Сердюк ожидал Пырина у каменоломни, прижавшись спиной к скалистому отвесу. Здесь была ночь, а в районе аэродрома — день. Гитлеровцы не пожалели ракет, чтобы осветить поле предполагаемого боя. Постепенно ракеты погасли, степь погрузилась во мрак. Пырина все не было. Предчувствие беды терзало Сердюка — неужели схвачен? Он представил себе худого, тщедушного Пырина в лапах гестаповских палачей и содрогнулся — хватит одного удара, чтобы выбить из него душу. Но это учтут, бить не будут, к нему применят более тонкие пытки. Они достаточно хитры, чтобы не оборвать единственную нить, за которую ухватились. В том, что Пырин не предаст, сомнений не было. Да и знал он немного, гораздо меньше остальных участников группы. Доверяя ему полностью, Сердюк все же не рассказывал больше того, что необходимо было рассказать, — этому научила служба на границе.
Вдали на снегу замаячила черная движущаяся точка и приковала внимание Сердюка. Медленно приближаясь, бесцельно брел лохматый пес. Зачуяв человека, он остановился, залаял, но не зло, а тоскливо, словно жаловался на свою судьбу, и, поджав хвост, метнулся в сторону.
Когда над землей появились первые проблески зари, Сердюк с тяжелым сердцем направился ко входу в подземное хозяйство.
10
Бешенство Гейзена не имело границ. Для проведения операции были стянуты пехотные войска, полевая жандармерия, приведена в готовность авиачасть. А вся добыча заключалась в нескольких горожанах, которые, боясь ночью войти в город, заночевали в степи, и только в одном подпольщике. Потери же были большие — четыре агента ОУН и четыре офицера гестапо, посланных на поимку Сердюка. Трое из них оказались убитыми, пятеро сильно изувеченными. Но это беспокоило Гейзена меньше, чем утрата собственного престижа в глазах подчиненных и в глазах начальства. Какой скандал устроит ему Гиммлер! Хорошо, если только понизит в должности…
Гейзен был поражен, когда к нему ввели Пырина. Он ожидал увидеть большого, сильного мужчину, похожего чем-то на Сердюка, а перед ним стоял худосочный, с впалой грудью, бледный человек с прищуренными близорукими глазами.
Гейзен предложил Пырину сесть, протянул сигарету, К его удивлению, партизан сигарету взял, но было видно, что он никогда не курил — держал ее неумело, не затягивался, а набрав в рот дыма, немедленно выпускал его.
— Вы, конечно, понимайт, где вы ест? — с издевкой спросил Гейзен.
— Угу, — протянул Алексей Иванович, мысленно проклиная себя. Для чего он пытался бежать? Гитлеровцы не такие дураки, чтобы оставить дом без внешней охраны. Лучше было погибнуть от собственной гранаты.
Он так задумался, что Гейзену пришлось повторить свое предложение — сохранить подпольщику жизнь в обмен на сведения об организации. Иначе — пытка.
Пырин понимал, что мучений ему не избежать. Захотелось отдалить пытку хоть на короткий срок.
— Хорошо, — согласился он, — я расскажу все, что знаю. Но что я получу за это?
— Жизнь, — отрезал Гейзен, удивляясь сговорчивости подпольщика.
— Этого мало, — усмехнулся Пырин и взял другую сигарету, хотя во рту было горько от первой.
— Что вы желайт еще? — спросил Гейзен. В эту минуту он решил обещать все, что потребует этот похожий на скелет человек.
— Голодная жизнь меня не устраивает. Нужен собственный домик с садиком, с обстановкой и… деньги.
— Alles konnen wir geben alles[2], что вы пожелайт, — пообещал Гейзен, путая от радости русские слова с немецкими.
— Расписку, — потребовал Алексей Иванович, продолжая игру. — Словам не верю.
Гейзен, решивший, что русский в самом деле даст важные сведения, охотно согласился, написал ни к чему не обязывающую его расписку на немецком языке, перевел ее, как мог, и передал Пырину.
Тот аккуратно свернул бумажку, спрятал в карман.
— Я знаю немного, но самое главное. — Пырин перешел на полушепот и, выговаривая каждое слово раздельно, с большой таинственностью произнес: — Руководителем подпольной организации является новый начальник городской управы, а его помощником — инженер Смаковский.
