Петро, попросив через артиллерийского наблюдателя подавить ожившие дзоты, доложил комбату:

— Передовая группа залегла. Подниму людей лично.

Пригибаясь, он добежал до траншей взвода. Тяжело дыша, пошел ходами сообщения, потом выбрался из них и пополз, вжимаясь в клейкую густую грязь.

Над изрытой землей стлался удушливый запах гари… Дым забивался в гортань, затрудняя дыхание. Все чаще на пути Петра попадались тела убитых. Одного стрелка наполовину присыпало землей, он шевелил побелевшими пальцами, глухо стонал. Заметив рядом с собой Рубанюка, солдат с усилием приподнял голову, запекшимися, в кровь искусанными губами выдавил:

— Партбилет… заберите… И часы… в кармане.

У Петра сжалось сердце.

— Потерпи, друг!.. Санитары выручат.

Он полз, не задерживаясь. Из-под каски стекал на его лоб и на щеки едкий пот, в висках часто стучала кровь.

Вот уже рядом разметанные металлические прутья с обрывками проволоки, спины солдат, приникших к земле. Петро видел перед собой забрызганные желтой грязью обмотки, неуклюжие солдатские ботинки со сбитыми подковками на каблуках. У одного солдата осколком вырвало кусок шинели; под разорванным бельем на розовом теле синел кровоподтек. Солдат, раскинув ноги, бил из автомата по амбразуре дзота и отрывисто кричал что-то лежащим справа от него стрелкам.

Петро подтянулся поближе к нему и узнал старшего сержанта Шубина, командира отделения.

— Бьет, проклятый, терпенья нет, — громко пожаловался старший сержант и радостно крикнул — Ребята, гвардии старший лейтенант Рубанюк!

Петро оглянулся. Ветер гнал с моря низкие тучи, сыпал сухим колючим снежком.

Поднявшись во весь рост, Петро крикнул:

— Вперед, гвардейцы! За мной!

Он вскинул автомат, дал очередь по высунувшейся из вражеского окопа голове. Не оглядываясь, с облегчением почувствовал: «поднялись».

— Ура-а!

— …р-а-а-а!

Петро побежал. Облепленные вязкой, тяжелой глиной, сапоги его скользили, притягивали к грунту. Петра обогнал старший сержант Шубин, потом солдат с болтающейся на боку саперной лопаткой. В сторону гитлеровцев полетели гранаты… Несколько стрелков окружили ближний дзот.

Вскочив с разбегу следом за старшим сержантом в траншею, Петро понял, что атака удалась: в изломах окопов завязывалась рукопашная схватка.

Прорвать оборону противника на этот раз не удалось, но рота Рубанюка, выполнив свою задачу, закрепилась на новом рубеже, и этот хоть и небольшой успех окрылил его. Петро понимал, что командование повторит попытку овладеть Керчью, и он представлял, как со своими гвардейцами одним из первых ворвется в многострадальный город.

Но неожиданно Петра вызвали к командиру полка. Подполковника Стрельникова он застал в хорошем настроении, оживленным и веселым.

— Ну, гвардеец, не надоело месить грязь на «пятачке»? — шутливым тоном спросил он, разглядывая обветренное лицо Рубанюка.

— Привык, товарищ гвардии подполковник, — настороженно ответил Петро, не зная, к чему клонит Стрельников.

— Командование решило дать тебе боевое задание. Подбираем людей к партизанам. Полетишь?

— В Крым?

— Да.

Командир дивизии твою фамилию назвал.

— Что ж! Я солдат… Есть лететь к партизанам! Можно узнать, кто еще туда направляется?

— Капитан Шурпин, из разведки; старший лейтенант Осташенко. Лейтенанта Сандуняна на штабную работу посылают. В общем целую группу.

— Сандунян большой мой друг.

— Учти, задание почетное, отбирают самых надежных и опытных.

— Благодарю, товарищ гвардии подполковник.

— Ну, раз согласен, иди к начальнику штаба. Там все оформят… Да загляни к подполковнику Олешкевичу. Он хотел тебя повидать.

В воображении Петра партизаны остались такими, какими он их видел в начале войны в приднепровских лесах: плохо вооруженные гражданские люди, горевшие желанием бороться с врагом, но не всегда знавшие, как это делать.

