Он протиснулся мимо Мэгги Хиггинс и с отвращением отпрянул, увидев следы кровавой бойни. Все вокруг было испещрено осколками костей и серыми ошметками мозговой ткани. Глаз болтался на окровавленной ниточке зрительного нерва. На стенах и потолке — прилипшие кусочки плоти. Оторванная рука лежала в груде взбитых сливок, малиновая начинка развороченного торта смешалась с запекшейся кровью.

Тело Йетты Циммерман лежало на сатураторе, руки были неестественно закинуты за голову. В дальнем углу комнаты полицейские окружили трех ошалевших от страха ребят, игравших на компьютере. Успокаивая их, полицейские пытались снять с них показания.

Скэнлон склонился над трупом, валявшимся на полу. Лица больше не было. Габаритами и мощью тело напоминало фигуру Джо Галлахера. Скэнлон огляделся. Подошла Хиггинс и начала обыскивать карманы убитого. Взглянув на нее, Скэнлон по привычке спросил:

— Ну, так что мы имеем?

Она подняла голову, на миг прервав свою неприятную работу.

— Два выстрела в упор из дробовика.

Она передала ему кожаный футляр, который только что нашла возле тела. Открыв его, он внимательно посмотрел на фотографию. Знакомое лицо. Такая же знакомая полуулыбка. На Джо была голубая рубашка и черный галстук. Даже фотография передавала его командирские замашки. Скэнлон мысленно представил себе, как Джо, высокий, гордый, независимый, ходит на собрания. Сослуживцы считают за счастье пожать ему руку.

Лейтенант Джозеф П. Галлахер, нью-йоркское полицейское управление.

Хиггинс задрала рубашку мертвеца и увидела «кольт-кобру» 38-го калибра, лежащий в кобуре в брюках.

— Он даже не успел выхватить оружие, — произнесла она.

— Что можно сказать о женщине? — спросил Скэнлон, переводя взгляд на второй труп.

— Йетта Циммерман. Шестьдесят три года. По словам соседей, держала эту лавку двадцать пять лет.

— Вещественные доказательства?

— У входа обнаружены три гильзы. Найдена также сумка, в которой, по нашему мнению, было спрятано оружие, — ответила Хиггинс.

Взглянув на дверь, Скэнлон увидел, как оперативник, ответственный за сбор вещественных доказательств, сунул сумку в целлофановый мешок. Теперь, вблизи, Скэнлону показалось, что он узнал эксперта. Да, это был Фрэнк Абруцци из баллистической лаборатории.

Подойдя к Абруцци, Скэнлон увидел, что на руках у него перчатки. Фрэнк рассматривал гильзу в увеличительное стекло.

— Привет, Фрэнк! Есть что-нибудь для меня? — спросил Скэнлон.

Абруцци поднял глаза от лупы.

— Как поживаешь, лейтенант? Давненько не виделись. Во-первых, преступник использовал многозарядный дробовик шестнадцатого калибра. — Он поднес лупу к капсюлю гильзы. — Взгляни-ка.

Наклонившись, Скэнлон посмотрел в круглое стекло.

— Вот тут, справа, вмятина от бойка. Прямо поверху — царапина от выбрасывателя, чуть правее — другая, оставленная отражателем.

— И что же все это значит?

— Конечно, я могу и ошибиться, но, скорее всего, преступник пользовался автоматическим ружьем системы «Браунинг», славной шестнадцатой моделью. Она оставляет такой необычный рисунок. Почти во всех ружьях боек пробивает капсюль ближе к центру, а царапины от отражателя и выбрасывателя располагаются по краям.

— Могло оно уместиться в хозяйственную сумку?

— Да, конечно. Шестнадцатая модель разбирается. Поворачиваешь рычаг и сбиваешь ствол. И вся эта процедура занимает буквально несколько секунд.

Халат Йетты Циммерман был разорван в клочья. Вместо правой груди — кровавое пятно.

— Вы сделали какие-нибудь сообщения? — обратился Скэнлон к стоявшей поодаль Хиггинс.

— Доложено по начальству, в управление и районный отдел, — сказала она, протягивая бумажник, который только что вытащила из заднего кармана Галлахера. — Временный штаб расположился через дорогу, в протестантском соборе.

