Где только не видели теперь председателя Совнаркома. С молодой энергией он успевал быть повсюду. За год он побывал и в Кизыл-Арвате, куда отговаривал его когда-то ехать искать работу такой же, как он сам, безработный горемыка… Теперь там строили завод и нужно было повидаться с рабочим коллективом. Он побывал и в Безмеине, и в Красноводске, а однажды заехал в Нохур, и после делового дня вечером побывал возле школы, построенной страдальцем Мухаммедкули… Та же столетняя чинара, что с ней сделается — осеняла школьную кровлю. Атабаев разглядел даже и старый срез на стволе — от той ветви, из-за которой погиб его друг. Может быть, он-то и был бы сегодня председателем Совнаркома. Сколько безвестных борцов по всей стране погибло, не дождавшись своего времени, не зная о своем предназначении…
От одной овцы — и белые и черные ягнята…
Вдруг тучами налетела страшная желтая саранча. Ока всегда, и даже в древние времена, налетала внезапно и до последней черты, куда достигал ее смертельный налет, — долины и поля оказывались мертвыми, оскаленными, точно после пожара. В преданиях народных оставались наряду с Годом засухи, с Годом морозов и Год саранчи. Но та саранча была серенькой и мелкой, и не оставляла потомства. А эта — величиной больше пальца. Летящая туча закрывала солнце желтой завесой. И там, где садилась стая саранчи, она пожирала все, даже камышовый каркас ветхой кибитки.
Народ называл ее именем, которое само по себе пугало: «шостатсарка».
— Это аллах послал свою кару на большевиков…
Атабаев на заседании Совнаркома впервые выразил словами то, что спустя неделю поставило на ноги всю республику — саранчовый фронт!
— Товарищи! Если не посчитаешься с бедой — она одолеет! Такую беду, как нынешняя, еще не видела туркменская земля. Я предлагаю позвать весь народ на саранчовый фронт!.. И если не будет желающих, командование возьму на себя.
В кулуарах, во время перерыва заседания, смеялись:
— Слепая отвага!
— Беспримерное мужество!
— Слава аллаху, — и то хорошо, что угроза смерти не целится в него своим копьем!
Атабаев, проходя мимо, слегка пожурил шутников:
— Слабаки, если так смеетесь, берите на себя руководство!
А спустя неделю со всей республики потянулись в районы бедствия эшелоны рабочих полков, вооруженных лопатами и кетменями, серпами и керосиновыми бачками.
Там, на саранчовых полях, встретил Атабаев и бывшего тедженского комсомольца Чары Веллекова, с которым когда-то скакал ночью в степи.
— Где же твой конь, Чары?
Тот только улыбнулся. За спиной у него, как и у всех его подначальных, был подвешен жестяной бачок с керосином, а резиновый шланг заткнут за пояс.
— Вот он, нынешний басмач! — сказал Чары и показал председателю Совнаркома на саранчука, сидевшего в небольшой, с наперсток, лунке. Он выдернул его из лунки и шлепнул об сапог.
— Вот тебе тысяча саранчуков из одной!
И действительно — в лунке с наперсток было полным-полно этой пакости, похожей на гниды. Атабаев уже знал размеры беды: сперва эти саранчуки были маленькие — не больше мелкого — «масляного» — муравья, потом становились крупнее, размером с черного муравья. Потом еще больше, — вроде «конного» муравья, и каждый день они взрослели… А когда достигали четвертого— пятого возраста, земля уже шевелилась от их копошения — они подпрыгивали, кишели, как кишит рыба в пересыхающей заводи.
Отложив яйца, саранчуки погибали. Их уже можно было собирать в мешки, как полову на току. Ученые говорили Атабаеву, что в Африке саранчу перемалывают в муку и едят. Подросшая, молодая стая, что достигла пятого возраста, приподнимала свои бесчисленные крылья и пускалась в полет, превращаясь в ненасытного хищника…
Тут не было слышно грохота орудий и пулеметных очередей, как некогда на фермах Аму-Дарьинского моста, где сражались с белогвардейскими бронепоездами железнодорожные отряды. Но это был тот же бой. Огнем полыхала земля: бойцы саранчового фронта заливали керосином места скопления насекомых и поджигали, И тут Атабаез встретил еще и другого героя республики — Аннамурад Сары Патра, который тоже вел бой с саранчой, возглавив один из отрядов. Когда-то он воевал под Кронштадтом, а в годы конных боев с басмачами получил за свою храбрость и нежелание отступать почетную кличку «Рябого козла». Басмачи боялись «Рябого козла» больше Эзраила — ангела смерти,
— И ты здесь! — воскликнул Атабаев и вдруг рассмеялся. — Что, конец света настал, что ли?..