Поэтому он был приятно удивлен, узнав, что в крымских лесах есть настоящие соединения со штабами, артиллерией, рациями, госпиталями, продовольственными базами, с более или менее пригодным к зиме жильем.

После кратковременной подготовки группы офицеров, направляемых в крымские леса, к партизанам, для обеспечения связи и передачи необходимых разведывательных данных, с ними лично побеседовал командующий армией. Рассказав об общей военной обстановке на полуострове, он намекнул, что долго оставаться в лесу не придется. Прощаясь с офицерами, напомнил:

— Где бы, в какое бы трудное положение ни попали, не забывайте, что вы воины Советской Армии. Примерной, самой твердой воинской дисциплины, высокой командирской культуры, инициативы — вот чего ждем мы от вас. И не только мы, а и партизанские руководители… Ну, желаю успеха…

По дороге на аэродром Сандунян сказал Петру:

— Тебе хорошо. Ты бывал у партизан, дело знакомое. А я, признаться, немножко волнуюсь.

Транспортный самолет, груженный боеприпасами и продовольствием, доставил глубокой ночью офицеров на лесной партизанский аэродром.

После беседы с командиром и комиссаром партизанского соединения офицеров стали распределять по бригадам. Петро поступал в распоряжение начальника разведки майора Листовского.

Из бригады, в которую направлялся Сандунян, прислали за ним человека, и Арсен, распрощавшись с Петром, ушел.

— А вы немножко подождите, — сказали Петру. — Скоро и за вами явятся…

Петро вышел из штабной землянки, присел на поваленной коряге.

День разгуливался ясный и солнечный, только в долинах молочными озерками оседал густой туман. На недоступно далекой вершине горы, на скалах, на ветвях деревьев снег был таким девственно-белым, что Петро невольно жмурил глаза.

Из шалаша, сооруженного под ветвями ясеня, слышались громкие голоса, смех. Петро бесцельно разминая подметкой месиво прелых листьев, слушал обрывки разговоров.

— …Семен Степанович сегодня шашлыком угощает… Верно, Семен Степанович?

В неторопливый говор полусонных еще людей вплелся задорный голос:

— Вот чудо, ребята!.. Как только пойду на заставу, песок в пистолет набивается… Не пойму…

— Это из тебя сыплется, — поддел кто-то.

В палатке захохотали так заразительно, что Петро невольно улыбнулся. «А народ подобрался веселый», — мысленно одобрил он.

— …Нас у той балочки, — помнишь, где лошадь приблудилась? — так вот нас огнем прижали… Голову не поднимешь… Комиссар тогда говорит: «Пощупаем с тыла»… Поползли…

В шалашах и на полянке перед ними становилось все шумнее: партизаны умывались, некоторые тут же, под открытым небом, брились.

Петро с любопытством разглядывал обветренные лица, разномастную одежду партизан. Среди меховых безрукавок, солдатских ватников, шинелей, матросских бушлатов, гражданских полупальто, комбинезонов пестрели румынские и немецкие мундиры, кожаные куртки. Наряду с неуклюжими, но теплыми шапками-ушанками можно было увидеть шлемы летчиков, зеленоверхие фуражки пограничников, кепи словацких солдат и румынские береты.

Петро видел близко перед собой тех, кого называли с любовью и уважением народными мстителями, — отважных и мужественных людей, закалившихся в непрерывных схватках с врагом. Бывалых партизан можно было безошибочно узнать по строгой, даже франтоватой подтянутости, военной выправке.

Петро собрался подойти к группе партизан, о чем-то оживленно разговаривающих, но в эту минуту его окликнули.

Майор Листовский, невысокий худощавый человек в хорошо подогнанной шинели, с полевыми погонами, шагнув к нему и на ходу застегивая планшетку, предложил:

— Ну, давайте пройдемся, гвардии старший лейтенант, потолкуем.

Шагая рядом с Петром и приглядываясь к нему, он после нескольких незначащих вопросов сказал, переходя на «ты»:

— Сегодня устраивайся, отдохни, а завтра — за дело. Работы много, я поэтому и попросил энергичных ребят на помощь.

Листовский обстоятельно разъяснил, в чем будет заключаться разведывательная деятельность Петра. Когда они, побродив, вернулись к штабной землянке, он сказал: