Изменить стиль страницы

Картер Мурхауз однажды выставил свою кандидатуру от консерваторов на выборах мэра. Поражение, первое в его жизни, было унизительным. Кальвинизм и консерватизм — не те «измы», которые пользовались популярностью в Нью-Йорке.

Поначалу, хотя Мурхауз не завоевал сердца всех избирателей, он добился признания и вошел в восьмерку лучших нью-йоркских кандидатов. Он проповедовал жесткие меры борьбы с преступностью, внес ряд дельных предложений по перестройке этой системы. Даже «Нью-Йорк таймс» предоставила ему возможность высказать пространные и заумные замечания по упорядочению городских расходов. По ходу избирательной кампании тема преступности, казалось, пробудила в Мурхаузе затаенную жестокость, и это обескуражило избирателей, хотя многие из них имели свои счеты с преступным миром. Мэлоун не мог припомнить точно, когда именно появилась газетная статья в «Таймс», критиковавшая Мурхауза, но основанием для нее послужило его выступление на собрании начальников полиции в Вашингтоне. С того дня и началось его падение. Даже «Нэшнл ревью» в смятении отреклась от него.

Мэлоун пытался вспомнить его последние выступления, отчаянную битву, которую он вел с умеренными в последние дни кампании.

Но отрывочных воспоминаний было явно недостаточно, следовало больше узнать об этом человеке, изучить его, как он изучал мотивы и поведение преступников.

Сидя и размышляя в полумраке своего кабинета, Мэлоун проникался убеждением, что чопорный Мурхауз, отгородившийся от простых смертных происхождением, деньгами и властью, на самом деле обыкновенное животное, из тех, которых Мэлоун всю жизнь ловил и сажал в клетку, именуемую тюрьмой.

Он подумал о Замбрано. Панихида состоится завтра вечером. Мэлоун решил не ходить. Не хотелось ловить быстрые, пытливые взгляды. Кроме того, он ненавидел панихиды. Эти ритуалы придуманы для обогащения могильщиков. Евреи поступают правильно: хоронят без лишних обрядов, сразу же. Он знал наперед, как будет проходить церемония похорон Замбрано. Шепчущиеся и переминающиеся с ноги на ногу полицейские в белых перчатках. Большой зал, наполненный запахом увядающих цветов, алтарь, на котором теснятся свечи и церковная утварь. Почетный караул у гроба. Сменяющие друг друга родственники, принимающие соболезнования. Застывший холодный труп в парадном облачении, мертвые губы как будто растянуты в улыбке. Выслушивать все эти дурацкие замечания: «Разве он не чудесно выглядит? Как будто уснул, правда?»

Мэлоун не хотел в этом участвовать. Он сходит на мессу и запомнит своего друга живым. Зачем ему этот набальзамированный, пахнувший косметикой труп?

Нагнувшись, он вытащил из нижнего ящика стола бутылку бурбона. Налил на три пальца в кружку и поднял бокал, салютуя пустому стулу: «За тебя, дружище!»

Едва он проглотил виски, голова закружилась, желудок свело спазмом, рот наполнился слюной. Прижав ладонь к губам, он ринулся в туалет — закуток с одной кабиной, писсуаром, рукомойником и заляпанным мыльной пеной зеркалом. Опустился на колени перед унитазом, и его вырвало желто-зеленой жижей. Из глаз потекли слезы. Его рвало до тех пор, пока желудок не очистился полностью. Сжавшись в комок от боли, ухватившись за края унитаза, Мэлоун поднялся. Раковина была забрызгана пеной, кусок мыла захватан до черноты. Сунув голову под кран, Мэлоун открыл холодную воду. Замбрано был прав: он превращается в бродягу из ночлежки.

Вернувшись в кабинет, Мэлоун принялся названивать по телефону, разыскивая Джека Файна. В редакции «Дейли ньюс» его не оказалось. Мэлоун начал обзванивать излюбленные притоны Файна. «У Дангерфильда» Винни сказал, что не видел репортера несколько дней. После ряда неудачных попыток он разыскал Файна в баре «У Уэстона». Мэтр, Боб Дингл, попросил подождать и пошел звать Файна. В трубке слышался приглушенный шум питейного заведения: музыка, звон стаканов, громкие голоса, перемежающиеся взрывами хохота. Мэлоун даже представил себе клубы сигаретного дыма, наполнившие бар.

Раздался надтреснутый голос Файна.

— Дэн, ужасно жаль Замбрано. Его будет не хватать. Как ты? — Файн орал, перекрикивая шум.

— Джек, сделай мне одно одолжение, и немедленно. — Он поймал себя на том, что тоже кричит, и понизил голос: — Ты можешь мне помочь?

