Степан снял сапог, поддел ножом подмётку, вытащил мелко сложенный листок бумаги. Это была страница из "Рабочей газеты".
- Вот статья Ленина, - сказал Степан, - нужно срочно перевести на узбекский язык. Сколько тебе понадобится времени?
- Я ещё никогда не переводил Ленина, - улыбнулся Хамза, - но постараюсь сделать побыстрее.
И он сел за перевод.
Через три часа всё было готово.
Ночью спустились в подвал мельницы. Степан открыл тайник в стене - в маленькой нише стоял печатный станок.
- Начинаем, - сказал Соколов.
- Завтра Ленина будут читать в Коканде. - Умид поплевал на руки. - Да поможет нам аллах сделать узбекские листовки не хуже русских.
Быстро росла стопка оттисков. Умид работал сноровисто, быстро. Степан и Хамза проверяли текст.
Вдруг в дверцу подвала постучали.
- Это я, - раздался снаружи голос хозяина мельницы, - прячьте всё скорее!
- Что там? - напружинился Соколов.
- На том берегу солдаты...
- Живо! - скомандовал Степан.
Умид засунул в нишу станок и наборную кассу.
- Что с листовками делать? - шёпотом спросил Хамза.
- В муке зарыть! - зашептал Степан. - Вон ларь у стены стоит...
Открыли потайной люк и вылезли из подвала возле самой воды. Хозяин мельницы уже стоял на берегу, около камышей.
- Тихо, тихо, - приложил он палец к губам, входя в камыши. - Идите сюда...
Хамза, Соколов и Умид сползли за ним. Вода была всем по горло.
- Где солдаты?
- Вон они...
На противоположном берегу реки на широкой поляне выстроилась шеренга солдат с винтовками. Перед ними сбились в кучу несколько изломанных фигур. Все были босы, в изорванных нижних рубахах, в кальсонах. Двое еле стояли на ногах. Их поддерживали под руки.
Чуть поодаль расхаживал грузный человек в рясе с большим крестом на груди.
- Это из гарнизона, которые бунтовали, офицера убили, - зашептал Степан. - Неужто солдаты своих же солдат будут расстреливать?
- Тише, тише, - просил мельник.
- Раздать лопаты! - донёсся с поляны властный голос.
- Пересветов! - узнал Степан. - Палач, сучья лапа...
- Мельницу осмотрели? - спросил у кого-то ротмистр. - Нам свидетели не нужны.
- Там ночью, ваше благородие, никого не бывает.
- Осуждённым рыть могилы, - приказал Пересветов.
- Не будем рыть! - крикнули из группы людей в нижнем белье.
- Незакопанными будете валяться, непогребенными...
- Закопаешь, сволочь, если свидетели не нужны!
- Ну что ж, логично. - Ротмистр закурил. - Батюшка, приступайте.
Священник подошёл к приговоренным.
- Исповедуйтесь, братцы... Просите у бога прощения... Спасите души словом Христовым...
- Какой ещё бог, если ты, падаль бородатая, землю топчешь, мозги дуракам вкручиваешь!
- Не раскаявшись уходите из мира сего! - повысил поп голос. - Господь не простит... В геенне огненной гореть будете!
- Вместе с тобой, с жуликом!
Священник вернулся к ротмистру.
- Бесполезно. Неисправимы.
Пересветов бросил папиросу.
- Взво-од, слушай мою команду-у...
- Стреляйте скорее!.. Эх вы, темнота!.. Пусть совесть вам всю жизнь душу жгёт... Кого убиваете? Своих!..
- За бунт, за измену присяге и государю императору... Огонь!!!
Залп. Долгое эхо в ночи.
- Ваше благородие, один, кажись, шевелится...
- Кто там ещё шевелится?
- Голубенко. Он завсегда живучий был...
- Добить! - Ротмистр закуривает. - Никому шевелиться уже не положено.
Выстрел. Одинокий. Последняя душа отлетела на небо.
Хамза почувствовал, как стоявший рядом в воде Умид сотрясается от беззвучных рыданий.
- Тише, тише, - просит хозяин мельницы.
- Могилу копайте одну! - рычит на другом берегу ротмистр. - И поглубже... Батюшка, коньяку не желаете? Что-то ночь сегодня холодная...
Все вернулись в подвал.
- Как? Как они могли оказаться здесь? - горестно посмотрел на мельника Соколов. - На волоске же всё висело... Типографию могли погубить, листовки готовые...
