- Ох, как тяжело будет его, потом оттуда подвинуть…

 С утра 29 сентября противник перешёл в наступление. До двух пехотных полков при поддержке танков атаковали полки 161-й стрелковой дивизии с целью овладеть Великим Букрином. Решительным ударом отряда враг был отброшен в исходное положение.

 - Нате - выкусите! – с радостью сказал Иван Матвеевич, осматривая место недавнего боя.

 - Двинули немцу под дых… - согласился легкораненый Саркисян.

 Плоская равнина разлеглась в удобной излучине великой реки. Повсюду были натыканы воронки и траншеи, валяются неубранные трупы. А посредине торчало громадное подбитое немецкое самоходное орудие «Пантера» - чудовищный обгорелый зверь, покрытый копотью и пятнистой маскировочной окраской.

 - Не помогла ему броня! – полковник похлопал ладонью по мощной шкуре.

 - А броня не слабая… - вставил начальник штаба.

 Машина убийства уткнула свой длинный хобот-пушку в землю и застыла. Из открытых люков, свисая вниз и почти касаясь земли руками, торчали два обгорелых трупа. У одного - чёрное обугленное лицо и светлые, развевающиеся на ветру волосы, другой весь искромсан осколками…

 - Стоило попасть в Россию, чтобы найти смерть! – сказал с грустью Шаповалов.

 - Не зачем было к нам соваться… - заметил Саркисян.

  Накануне немцы были остановлены на этом лугу, прорвалась вперёд только одна «Пантера». Она переползла через небольшую речку, и только тут её прищучили: рядом с железной махиной виднелся невысокий холмик. Здесь зарыли солдата, уничтожившего монстра связкой противотанковых гранат…

 - Тихий такой был парнишка! – сказал полковнику закопчённый комбат танкового батальона, первым встретивший врага.

 - Тихие бывают самыми геройскими… - кивнул головой Иван Матвеевич и снял шлемофон.

 Километрах в пяти от фронта командирский танк наткнулся на большое поле, сплошь уставленное разбитой техникой. Сюда с передовой специальными тягачами трофейные бригады стаскивали разбитые танки, пушки и бронетранспортёры. Среди них были и немецкие машины. Делалось это то ли для ремонта, то ли для отправки на переплавку.

 - Металл в военное время был особенно дефицитен. – Заметил Шаповалов.

 - Картина впечатляющая. – Сказал начальник штаба бригады.

 Толстый металл танковой брони был прошит бронебойными снарядами. Пласты стали разодраны, скручены в спираль или искорёжены, подобно зазубренным лепесткам неведомых цветов. Некоторые танки рыжие - они сгорели, на некоторых видна бурая засохшая человеческая кровь, а иногда лежали изувеченные останки танкистов… 

 - Ведь в каждом танке, у каждой разбитой пушки погибли люди. – Внутренне содрогаясь, прошептал Шаповалов.

 - И у каждого дома остались родные! – поддержал командира Саркисян.

 Они знали, что этот памятник смерти скоро исчезнет, переплавившись в другие танки и пушки.

 - Придут новые люди и вновь будут направлены в жуткий конвейер войны, - Иван Матвеевич отвернулся от свалки отходов смерти, - работающий непрерывно и требующий всё новых и новых жертв.

 - Пока не победим Гитлера!

 - Должны победить…

 Преодолевая яростное сопротивление гитлеровцев, и отражая в день по нескольку контратак, отряд и части 161-й и 253-й стрелковых дивизий к концу первой декады октября вышли на северо-восточную окраину деревни Ромашки и закрепились на ней.

 - Теперь главное удержаться! – настраивал подчинённых Шаповалов.

 - Снарядов маловато…

 Два дня противник предпринимал отчаянные попытки сбить их с занимаемого рубежа. Однако стойкость и высокое мастерство советских танкистов позволили им удержать захваченные позиции. Вскоре ему позвонили из штаба 40-й армии:

 - Товарищ полковник! С вас причитается.

 - Что случилось?

 - Скоро будет что обмывать…

 По секрету, который для Ивана Матвеевича не был секретом, сообщили о грядущих добрых переменах в его фронтовой жизни. А они, эти перемены, пошли, почитай, косяком. Полковника Шаповалова назначили командиром 10-го танкового корпуса. Через месяц торжественно вручили в Кремле медаль "Золотая звезда" и присвоили звание генерал-майора танковых войск.

