— Я рос, говоря с мамой и ее родственниками по-итальянски, когда отца не было поблизости. Мои итальянские родственники были приятными и милыми людьми. Они делали все, чтобы у них дома я чувствовал себя хорошо. В детстве я мечтал стать полицейским и начальником отца, чтобы превратить его жизнь в сущий ад. — Он стряхнул пепел в воду. — Но он и тут мне нагадил. Спустя четырнадцать месяцев после моего прихода на Службу он подал в отставку и сбежал со своей ирландской подругой, такой же пьяницей.
— А где он сейчас? — спросила она.
— Гниет в аду, насколько мне известно. — Он поднял повыше пачку «Де Нобили». — Я начал курить их, когда пришел на Службу, чтобы ирландская мафия знала, что, несмотря на ирландскую фамилию, я итальянец до мозга костей. Это — часть моей программы самоутверждения.
— А что с личной жизнью Тони Скэнлона? — спросила Джейн, провожая глазами паруса. Потом улыбнулась, обнажив красивые зубы.
— Это совсем неинтересно, — уклончиво ответил он.
— Давайте, Скэнлон, выкладывайте. Не пытайтесь навязать мне этот односложный полицейский разговор. Я хочу знать подробности. Есть человек, занимающий важное место в вашей жизни?
Скэнлон посерьезнел.
— Сейчас нет.
— А раньше?
— Ну, кое-что было, — сказал он с робкой улыбкой.
— Что вы хотите этим сказать?
— Ну… — он замялся, — я встречался с двумя женщинами одновременно. — И быстро добавил: — Но они обе мне очень нравились.
— И они, конечно, не были знакомы между собой?
Ему стало неловко.
— Не совсем так…
При виде его мальчишеской неловкости она едва подавила улыбку.
— Выкладывайте, Скэнлон.
— Так получилось, что они одновременно пришли в один и тот же косметический салон в Истсайде. Познакомились и, как водится у женщин, начали обсуждать своих дружков. Оказалось, что обе встречаются с лейтенантом полиции по имени Тони. Об остальном можно догадаться.
Она поднялась с камня и встала над Скэнлоном, дружески положив руку ему на плечо.
— Скэнлон, вы — типичный лживый, двуличный легавый. Вы из тех мужчин, которых женщины обсуждают, пока пудрят физиономии. Любая, кто хотя бы задумается о романе с вами, — дурочка.
Он пожал плечами.
— Не могу спорить с вашей логикой, советник.
Следующим вечером они отправились на Аллен-стрит в Ист-Виллидж, чтобы отведать индонезийских яств. Они заказали ристафель, который разносили официанты в живописных головных уборах и национальных костюмах, надетых поверх застиранных джинсов. Когда они покончили с ужином, их стол был заставлен блюдечками и покрыт зернышками риса.
Скэнлон перехватил взгляд Джейн и заметил, что она немного испугана. Потупив взор, Джейн вытерла губы салфеткой. Воцарилось неловкое молчание. Джейн теребила салфетку, стараясь не смотреть на Скэнлона, и у него заколотилось сердце. Потянувшись через стол, он взял Джейн за руку.
— Пойдем ко мне домой? — неуверенно предложил он.
Она крепко сжала его ладонь и поднялась.
Они стояли возле его кровати, слившись в долгом поцелуе. Его рука скользнула под платье Джейн, и она отстранилась.
— Раздевайся же! — нетерпеливо выпалила она.
Пока Скэнлон срывал с себя одежду, Джейн подошла, обвила его шею руками и поцеловала. Голый, он прильнул к ней, но Джейн опять увернулась и приказала:
— Садись на кровать, Скэнлон. Я хочу, чтобы ты смотрел, как я раздеваюсь.
Она неторопливо освобождалась от одежды, стоя в нескольких шагах от Скэнлона и глядя ему в глаза. Ее туалет падал на пол, предмет за предметом. Нарочитая медлительность Джейн еще больше распаляла его страсть. Он сидел неподвижно, тяжело дыша и лаская глазами ее тело.
На ней остались только шелковые трусики и лифчик.
Скэнлон восхитился ее длинными гладкими ногами, плоским животом, ее сосками, проступавшими сквозь ткань бюстгальтера. Его взгляд опустился ниже, к темному бугорку под полупрозрачными трусиками. Скэнлон разинул рот и рванулся было к Джейн, но она подняла руку, останавливая его.