— Если смогу, сделаю, — ответил Файн.

— Устрой мне пропуск в фильмотеку. Хочу знать все о Картере Мурхаузе.

Файн издал удивленный возглас.

— О! Мурхауз причастен к делу Айзингер?

— Может быть.

— У меня есть одна знакомая, которая служит в Си-би-эс. Я позвоню ей домой. Они начинают работу в семь, но она любит приходить пораньше, пока не хлынула толпа. Я тебе перезвоню. Ты где?

— На Службе.

Вскоре Файн позвонил и сообщил, что встреча назначена на утро понедельника.

Мэлоун долго смотрел на телефон, прежде чем позвонил еще раз.

— Привет, Эрика, — мягко произнес он.

Ее голос звучал сухо и отчужденно:

— Как ты себя чувствуешь, Дэниел?

— Нормально. И скучаю по тебе, — и затаил дыхание, вслушиваясь в тон ее голоса.

— Когда тебя выписали из госпиталя?

Судя по прохладному тону, ему не стоило сейчас изливать нежные чувства.

— Сегодня утром.

— Понятно. — Лед в июне. — Тебе неизвестно, что я обезумела от горя? Я плакала целый день. Звонила на твою проклятую работу тысячу раз, ни один из твоих суперменов ничего не знал. Они никогда ничего не знают. Непоколебимая мужская солидарность. Обломала все ногти, выгляжу дерьмово. Ты, Дэниел Мэлоун, не мог выкроить для меня жалкую минутку своего драгоценного времени, не мог дать мне знать, что ты жив.

— Мне очень жаль… — он осекся.

— Да ни черта тебе не жаль! Единственное, о чем ты жалеешь, так это о том, что в сутках не семьдесят два часа, и ты никак не наиграешься в «Держи вора».

— Эрика. Убили полицейского. Масса неотложных дел. Поверь, я собирался позвонить раз семь, но все время мешали срочные дела Службы.

— Твоя Служба слишком тяжела для нас двоих. Прости, Дэниел, я правда хотела, чтобы у нас все сложилось как надо. — Она заплакала.

— Разреши мне прийти. Мы поговорим.

— Нет! Я тебе не «бам-бам, спасибо, мадам». И ждала большего от наших отношений, а по твоей милости чувствую себя проституткой!

Он покачал понурой головой. Она была права, он сознавал это, и ему было очень жаль.

— Эрика, пожалуйста, можно я…

— Как ты смеешь так поступать со мной? — Плакала она. — Ни одного звонка. Я хочу ощущать надежность отношений…. Никогда мне больше не звони, пожалуйста.

«Щелк».

Он сидел и слушал гудки. Потом крикнул в трубку:

— Если тебе нужна надежность, выходи замуж за охранника! Я не виноват, что ты ошиблась.

Он вскочил и бросился в комнату бригады, но, добежав до кофеварки, повернул обратно. Набрал ее номер. Занято. Он сел за стол и набрал снова. Потом опять. Еще раз. Еще. Короткие гудки. Все время короткие гудки.

Он опять отправился в комнату бригады и сказал детективу, печатавшему рапорт об аресте уличного хулигана, что собирается вздремнуть.

— Позаботься, чтобы меня разбудили в семь утра! — крикнул он.

— Привет, я — Эвелин Нортон. Джек Файн предупредил, что вы придете в понедельник утром.

Лет тридцати с небольшим, черные, зачесанные назад волосы, зеленые глаза, приятная улыбка и крепкое рукопожатие. Воротник блузки расстегнут с таким расчетом, чтобы возбудить мужское любопытство. Черная, с разрезами по бокам юбка и пиджак мужского покроя. Весьма привлекательная дама.

Эвелин показала на стул. На столе стоял телевизор с цветной таблицей на экране. Ее духи заставили Мэлоуна вспомнить об Эрике.

— Чем могу быть полезна? — спросила Эвелин Нортон.

— Он ответил, что хотел бы получить все сведения о Картере Мурхаузе. Взяв карандаш, она подалась вперед.

— Может быть, уточните, какого рода?

— Все, что у вас есть.

— Позвольте мне объяснить, как устроена наша картотека, — сказала она с приятной улыбкой. — В фильмофонде объединено несколько систем. Есть картотека знаменитых и скандально знаменитых личностей. Краткий алфавитный указатель, составленный по последним событиям. Примером может служить, — она на миг задумалась, — убийцы Садата, бегущие к трибуне. Последние новости Си-би-эс в том порядке, как они были показаны. Есть картотека тематическая. Начиная с семьдесят пятого года все заложено в компьютер. До семьдесят пятого — карточки. Поэтому, — заключила она, — как вы понимаете, чтобы я смогла вам помочь, вы должны выражаться яснее.