Сапожник Мушек задумался. Потом сказал:

— Никому не рассказывай, Франек. Даже моей жене. А то через пару дней об этом будет болтать весь город. Им вовсе не обязательно знать, что ты с птицами… — он сделал рукой неопределенный жест, — в дружбе.

— Это они со мной в дружбе! — воскликнул Франек. — Они мне осточертели!

— Ладно, отстань, у меня голова болит, — для убедительности Мушек схватился за голову, — а ты еще этих дармоедов мне на шею повесил! Они сожрали у меня добрую половину плодов, а самое лучшее в мире пугало для них что твой клоун! И все из-за тебя. Сам заварил кашу, сам теперь и расхлебывай.

— Что же мне делать? — встревожился Франек.

— Работать будешь.

— Работать?!

— Ну да. Птиц пасти.

— Да это же не я их пасу. Это они меня пасут! Мушек махнул рукой:

— Какая разница-то? Пока ты сидишь здесь, на скамейке, мои деревья в безопасности. Ясно?

— Угу…

— Я куплю целую кучу газет, чтобы ты не скучал.

— Спасибо.

— Завтра же и начнем, — сказал Мушек. Потом вынес из дома кусачки и уселся разбирать пугало. Отмахнулся от Франека, желая показать, что слышать ничего не хочет, и вообще ужасно расстроен полным неуважением к своему пугалу, и теперь, в наказание, Франеку самому придется выполнять роль такового. Потом удалился с драгоценным чучелом под мышкой.

Франек оглядел птицу своих ног и прошептал:

— Так бы вас всех и передушил. По одной.

Новость о необыкновенном влиянии Франека на пернатых облетела наш городок быстрее молнии. Люди приходили издалека, чтоб только увидеть, как он сидит на скамейке в окружении нескольких сотен птиц.

Это было настолько странное зрелище, что у забора постоянно толпились люди с раскрытыми от удивления ртами. И качали головами. Вдоволь насмотревшись, окликали Франека: что, мол, все это значит. Но он только прикладывал к уху ладонь, кричите, мол, громче — ведь из-за птичьего гомона нельзя было разобрать ни слова. А если кричали громче, из дома выскакивал сапожник Мушек с недошитым ботинком в руке и бежал прямиком к забору, выкрикивая на ходу:

— Подите к черту! Это вам не цирк!

Зеваки отступали на пару шагов. Ребятишки, напротив, протискивались вперед и спрашивали его:

— Пан Мушек, а что это Франек там делает?

Мушек наклонялся вперед, чтоб сквозь прутья забора разглядеть дерзкого мальчишку.

— Сам, что ли, не видишь, негодник?

— Не-а.

— Работает.

Зеваки хихикали. Мушек замахивался ботинком, и толпа рассасывалась так же быстро, как перед тем собралась.

Если сапожника не было дома, Франека охраняла невестка. Приносила из чулана метлу и размахивала ею над забором, стараясь достать кого-нибудь из любопытных. Но ее всерьез не принимали. Люди со смехом отскакивали, и те, кого она задевала, смеялись громче всех.

Однажды она заехала почтальону Мотылю по голове — стоя слишком близко к забору, тот зазевался. Он упал как подкошенный. Из огромной сумки на землю посыпались сотни писем в белоснежных конвертах. Пани Мушек перепугалась до смерти — решила, что убила единственного нашего почтальона. Но пан Мотыль тут же открыл глаза, покачиваясь, поднялся на ноги и принялся осыпать ошарашенную сапожницу комплиментами:

— Брависсимо, мадам! Брависсимо! Я это заслужил… Именно это… Вот бы моя жена хоть чуть-чуть походила на вас! — бормотал он, ползая на четвереньках и подбирая письма.

Но кое-что изменилось. Франек работал, и отношение пани Мушек к деверю стало иным. Вместо того чтобы хвалить его: наконец-то, мол, стал похож на брата, сапожница к нему придиралась. То ей вдруг не понравится, как Франек за столом держит вилку и нож; то, как он поет в ванной, то его привычка вывешивать кеды на шнурках за окно. Что бы Франек ни делал, как бы ни старался ей угодить — смягчить невестку не удавалось.

Как-то раз они вдвоем сидели в кухне. Было еще лето, хоть август уже кончался и дни стали заметно короче. Косые лучи вечернего солнца падали прямо на стол, за которым они сидели. Мушек ушел к клиенту: снимать мерку для новых ботинок. Пани Мушек и Франек пили вишневый сок. В доме еще с обеда ощущался запах жареной курицы. Сапожница сидела на стуле и смотрела в окно. Оба молчали.