Гейзен остолбенел.
— А Сердьюк? Кто Сердьюк?
— Сердюк? — наивно переспросил Пырин. — Сердюк мой служащий и в этих делах ничего не понимает.
— А фрау ин железные очки? — допытывался Гейзен.
— Железные очки? — Пырин пожал плечами. — Не помню. Многие приходят ремонтировать разное барахло. И в очках и без очков…
Гейзен испытующе посмотрел на Пырина, подумал, приказал увести его в другую комнату и накормить.
Пырин с аппетитом поел консервированные сосиски, запил холодной водой и улегся на мягкий диван, с тревогой размышляя о том, что будет дальше.
Около двух часов ночи его снова вызвали к начальнику гестапо.
Кроме гестаповцев, там сидели двое русских — инженер Смаковский, которого Пырин знал по мартеновскому цеху, и какой-то брюхатый человек с пухлыми бабьими руками.
— Ви все лжет! — заорал Гейзен. Лицо его налилось кровью. — Мы понимайт! Тактика инженер Крайнев! Он видавал наших людей за партизан, ви тоже. Ви хитрит — мы тоже будем хитрит!
Пырина увели в подвальную камеру, раздели догола и так оставили. Он ожидал побоев, пыток и вначале удивился тому, что обошлось без них. Но вскоре все понял. Решетчатое оконце в камере не было застеклено, и в ней стоял такой же холод, как на дворе. По коже забегали мурашки, начали стынуть ноги. Алексей Иванович принялся быстро ходить по цементному полу, покрытому снежным налетом. В оконце задувал ветер, и снежинки, падавшие на кожу, казалось, обжигали, как раскаленные уголья.
Устав от ходьбы, он сел на холодный пол и тотчас почувствовал, как мучительно заныло тело. Снова встал и ходил до тех пор, пока, изнеможенный, не свалился на пол. Но жестокий озноб, сотрясавший все тело, и мучительная сверлящая боль в суставах были невыносимы. Обдирая в кровь колени о шершавый каменный пол, он стал ползать на четвереньках, порой падал на грудь, но поднимался и снова ползал, чтобы согреться.
Пришли гестаповцы, подняли Пырина, натянули на него одежду и повели на допрос к Гейзену. В кабинете было тепло, и Алексей Иванович почувствовал, как к нему возвращается жизнь.
— Котите шнапс? — Гейзен поднес Пырину водки.
Стуча зубами о стакан, Пырин выпил водку. По телу медленно стало разливаться тепло.
Гейзен выждал, пока алкоголь окажет действие, и сделал знак Штаммеру. Тот нажал кнопку звонка, и через несколько минут солдаты внесли на носилках женщину.
С трудом Алексей Иванович узнал в ней связную и содрогнулся. Перед глазами поплыли круги.
Лицо женщины было черно от кровоподтеков. Она еще жила, но дышала слабо, и было видно, что умирает.
— Знайт эта фрау? — спросил Гейзен, довольный произведенным впечатлением.
Отрицать было бы бесполезно. Гестаповцам известно, что связная была у него в мастерской. А причины ее прихода никто из них не знал.
— Припоминаю, — выдавил он из себя и заметил, как у связной слегка дрогнули полузакрытые веки.
— Очень карошо! — обрадовался Гейзен. — Зачем ви ее видел?
— Она приносила замок.
— А сколько времья нужно, чтобы майстер узнавать, какой ремонт делать?
Пырин напряг намять, вспоминая, сколько времени связная пробыла у Сердюка.
— Это очень сложный механизм. Я возился больше часа, но так и не сделал ключа.
— Das ist alles, was mogen Sie sagen?[3] — выкрикнул Гейзен и подошел к Пырину вплотную.
Алексей Иванович молчал.
Гейзен грубо выругался. Бить этого человека не имело смысла. От нескольких ударов он умрет — тогда прощай последняя нить.
— Иголка в ногти! — подчеркнуто громко сказал Гейзен.
Пырин задрожал. Значит, и его замучают, как связную… Как же спастись от истязаний?
Счастливая мысль осенила его. Шатаясь, он направился к тяжелому дубовому столу, остановился в трех шагах. Прикинув глазом, чуть подвинулся еще.