Скэнлон просмотрел содержимое бумажника. Под свадебную фотографию были засунуты водительское удостоверение и техпаспорт на машину. Он направился к двери и вышел на крыльцо. Народ все валил и валил. У барьеров толпились репортеры, которые тотчас забросали его вопросами. Не обращая внимания на суматоху, он искал глазами машину Галлахера. Автомобиль жертвы может быть важной уликой. Очень часто в нем остаются вещи, способные рассказать многое об их владельце. На площади Папы Иоанна-Павла II он заметил машину, подходящую под описание, данное на регистрационной карточке Галлахера.

Взяв под руку какого-то сержанта, Скэнлон отвел его в сторону, описал машину и сообщил, где она.

— Если номер совпадет, вызови из управления буксир. Поставь машину в гараж и скажи, чтобы к ней не прикасались: мы будем снимать отпечатки, — велел сержанту Скэнлон.

Детектив с заячьей губой, по имени Лью Броуди, был тугодумом. Широкоплечий, с сонными глазами, вечно страдающий похмельем. Полтора года назад его с треском выгнали из отдела по расследованию убийств в северном Манхэттене. Причиной послужило постоянное рукоприкладство. Он избивал представителей национальных меньшинств. Лью занесли в список склонных к бессмысленному насилию, но отдел личного состава обошелся с ним мягко. В Гринпойнт не было чернокожих. Кроме того, сам Лью Броуди имел совсем иную точку зрения на свое поведение. Он был хорошим полицейским и осуществлял собственную программу очищения города. Уткнувшись в протокол допроса, Лью Броуди подошел к Скэнлону.

— Из показаний этих троих мальчишек следует, что, когда Галлахер вошел в лавку, Циммерман вышла из-за стойки и направилась ему навстречу. Вскоре в дверях появляется преступник и с криком «эй, ты!» достает из сумки ружье. Затем открывает огонь. Мальчишки бросаются на пол. Дело сделано, преступник исчезает. Мы встретили двух домохозяек, которые шли мимо лавки в универсам. Они видели, как отсюда выбежал человек и сел в поджидавший его синий фургон с номером ГВР-88.

— Словесный портрет стрелявшего, — потребовал Скэнлон.

— Мужчина. Белый. Рост примерно пять футов семь дюймов. В старых черных брюках, вымазанных краской, армейской куртке и белом пуловере. Длинные седые лохмы, всклокоченная борода, морщинистое лицо. — Лью немного помолчал. — Вот и все.

— Возраст? — спросил Скэнлон.

Броуди неопределенно пожал плечами.

— На этот счет мнения расходятся, ответы опрошенных не совпадают. Ребятам показалось, что он уже в летах, где-то под шестьдесят. Одна женщина сказала, что ему за сорок, другая утверждает, будто тридцать с небольшим.

К стоявшим возле тела Галлахера Скэнлону и Броуди подошел Гектор Колон и без всякого вступления начал читать стенограмму:

— «Лейтенант Галлахер прослужил двадцать два года. Женат. Имеет двоих детей. Проживал в Гринпойнт, Энтони-стрит, 32. Служил в 17-м участке, в отделе борьбы с наркотиками. Участвовал в операциях по скупке и изъятию наркотиков из обращения. Вчера цены на наркотики составляли 1000 к 1800. Следующий заход был намечен на субботу. Цены составили 1800 к 2000». — Опустив лист, Колон продолжал: — Комиссар и начальник районной полиции поставлены в известность. Жену Галлахера известят председатель профсоюза и католический капеллан, они уже едут к ней.

Вздохнув, Скэнлон спросил:

— А что известно о семье Циммерман?

— Вдова. Имеет двух взрослых детей. Сын — врач, живет на Восточной Семьдесят девятой улице. О случившемся сообщит Девятнадцатый участок.

Скэнлон спросил Броуди, нет ли каких-то новых сведений о фургоне.

— Водитель — белый мужчина. Мы проверили регистрационный журнал, но нигде не нашли данных о нем. Вероятно, его имя может быть в новом перечне. Потребуется не менее трех месяцев, чтобы привести в порядок данные о транспортных средствах. Крошка Биафра сейчас звонит из временного штаба в транспортный отдел в Олбани. Вероятно, там мы что-нибудь узнаем.

Скэнлон достал «Де Нобили» и, прикурив, сунул сгоревшую спичку в коробок. Положив его в карман, передвинул сигару в другой угол рта.

— Есть сведения об орудии убийства?

— Ничего нового, — ответила Хиггинс, снимая обручальное кольцо с мертвого пальца Йетты Циммерман.