- Не знаю, - растерянно пожал плечами мельник, - ума не приложу... Знают, что ночью на мельнице никого не бывает, вот и выбрали пустынное место.
Степан снял мокрую одежду, начал выжимать воду. Хамза ссутулясь, сидел на груде пустых мешков. Умид горбился в углу.
- Что, Хамзахон, - жёстко сказал Степан, - видел революцию без жертв?
Хамза молчал.
- В одной казарме небось солдатики жили, - продолжал Степан. - И как мясники... Голубенку, видать, в упор добивали... Эх, Пересветов, висеть тебе когда-нибудь на хорошем суку! Своими руками петлю затяну, не поленюсь, душа с тебя вон...
- Нет, нет, нет! - вскочил вдруг в углу Умид. - Они могли прийти сюда!.. Нас тоже могли расстрелять... и в общую яму!.. А я не хочу, не хочу! У меня семья, дети!
- Речная вода охлаждает, а ты что-то разогрелся, - угрюмо сказал мельник.
- К чёрту! Все листовки в огонь! - бесновался Умид. - Надо уничтожить улики!.. С меня хватит!.. За нами придут, нас расстреляют!.. Я не могу!.. - С неожиданной силой он рванул на себя крышку тайника, схватил наборную кассу со шрифтами и потащил её к люку. - Утопить всё это железо! На дно! Я не переживу больше такого страха!..
Степан Соколов - в нижней рубашке, в кальсонах - оторопело смотрел на Умида, ничего не понимая, не двигаясь с места.
- Стой! - вскочил с места Хамза. - Перестань! Положи кассу на место!
Мельник кинулся наперерез Умиду, но тот толкнул его железным ящиком в грудь, сбил с ног.
Хамза схватился за ящик с другой стороны.
- Отдай шрифты!
- Отойди! Убью!
Вырвал кассу...
Хамза одним прыжком настиг его. И, размахнувшись, ударил.
Упало пенсне, посыпались металлические буквы.
- Ты, ты, мусульманин, ударил меня, мусульманина! - корчился на полу Умид. - Это они, русские, жестоки и беспощадны, готовы расстреливать друг друга, вешать!.. А ты, ты!..
Степан брезгливо перешагнул через Умида.
- Не скули, размазня! - Показал на Хамзу: - У него мёртвую мать обыскивали... И мусульмане, и русские!.. Нету мусульман одинаковых, и русских нету...
Мельник, потирая ушибленную грудь, собирал шрифты.
- Слабый ты оказался, гражданин типографский работник... Куда мы только смотрели, когда тебя в партию принимали... Подвинься, буквы под тобой лежат...
Умид отполз в угол.
- Мне не нужна такая революция, где льются реки крови... Я против насилия... Это вульгаризация революционных идей!
- Если ты не замолчишь, - дрогнувшим голосом сказал Хамза, - я ударю тебя ещё раз.
- Бей, бей, - всхлипнул Умид, - но я всё равно буду искать другую дорогу в революцию. Без жертв, без крови, без убийств...
- Где-то я уже слышал однажды такие слова, - усмехнулся Степан, одеваясь.
- Больше не услышишь, - заскрипел зубами Хамза.
Соколов подошёл к Умиду, ткнул в него пальцем.
- Вот, Хамзахон, смотри и запоминай. Узнаёшь портрет?
- От него ничего не осталось, - отвернулся Хамза.
- А теперь плюнь и забудь. И разотри. Навсегда.
Степан рывком поднял с пола Умида.
- Шрифт, говоришь, хотел в реку высыпать, улики спрятать? А не за этот ли шрифт людей на том берегу только что закопали?
- Я честный человек, - дёрнулся Умид.
- Но жидкий, - выпустил его Степан, - а нам таких не надо. Уходи!.. И если будешь другую дорогу в революцию искать, делай это где-нибудь подальше отсюда.
Умид ушёл.
- Вот и поговорили, ребятушки, по душам, - покрутил головой мельник. - Э-хе-хе, чего только страх с человеком не делает...
В доме святого Мияна Кудрата собрались все высшие духовные лица Коканда - ишаны, муфтии, мудариссы, имамы больших мечетей. Рядом с хазратом Мияном расположились Камол-кази и шейх Исмаил. Чуть в стороне облокотился о пуховые подушки Садыкджан-байвачча. (После испытанного перед собственными рабочими унижения байвачча, бросив пить, ударился в другую крайность - регулярно посещал мечеть и усердно молился аллаху.)