Пани Мушек не произнесла ни слова, не удостоила деверя ни единым взглядом, но Франек твердо знал, что опять провинился, что-то сделал не так. Он был убежден, что на самом деле невестка смотрит на него. И чем демонстративнее она отворачивалась, тем крепче становилось в нем чувство вины, хотя он и понятия не имел, в чем эта вина состоит. Наконец он не выдержал и прервал молчание.

— Ты сама забила курицу? — спросил он.

— Нет, — ответила она не шелохнувшись.

— Тебе что-нибудь рассказать? — предложил он.

— Нет, спасибо.

— Могу почитать вслух… только принесу газету, она наверху.

—Сиди.

Пани Мушек смерила Франека взглядом, который более походил на острый кинжал. Глаза ее с укором задержались на его лице, оглядели шею, рубашку и даже брюки. Он позабыл все, что хотел сказать.

— Как случилось, что ты в жизни ничего не достиг? У других работа, постоянный доход. Дом, дети… А у тебя? Пачка старых газет в рюкзаке. Как ты так можешь? Просто не понимаю.

— У меня есть еще шорты и кеды.

— Не смешно. Ведь тебе уж за пятьдесят, пусть ты и выглядишь моложе. В твоем возрасте люди выходят на пенсию и наслаждаются покоем в собственном саду.

— Так и я целыми днями наслаждаюсь покоем в саду.

— Есть разница. Ты не на пенсии.

— Но ведь если меня не знать, просто идти мимо, как определишь, на пенсии я или нет?

— Здесь тебя знают все. Каждый, глядя на тебя, думает: “А вот и дурачок Франек”. Ты вообще в курсе, что о тебе говорят?

— Меня все любят.

— Потому только, что ты в гостях. Вот поживешь с годик, поймешь, что они думают на самом деле.

— Через пару недель я уйду. Осенью.

Пани Мушек потерла лоб, будто ей стало нехорошо.

— Ну, не будем больше об этом.

— Что с тобой? — с беспокойством спросил Франек. — Принести порошок?

— Сиди. Когда ты в последний раз стригся? Франек пощупал свою прическу.

— Точно не знаю… С полгода назад, наверное… С кислой улыбкой сапожница спросила:

— Длинноваты, ты не находишь?

—Угу…

— Через час вернется Антоний, у меня будет куча дел. А сейчас я могла бы сходить за ножницами и остричь тебе волосы. Что скажешь?

— Не знаю. Ты серьезно? — спросил Франек, пятерней приглаживая волосы. Пани Мушек энергично поднялась и принялась убирать со стола.

— Когда еще у тебя будет такая возможность! — сказала она и скрылась в ванной. Франеку показалось, что невестка будет недовольна, если он откажется. А ведь он и так уже доставил ей массу хлопот и на этот раз возражать поостерегся. Он услышал, как невестка моет руки, выдвигает ящик и тут же задвигает его. В следующее мгновение она уже снова стояла на кухне с ножницами и полотенцем в руках.

Она указала на его стул и попросила:

— Отодвинь подальше, чтоб волосы не падали на стол… еще… так… нет, еще чуть-чуть.

Франек исполнял ее приказы, как солдат.

Пани Мушек обвязала вокруг его шеи полотенце.

— Что ты на меня так смотришь, — сказала она, — это недолго. Франек только кивнул, в тот же миг прядь его волос упала на пол.

— Раньше я всегда сама стригла Антония, — продолжала она. — По воскресеньям. После завтрака. Потом он доставал из шкафа лучший костюм и мы отправлялись гулять. Иногда шли в церковь, слушали проповедь. На самом-то деле Антоний просто хотел подразнить священника. Мы садились в первом ряду. Антоний снимал шляпу, чтобы все видели его новую прическу. Святому отцу это действовало на нервы — он-то был лысым. Он скрежетал зубами, да так, что даже в последнем ряду было слышно.

Пани Мушек вздохнула:

— Так-то вот… А теперь он и сам облысел.

— Расскажи, как вы познакомились? — попросил Франек.

— Это было двадцать с лишним лет назад. Я тогда работала в кондитерской лавке на Хмельной. Теперь там химчистка. Когда я шла с работы, моя одежда пахла шоколадом. Люди оборачивались и смотрели мне вслед. Однажды Антоний пригласил меня в кино. Он работал неподалеку в обувной мастерской. Мы пошли в кино сразу после работы. Через пятнадцать минут во всем зале уже пахло шоколадом. Люди смотрели на нас и улыбались. Антоний понял, что запах от меня, и посмотрел так, как никто никогда на меня не смотрел, — пани Мушек хихикнула. — Фильма я совершенно не помню.