— Терпение, Скэнлон, я не люблю торопиться.
Ее лицо раскраснелось от желания. Она потянулась к застежке лифчика, посмотрела сверху вниз на Скэнлона и расстегнула ее. Упругая грудь ходила ходуном при каждом вздохе. Джейн сунула руку под резинку трусов и стянула их.
— Я хочу тебя, — задыхаясь, сказал он.
— Сейчас, — ответила она, подходя и садясь верхом на его ноги. Когда Джейн опустилась на член Скэнлона и втянула его в себя, внутри у него будто загорелся огонь. Джейн не приняла член очень глубоко, просто елозила промежностью по головке.
— Помедленнее, Скэнлон, помедленнее, — стонала она.
У него перехватило дыхание от этой изощренной пытки; он закряхтел и попытался вогнать член, но Джейн приподнялась.
— Нет еще, Скэнлон, погоди немножко.
Из ее открытого рта вырывались какие-то сдавленные звуки, запрокинув голову, она закрыла глаза. Бусинки пота выступили у нее на лбу. Скэнлон прижал Джейн к себе, впился губами в ее грудь. Она поперхнулась в исступлении.
— Да, Скэнлон, да! Сильнее! Сильнее! Ну, ну! — кричала она, прильнув к нему промежностью и обхватив его ногами за талию.
Потом они лежали, обнявшись и переводя дух. Их тела источали сладкий аромат любви. Время шло. Наконец они задремали. Потом Скэнлон проснулся, вновь почувствовав страсть. Он начал нежно целовать лицо и шею Джейн и разбудил ее ласками. Она крепко обняла его и приоткрыла губы для поцелуя.
Каждое прикосновение, каждая ласка вызывала ее отклик. Она взъерошила себе волосы, и они рассыпались по подушке, потом приподняла бедра и захлопала по матрацу ладонями, вцепилась ногтями в одеяло.
— Да! Да! — кричала Джейн.
Когда страсть достигла вершины, она внезапно прикрыла подушкой лицо и завопила.
Он пополз по кровати к изголовью, целуя тело Джейн. Добравшись до ее плеч, взял в руки голову партнерши и направил к своему влажно блестевшему члену.
На миг ее лицо сделалось растерянным. Она в нерешительности запрокинула голову и посмотрела ему в лицо.
— Только, пожалуйста, не надо…
— Не буду, — мягко сказал он и, задыхаясь, выдавил ее имя, когда влажные губы Джейн сомкнулись вокруг его плоти.
Иголка раздражающе монотонно скребла по пластинке. Скэнлон очнулся от своих грез и поставил стакан на крышку резного ларца. Неловко приподнявшись с кровати, Скэнлон доскакал до проигрывателя и сменил пластинку. Потом запрыгал обратно. Эдит Пиаф затянула «Аккордеониста». Выпив глоток виски, Скэнлон помимо воли опять погрузился в воспоминания.
Она появилась в больнице на третий день его пребывания там — долговязая неуклюжая женщина в больничном халате, с протезом под мышкой и несколькими пластиковыми пакетами в руке.
— Привет, меня зовут Элис Крауэлл. Вы готовы учиться ходить?
Он посмотрел на нее, потом на изуродованную ногу.
— Я надеюсь, черт побери, что смогу.
— Я поставлю вас на ноги и заставлю ходить через пять минут. Но сначала свесьте ноги через край кровати.
Пока он исполнял ее просьбу, она положила протез и башмак на кровать. Стоя перед ним, она разматывала эластичный бинт на культе, потом начала осторожно массировать ее.
— Множество опухолей и отеков, чего и следовало ожидать.
Наблюдая за ловкими движениями ее рук, он спросил:
— Почему так много отеков?
— Жидкость, собирающаяся в мягких тканях, не может нормально циркулировать по телу и застаивается в нижней части култышки, вот она и опухает. Бинт и эластичный «носок» помогают уменьшить отеки.
Она приподняла культю и внимательно осмотрела.
— Хирург отлично поработал.
Элис осторожно опустила его ногу на кровать и взяла полиэтиленовые пакеты. Выбрав нужный, открыла его, остальные положила обратно на кровать.
— Вот это и есть так называемый «протезный носок», — она помахала им перед Скэнлоном. — Отныне и впредь вам придется тратить изрядную часть вашего времени на уход за больной ногой.