Глава 9

Пришёл властный сентябрь, а с ним и золотая осень, та осень, что просится на полотно художника, ласковая, задумчиво грустная, непередаваемо прекрасная. Недолго она радовала поздним теплом, зарядили нудные дожди, и люди больше не смотрели на потускневшие деревья, другие заботы одолевали их.

 Усталые и мокрые солдаты собрали всё, что могло гореть и вопреки приказу развели слабосильный костёр. Григорий с натугой стянул сырые сапоги и начал сосредоточенно сушить драные портянки на чахлом огне. Костёр мгновенно окружили солдаты из пополнения, шедшие вперёд.

 - Каково на фронте? – спросил дрожащий рядовой.

 - Скоро поймёшь…

 - Всех ли убивают? – продолжил расспрашивать новобранец.

 - Новобранцев всегда можно отличить от бывалых солдат. – Сказал с усмешкой младший сержант Кошелюк. - Они суетятся, не находя себе места и предвкушая встречу с фронтом.

 - Бывалые же, как только выпадает свободная минута, - поддержал его Григорий, - садятся, поставив автомат между коленями, и расслабляются, отдыхая всеми клетками своего тела.

 - Однако они могут собраться в долю секунды, быстро оценить обстановку и, если надо, вступить в бой.

 - Мы такие…

 Вдруг неподалеку разорвался немецкий снаряд, и певуче засвистели осколки. Один из них, здоровенный и горячий, урча, прошёлся Григорию по спине, вырвал весь зад шинели и, сердито шипя, плашмя упал на снег. Усталый и отупевший от бесконечных боёв он продолжал равнодушно сушить портянку, по-видимому, даже не изменившись в лице.

 - Тушите быстрей костёр! – хрипло крикнул Кошелюк. – Немец бьёт на свет.

 - Погреться не дадут…

 Солдаты стали судорожно разбрасывать ногами горящие сучья, оправданно ожидая нового залпа. Шелехов потрогал поясницу, длинно вспомнил немца и его маму, так как понял, что теперь придётся мёрзнуть. Новобранцы были ошеломлены, испуганы - для них происшествие было диковинным и ужасным…

 - Всегда у вас так? – спросил прыщавый солдатик.

 - Энто ищо цветочки…

 Между тем в боевых действиях наступила ночная пауза. Немцы включили радиорепродукторы, и во мраке украинской ночи громко зазвучала знойная мелодия «Рио-Риты» - модного в предвоенные годы фокстрота. Григорий залез в воронку, но резкий ветер всё время отворачивал полу драной шинели, оголяя спину.

 - Чёрт, как холодно! – поёжился он и запахнулся плотнее.

 - А если сходить к интендантам, - несмело предложил новобранец, - попросить другую шинель…

 - Энти тыловые крысы скорее удавятся, - буркнул Григорий.

 На другой день наступление удачно продолжалось. Однако было ясно, что немцы постепенно оправляются от неожиданности, подбрасывают свежие силы. Обстрел с их стороны усилился… К исходу дня Шелехов почувствовал, что заболевает.

 - Продуло-таки через дыру в полушубке! – определил он.

 Григорий дрожал в лихорадке, зубы его лязгали, как у голодного волка. Видя это, ротное начальство приказало ему отправляться в тыл и отлежаться в шалаше у пушек.

 - Идти нужно километров восемь-десять.

 - Дойду…

 Дорогу он представлял себе весьма приблизительно: шёл по наезженному машинами и танками пути. Вскоре стало совсем темно. Стрельба доносилась откуда-то издали. Зарево осветительных ракет вспыхивало у самого горизонта.

 - Я совсем один под усыпанным крупными звёздами небом. - Голова кружилась и болела.

 Часто он терял контроль над собою и не понимал, где находится. Сохранялось только осознание необходимости двигаться дальше и не останавливаться ни в коем случае. Когда забрезжил рассвет, на дороге появились трактора с пушками, едущие ему навстречу.

 - Счастливое совпадение! – это переезжала вперёд батарея их полка.

 Григория посадили на прицеп, укрыли брезентом, а когда приехали на новое место, положили у печки в шалаше.