Никто из окружающих — и сам «Рябой козел» — не поняли, что имел в виду председатель Совнаркома. И Атабаев не объяснил никому, что он подумал. Слишком сложным путем пришла ему в голову эта шутка. Вдруг вспомнил он грязную ночлежку в Красноводской чайхане и ночной разговор двух безработных его соплеменников, и несбыточную мечту, прозвучавшую в том разговоре, — о временах, которые еще придут, когда труженик станет первым человеком на земле и ее полновластным хозяином. «Это будет, когда конец света настанет…» — сказал с тоской и горечью один из них. И сейчас, видя, как защищают землю до самого горизонта ее новые хозяева, Атабаев вспомнил ночкой разговор и невольно вырвалась у него эта ликующая фраза:
— Что, конец света настал, что ли?..
Так, непонятно в какую минуту и по какому, иногда случайному, поводу, приходили к нему теперь неожиданные воспоминания.
Вырвавшись из сумятицы круглосуточных дел, Атабаев уходил бродить по асхабадским улицам. Так бывало когда-то в Ташкенте и в Бухаре. В городской толпе возле базара или в сонных переулках думалось лучше и лучше отдыхалось. Правда, никогда не удавалось остаться одному: по пятам неумолимо следовал некий адъютант, а, может, и не один… Отослать их от себя председатель Совнаркома был не волен, да он и привык уже к их молчаливому присутствию. Хуже было с бесцеремонными просителями. Все узнавали в лицо главу правительства, приходилось на ходу выслушивать просьбу, назначать встречу.
Однажды его поймал за полу седобородый старик.
— Эй, сынок, погоди-ка!
Атабаев обернулся.
— Здоров ли, Атабай?
— Спасибо.
— Давай присядем, поговорим…
Старик радушно указал на тротуар, замощенный каменными плитами.
— А нельзя ли поговорить стоя? — спросил Атабаев.
— Нет. Нельзя, — сказал старик.
— Тогда приходите в учреждение, — вмешался секретарь.
Атабаев кивком остановил секретаря, прося не вмешиваться. Но почтенному старику — аксакалу этого было мало, он и сам принялся его отчитывать:
— Я, друг, не говорю твоим курам — «кыш-ш-ш!» Не вмешиваюсь в твои дела. А ты чего мне мешаешь?
Старик удобно уселся на тротуаре. Рослому Ааабаеву показалось неловко выситься перед ним, пришлось сесть рядом. Старик назидательно поднял одну бровь, над которой, словно бусинка, дрожала красноватая родинка, и деловито приказал:
— Теперь слушай меня!..
— Слушаю, — покорно отозвался Атабаев.
Слушать пришлось долго: и о первых днях революции, и о тяжелых боях за станцию Пески. Понимая, что конца не предвидится, Кайгысыз взмолился:
— Нельзя ли, ага, покороче?
— Потерпи, сынок, не торопи!
Дальше рассказ пошел о басмачестве. Старик подробно описал действия своего отряда, вспомнил колодцы, попадавшиеся в походе, в каком ауле чем кормили. А вокруг уже собралась уличная толпа. Атабаев без раздражения прервал пустую болтовню.
— Может быть, вы скажете, чем все это кончилось, ага?
— Торопливость — от шайтана, терпение — от создателя. Потерпи, сынок, еще немного.
И старик начал рассказывать о земельно-водной реформе, о схватках с баями и кулаками. У Атабаева затекли ноги, он хотел встать, но старик придержал его за колено.
— Подожди.
— Меня ждут срочные дела, яшули!
Старик строго взглянул на Атабаева.
— Разве я тебя мало ждал?
— Почему же не пришел в Совнарком?
— Разве к тебе пускают?
— Ты бы проверил.
Старик несколько опешил, но быстро нашелся.
— Все равно на месте не сидишь. Не застанешь тебя.