеча до пояса. Услада спасла кольчуга. Ган выронил меч из поврежденной руки и опустился на одно колено, пытаясь одновременно нащупать рукоять засапожника.

- Услада взять живым, - раздался из темноты зычный голос.

Бирюч на мгновение замешкался с повторным ударом, и ган успел метнуть в него длинный нож. Однако Услад промахнулся, брошенный им клинок пролетел над плечом Бирюча. Ган от досады крякнул, попробовал подняться, но был опрокинут на землю страшным ударом ноги в челюсть. Впрочем, долго лежать на траве Усладу не дали, все тот же Бирюч вылил на него целый шлем речной воды, в которой ган едва не захлебнулся.

- Живой, - почти обрадовался молодой витязь и, обернувшись к седовласому Белому Волку добавил: - Я же тебе говорил, Вадим.

Услад нехотя поднялся на ноги и огляделся вокруг. Первые солнечные лучи уже золотили верхушки деревьев, но наступающий рассвет не принес гану радости. Вся песчаная коса, столь неосторожно выбранная Усладом для привала, была усыпана телами его людей.

- Кому служишь, хазарская морда? – спросил Вадим.

- Я служу князю Коловрату, - соврал Услад. – А с боярином Венцеславом – бес меня попутал. Захотелось легкой добычи.

- Врешь, - усмехнулся Вадим. – Перед тобой, ган, ведун высокого ранга посвящения, а не зеленый мальчишка. Если и далее будешь кривить душой – не взыщи.

Угроза не была пустой. Услад был слишком опытным человеком, чтобы этого не понимать. Ведуны бога Перуна славились умением развязывать языки даже самым отчаянным молчунам.

- Бек Лазар послал, - нехотя сказал Услад.

- Зачем?

- Я должен был рассорить вятичей с радимичами.

- Поссорил, - хмыкнул Вадим. – Что дальше?

- Дальше мне надлежало помочь атаману Ревеню захватить Варуну и устранить князя Данбора.

- И что потом?

- Дождаться подхода хазарской рати бека Лазара и дальше действовать сообща.

- Сколько хазар собираются перебросить к Саркелу.

- Двадцать тысяч.

- Письмо к Ревеню у тебя при себе? – спросил Вадим.

- В седельной сумке, - нехотя признался Услад.

- И который из этих коней твой?

- Гнедой с белой отметиной во лбу.

- Бирюч, посмотри, - распорядился Вадим.

Бирюч отсутствовал недолго и очень скоро вернулся с бумагой, свернутой в трубочку. Вадим ее развернул и углубился в чтение. На лицо его, изрезанное морщинами, набежала тень. Окончив читать он вновь свернул бумагу и сунул ее за голенище сапога.

- Придется нам с вами стать хазарами, - сказал он с усмешкой, обернувшись к Белым Волкам.

- А этого куда? – спросил Бирюч, кивая на Услада.

- Гана ты отвезешь в Славутич на ладье, а мы далее пойдем вершими.

- А где я гребцов возьму? – удивился Бирюч.

- А пленные хазары, чем тебе не гребцы, - пожал плечами Вадим. – Для охраны я дам тебе четырех человек. Думаю, хватит.

- А что с остальными ладьями делать?

- Притопим у берега, - распорядился Вадим и добавил уже громко, что бы слышали все: - По коням, Волки, времени у нас в о обрез.

До Славутича Бирюч дошел водой без происшествий. Хазары, уцелевшие в злой сече, угрюмо орудовали веслами, кося глазами на молодцов в волчьих шкурах, но ни один из них не осмелился выйти из повиновения. Помалкивал и ган Услад, которого, впрочем, к веслу не допустили, а заставили проделать весь путь со связанными руками. Зато глаз Усладу никто не завязывал, и он, зыркая глазами по сторонам, очень скоро установил, что Радимицкая земля ныне запружена гостями, которые то и дело подъезжали к берегу, чтобы напоить коней. Опытный хазарский ган без труда установил, что ратники, попадавшиеся ему на пути, не радимицкие, а киевские и северские. И что пришли они в чужую землю не для развлечения. А уж когда он увидел на берегу реки кривичей, тут ему и вовсе многое стало ясно. Одно только непонятно было Усладу – почему князь Святослав собирает рать в Славутиче, а не возле Варуны, скажем? Ведь из Варуны до Саркела путь куда ближе. Ответ пришел сам собой, стоило только Усладу пораскинуть мозгами. Не пойдет Святослав в Русаланию, и к Саркелу он не пойдет. Свой удар Сокол нанесет в том месте, где его никто не ждет. Пройдя сквозь Вятскую землю, он ударит сначала по Сараю, а потом по Итилю. Выходит, не зря предупреждал Иосифа бек Песах о том, что Святослав слишком часто гостит в Волжской Булгарии. Вот и спелся он с тамошними ганами на беду Итиля. Ибо просто так, без предварительного сговора, булгары бы его рать через свои земли не пропустили. Какая жалость, что у гана Услада связаны руки, доберись он до Итиля с такими вестями, его осыпали бы золотом с ног до головы, а ныне ему ничего иного не остается, как кусать губы да размышлять о близком конце, не только своем, но и Хазарии.